Мне интересно, но не совсем уютно сегодня
Писатель Захар Прилепин в особом представлении не нуждается: тиражи его старых книг допечатывают, его новых книг с интересом ждут. Удивительно, что каждая следующая его книга оказывается ни чуть не менее удачной, чем предыдущая. Если же посмотреть не на его литературную жизнь, а просто на его жизнь, то становится еще удивительнее: он всегда для всего находит время, так что порой возникает впечатление, что Захаров Прилепиных несколько. Он участвует в политических акциях и в экспертных клубах, он редактирует СМИ и пишет статьи для нескольких изданий, он активно общается со своими коллегами-писателями и отслеживает все новинки современной литературы, прочитывая их раньше, чем большинство успевает узнать об их существовании, он муж и отец троих детей, он в Нижнем Новгороде, в Липках, в Москве, в Питере, в Рязани, в Париже…
Известно, что Захар Прилепин ведет рубрику писательских интервью, выспрашивая маститых и не очень литераторов об их пристрастиях. Конечно, косвенно, по задаваемым вопросам, можно сделать выводы и о пристрастиях самого Прилепина. Но мы решили пойти другим путем и получить прямые ответы на прямые вопросы.
— Захар, как ты оцениваешь современный литературный процесс? Какие его стороны и авторы для тебя наиболее привлекательны? Может быть, что-то и отталкивает, и почему?
— Я не критик, не исследователь, чтобы оценить весь литературный процесс. У меня есть несколько своих, глубоко субъективных приоритетов, о них я готов сказать.
Литература по-прежнему жаждет соприкосновения с реальностью, и боится этой реальности.
Реальность неопрятна на вид, неприятна на вкус, хороший социальный роман написать крайне сложно, семейный — вообще невозможно.
Бесстрашно работают с современностью несколько писателей. Это, в первую очередь, Роман Сенчин. Это Алексей Иванов, написавший лучшую книгу года «Блуда и МУДО», лишенную и самого малого привкуса пошлости — что в случае с темой, поднятой Ивановым, было вообще невозможным.
На прямой контакт с реальностью мало кто решается.
Но бесконечно ерничать и ухмыляться, как и десять лет назад, становится и вовсе стыдным.
В этой ситуации писатель либо предсказывает наперёд (вспомним ситуацию прошлого года, когда разом вышли антиутопии Славниковой, Сорокина, Быкова; ранее была «Маскавская Мекка» Андрея Волоса; если появится новый роман Дениса Гуцко, он тоже, думаю, будет иметь некоторые признаки антиутопии; наверняка будет глубоко утопичным новый роман Александра Проханова «Пятая Империя»), либо — продолжу — писатель делает какие-то конструкции ретроспективные или апеллирующие к советскому наследству.
Вот появилась такая странная, изящная вещь — «Библиотекарь» Михаила Елизарова, работающая с советскими мифами, которые, согласно этой книге, ещё способны влиять на людей, хотя и подвигают их к совершенно безумным поступкам.
Появится роман Дмитрия Новикова — и там, предположу, будет сделана попытка понять, и даже оправдать реальность на примере опыта 90-х годов, до сих пор, кстати, неописанного полноценно и талантливо. О похожих вещах написан второй роман Андрея Рубанова «Великая мечта».
Я к тому, что пока мы не озвучим самые главные вещи, не расставим акценты в тех временах, что пережили и что переживаем, мы не успокоимся. Вопрос в том, что за времена мы переживаем: последние они — или вновь «первые», обещающие некую новь, жизнь, свет.
— Какая литературная эпоха тебе более всего близка и интересна? Где бы хотелось очутиться, в какое время-страну-атмосферу окунуться?
— Мне интересно, но не совсем уютно сегодня.
А вообще я бы с удовольствием похулиганил с имажинистами — 20-е годы милы моему сердцу. Там стареющий Брюсов, молодой Бабель, циничный Катаев, немыслимые никак в реальности — несмотря на тонны прочитанных мемуаров — Маяковский, Есенин, изящный Мариенгоф, уже тогда задвинутые куда-то в черный угол «деревенские поэты»…
Я выпил бы, если б позвали, в ЦДЛ в компании тех, кого Бондаренко называл «поколением сороколетних»: Проханов, Маканин, Ким… Это время, чтобы о нём ни говорили сегодня, было полно некоей странной энергией, сладостью осеннего имперского цветения, тайным ужасом скорого хаоса империи. Я немного ностальгирую по этим ощущениям.
Хотя и нынешние писательские встречи — в Липках, или вот в Ясной Поляне, где я был недавно, для меня наполнены необыкновенным очарованием. Право слово, я бываю там просто счастлив.
— Любимая книга на данный момент? Вообще у тебя часто меняются любимые книги? Или что-то полюбил — и восторг все время держится на том же высоком градусе?
— Нет, у меня любимые книги не меняются очень давно, с ранней юности. Все книги, которые меня потрясли когда-либо, навсегда остаются со мной. «Дорога на Океан» Леонида Леонова. «Вечер у Клэр» Гайто Газданова. «Это я, Эдичка» Эдуарда Лимонова.
«Герой нашего времени», «Анна Каренина», «Тихий Дон» — лучшие книги в мировой литературе вообще.
В данный момент я читаю современную поэзию (Анну Русс, Данилу Файзова, Егора Кирсанова, Алексея Кубрика, Наталью Ключареву, Анну Матасову, Юрия Перминова) и — замечательную книгу о современной поэзии «Дело вкуса» Игоря Шайтанова. Прозу Алексея Варламова, писателя мне крайне любопытного и очень разностороннего. С каким-то светлым чувством прочел «Подорожник» Валентина Курбатова… Всё это — очень близкие мне вещи, понятные, интересные, иногда — родные.
— Как ты оцениваешь современную критику? Насколько она, по-твоему, объективна и глубока?
— И объективна зачастую, и в лучших своих образцах глубока. Надо просто знать, где искать. Куда за глубиной нырять, чтобы шею не сломать на маловодье.
Если я начну называть имена, я буду пристрастен. Мне неприятна критика в питерской «Звезде» — она несколько старомодна, хотя рядится в изящные одежды, из-под которых, впрочем, веет неистребимым, так сказать, запахом «русско-еврейского вопроса». Кроме того, мне кажется, что «Наш современник» многое потерял за последние годы, и то гетто, в котором журнал долгое время находился по объективным причинам, сегодня поддерживается неким подпольным духом внутри самого журнала.
Мне не очень понятны эстетические позиции «Москвы», хотя, возможно, я попросту не разобрался в них до конца.
Я с большим интересом читаю критику в «Дружбе народов», в «Новом мире», реже — в «Знамени». Читаю каждый номер «Литературной газеты» и «Ex Libris НГ». Внимательно слушаю, что говорят Басинский, Топоров, Бондаренко. Что пишут в глянце Данилкин, Курчатова и Трофименков. Глянец, кстати, зачастую куда более свободен, чем «толстые» журналы.
В общем, в критике всё в порядке. Умышленная хаотизация литературы почти преодолена.
— Какие у тебя сейчас литературные планы? Презентации, новые книги, может быть что-то еще?
— В Москве прошли три презентации моего нового романа «Грех». В октябре, дай Бог, сделаю презентацию этой книжки в Нижнем и в Питере. Будут новые семинары, поездки за рубежи, много всего — я уже и не поспеваю везде.
Потому что главная задача собственно одна — завершить жизнеописание Леонида Леонова для «Молодой гвардии». Все остальное — суета по сравнению с этим.
— Ты не гнушаешься политики. По твоим ощущениям, куда идет процесс? Ты видишь поводы для оптимизма?
— Ни одного повода для оптимизма не вижу. И видеть не должен, наверное.
Очень верная фраза: «Если политикой не займешься ты — политика займется тобой».
Я политику ненавижу, мне она омерзительна. Я бы с удовольствием бросил ей заниматься. Но тогда эти мерзавцы в просторных кабинетах будут думать, что политика — это их личное дело и больше ничье.
— Что с «Новой газетой» в НН», которую ты редактируешь? Как разворачиваются события?
— Пока никак. У нас изъяли компьютеры, которые, скорее всего, не отдадут. На нас, если точнее — на меня, будут возбуждать дело, уголовное или административное. За пиратский софт, который, как известно, стоит на 99 процентах компьютеров в России.
Это политический заказ, сделанный людьми, которые отчего-то решили, что они хозяева в Нижнем Новгороде. Хотя они совсем недавно здесь появились и рано или поздно отсюда уедут. Они и сами знают, что они в гостях, и оттого их поведение особенно гадко. Я знаю их поименно, и никогда не прощу ни одной попытки меня оскорбить.