Захар Прилепин: люди всегда будут читать
Захара Прилепина называют открытием в прозе последних лет, одним из самых перспективных, талантливых и неординарных молодых писателей нашего времени. Он автор романов "Санькя", "Обитель", "Черная обезьяна", "Патологии", нескольких сборников рассказов. Его книги неоднократно были отмечены самыми престижными премиями – "Национальный бестселлер", "СуперНацБест" и "Ясная Поляна". По его произведениям снимают кино и ставят спектакли. Сегодня писатель отвечает на вопросы "Петербургского дневника".
Захар Прилепин – прозаик, публицист, музыкант. Начал публиковаться с 2003 г. Его произведения переведены на 17 языков. По ним сняты фильмы и поставлены спектакли.
"Петербургский дневник": Захар, Год литературы для вас был ознаменован серией книг, посвященных советским поэтам. Расскажите об этом замысле.
Этот маркетинговый ход придумал, конечно, не я, мне бы это в голову никогда не пришло. Это придумало издательство. И я не стал с ним спорить, потому что иначе этого вообще не будет. А раз этого никто не делает, я буду делать так, как считаю нужным, и издавать стихи Бориса Корнилова, Анатолия Мариенгофа, Павла Васильева, Владимира Луговского и Сергея Есенина.
Захар Прилепин: Но на обложках ваша фотография и рекомендации.
"Петербургский дневник": Сегодня у людей просто нет возможности разобраться в огромном море литературы, прошлой и забытой. Им нужны ориентиры. Уже вышли в свет книги под грифом Акунина, Улицкой, Евтушенко. И те читатели, которые доверяют вкусу Акунина, купят рекомендованные им книги. А те, кто доверяет чутью Евтушенко, – те сборники, что порекомендует он. Это нормальная практика. В антологию войдут мои любимые стихи, на книгах будет мой портрет, и люди смогут сразу понять, что я считаю важным. А что считаю важным, то и популяризую. Я очень люблю советскую поэзию, потому что там есть какие‑то элементы жизнестроительства, жизнеутвердительности.
Я, например, уверен, что Павел Васильев – гениальный поэт. Пастернак, Мандельштам, Ахматова высоко отзывались о нем, считали его главным поэтом того времени. Осип Мандельштам в 1935 г. говорил: "В России пишут четверо: я, Пастернак, Ахматова и Васильев". Для всех было очевидно, что это поэт просто занебесного уровня. А его сначала убили в 1937 г., а потом, когда стали создавать новые литературные святцы в 1990‑е гг., туда не вернули. И это колоссальный пробел в нашем литературном восприятии.
То же касается и Владимира Луговского. За последнюю четверть века вышла всего одна его книга тиражом 1,5 тыс. экземпляров. А это, поверьте, очень хороший поэт, повлиявший на Бродского, может быть, косвенно, но повлиявший. Оказавший очень сильное влияние на Бориса Рыжего, в чем тот не раз признавался.
А как быть с Анатолием Мариенгофом, о котором все только слышали, что это был друг Есенина? А ведь его влияние на поэта было огромным. При помощи Мариенгофа он нашел свой новый стиль, стал новатором… И уже с этой ступеньки шагнул в национальные гении.
Это касается и Николая Клюева, и Бориса Корнилова, которые тоже находятся где‑то на периферии, хотя поэты они не меньше, чем Пастернак, которому предоставлено огромное поле для популяризации.
Поэтому составление тех сборников, с которых мы начали наш разговор, – это дело моих личностных обязательств перед русской-советской литературой.
"Петербургский дневник": Отношение к советскому периоду сегодня неоднозначное.
Захар Прилепин: Любое событие можно трактовать по‑разному. Все эти вопросы требуют исторического консенсуса. Но любое государство заинтересовано в создании своей конструктивной, а не деструктивной истории. Тем более Россия, которая исправляла кошмарнейшие ошибки Европы, в том числе фашизм.
"Петербургский дневник": Давайте представим, что прошло время. Как будут оценены сегодняшние события с исторической точки зрения? В том числе события в ДНР, ЛНР, где вы многократно бывали.
Захар Прилепин: Я оцениваю их как восстановление исторической справедливости, как возвращение в контекст русского мира, русского слова большой части населения, которое по недоразумению оказалось в контексте другой страны и другой исторической матрицы, которую ей навязывают. А они не желают в ней находиться. Они не желают учить детей по украинским историческим учебникам, не желают подвергаться мягкой или жесткой украинизации и вообще не желают быть украинцами. Они русские люди, говорят на русском языке, и русская история для них родная. И они имеют абсолютно полное демократическое право претендовать на смену прописки, но не переезжая со своего места, потому что они живут на своей земле.
"Петербургский дневник": Ваш роман "Обитель" о жизни в Соловецком лагере особого назначения тоже посвящен советскому периоду. Он был опубликован в прошлом году и завоевал престижную премию "Большая книга".
Захар Прилепин: Это большой труд. Сто сорок реальных персонажей, историческая канва… Но людей больше волнует не это, а точная оценка страстей – ярость, удивление, голод, любовь. И если вдруг происходит момент угадывания, кто‑то узнает себя, свою страсть, которая там фокусируется и превращается в соль, то происходит острое психологическое взаимопонимание.
"Петербургский дневник": По этому роману театр "Современник" хочет ставить спектакль.
Захар Прилепин: По "Обители" уже поставили маленький спектакль. Называется "16 рота".
Что касается "Современника"… Как‑то однажды мне позвонил Сергей Гармаш и сказал, что дал почитать роман Галине Волчек (главный режиссер театра "Современник". – Ред.) и худсовету, и они решили ставить. Подписали договор, попросили написать сценарий, но я сказал, что этим не занимаюсь. Они нашли специалиста, который будет это делать. Я даже на репетициях не присутствую, приду только на премьеру.
"Петербургский дневник": Уверена, что на спектакле будет аншлаг. А есть ли уверенность, что книги будут востребованы? Ведь сегодня, как говорят специалисты, интерес к чтению упал.
Захар Прилепин: Даже если 1 % населения читает, это уже миллион читателей, миллион мотивированных интеллигентных людей. А меня читает не один, а 10 миллионов, а еще 10 просто слушают или смотрят по телевидению, читают в социальных сетях – это уже 20 миллионов, огромное число!
Мы говорим, 80 % не читают. Ну не читают они! Воспринимают из воздуха, из программы, еще из каких‑то вещей.
Слово произнесено, а потом начинает гулять из уст в уста, становится общепринятым, частью национального сознания.
Что, Пушкина или Толстого читала вся страна? Нет. Не читала, но это, просто растворяясь в пространстве, стало нашей психологией, генетикой, национальным характером.
И молодое поколение, школьники должны знать, что это была литература великих свершений, великого гуманизма.
"Петербургский дневник": Раньше поэты собирали стадионы. Почему упал интерес к писателям, которых называли "инженеры человеческих душ"?
Захар Прилепин: Просто стало больше массовой культуры. У людей появился выбор, больше стало таких мест, куда они могут ходить. Он не стал шире с точки зрения интеллектуальной, но стал шире в смысле потворства своим прихотям.
В России писатели были людьми колоссальной широты воззрения. Они создавали вещи, охватывающие огромное пространство национального духа. А сегодня все порой сведено к какому‑то лирическому чувству, и сам внутренний масштаб этих персонажей не столь велик. В то же время на творческие вечера уже названных авторов ходят тысячи людей и покупают дорогущие билеты.
"Петербургский дневник": Значит, у книг, в том числе печатных, есть будущее?
Захар Прилепин: Они никогда не исчезнут с рынка. Такого не произойдет. Люди всегда будут читать.
Марина Алексеева, "Петербургский дневник" - 9 декабря 2015 г.