Захар Прилепин: я могу скорее навредить школе своим присутствием, чем принести пользу

14 марта мы встретились с известным писателем Захаром Прилепиным — лауреатом многочисленных литературных премий, журналистом, политиком-оппозиционером.

Его имя у всех на слуху, а книги входят в топ-списки продаж. Как ему удалось так стремительно ворваться в литературный процесс? Получается ли у столь известного человека с плотным рабочим графиком уделять время своим 4 детям? Что он думает о современном образовании? С этими и другими вопросами мы обратились к Захару.

- Ну это надо всю жизнь рассказывать…

- Я вырос в семье, где чтение было занятием важным и определяющим: и папа, и мама были люди читающие, а это и есть самое главное в воспитании, самый главный пример для детей, потому что, если папа и мама – люди с книгой, а отец вообще с книгой не расставался ни на один день, то, естественно, это стало для меня базовым представлением о нормальном свободном времени человека. Я читал много, читал маниакально много уже в детстве и в юности, и когда пришло время окончания школы, то естественно, я пошел по линии наименьшего сопротивления: я подумал, что филология как раз моя наука, потому что с математикой было сложнее.

Я решил пойти на филфак, тем более, что моя двоюродная сестра уже училась на филфаке в Нижегородском университете имени Лобачевского.

- Конечно, я несколько раз серьезно огорчился, потому что когда началось все это сравнительное языкознание, латынь и прочие зубодробительные предметы, я подумал: какой кошмар, лучше бы я пошел на физфак. Но тем не менее я с этим справился, учился я долго, но свой филфак со временем закончил. Я поступил году в 91-м, а закончил – в 99-м, но это десятилетие было ненапрасным для меня, как потом мне жизнь моя показала.

- Нет, когда я прекратил, наконец, свою учебу, менее всего я желал связывать жизнь с филологией, потому что я работал последние пару лет филфака в Отряде милиции особого назначения и думал, что моя жизнь так или иначе будет связана с воинской службой.

Но через какое-то время воинская служба мне тоже приелась, тем более, что денег там платили очень мало, и я уволился из ОМОНа и стал себе искать какую-то работу, какую — мне было совершенно все равно. И тут меня судьба свела с еще одним моим знакомым по филфаку – Сергеем Пудовым, есть такой нижегородский журналист - он спрашивает: «Пойдем работать журналистом?». Сначала я пожал плечами: «Какой из меня, к чертям, журналист?». Но он меня уговорил, сказал, что журналистика – это профессия ерундовая, что все журналисты вообще не знают темы, которые они освещают, что ничего они в журналистике не понимают,— это обычно, это как раз традиционно, поэтому не переживай ни о чем, иди к нам, и все будет хорошо.

- Я устроился в газету «Дело», где Сергей был редактором, но через месяц его уволили с должности редактора, назначили меня – я для этого ничего не делал, просто так получилось в силу некоторых обстоятельств. Выяснилось, что журналист я хороший, деятельный, ответственный.

Так у меня началась моя журналистская карьера. И в течение нескольких лет я публиковался и работал во множестве нижегородских изданий, все перечислять не буду, но, тем не менее, газеты 3-4 я возглавлял за все это время, за начало нулевых. Потом мы создали свой сайт «Агентство политических новостей», там была политическая журналистика, он по сей день существует. Потом я работал в газете «Город и горожане» генеральным директором и так далее.

- Некоторое время позабавляв и порадовав себя журналистикой, я подумал, что в жизни нужно еще что-то более серьезное сделать и начал писать свой первый роман, он назывался «Патологии». Это был 2003 год, мне было 28 лет. И я его начал неспешно писать, писал я его каждый вечер на работе, после работы, сдав все эти безумные материалы про наше политическое житье-бытье. Я писал один абзац, может быть, 2 абзаца, неспешно, для себя. И так, года за два, я это текст написал.

Отправил его своему знакомому журналисту и писателю Дмитрию Быкову, которого все сегодня отлично знают, а тогда он был единственный в мире писатель, которого я в жизни видел и знал.

- Мы случайно пересеклись в Москве, и он сказал: «Захар, у тебя все получилось, давай, пиши теперь книжки!». И с тех пор я стал писать книжки. А года еще через два я стал уже достаточно известным писателем, у которого все слишком быстро получилось: получил какие-то премии, стал главным гостем во всех толстых журналах и во всех литературных кругах, на литературных семинарах и круглых столах, и меня уже стали привечать глянцевые журналы: сначала нижегородский «Крупный план», а потом уже все московские. Из известных "глянцев" я публиковался везде, начиная от «Sex and the City» и заканчивая журналом «Сноб», журналом «Медведь», журналом «Огонек», журналом «New times» и далее до бесконечности.

- Вот «Промышленник России» (Захар показывает на журнал, лежащий на столе - ЕП) - я сейчас там веду колонку; журнал «Forbes», там веду колонку. Периодически мне заказывают колонку федеральные «Аргументы и факты». В этом смысле журналистика стала разрастаться во все стороны. Какое-то время я вел передачу на интернет-телевидении, даже с телевизионными программами были кое-какие начинания, и я едва не начал вести программу на телеканале «Культура», но меня оттуда турнули, насколько я понимаю, по политическим причинам, потому что я не самая благонадежная фигура для того, чтобы на одном из федеральных каналов заявляться. Тем не менее мне периодически звонят и предлагают какие-то вещи, связанные работой на телевидении, и возможно, я когда-нибудь начну этим заниматься.

- Меня приглашал Сергей Есин, бывший глава – ректор Литературного института и сейчас один из самых главных и значимых людей в нем. Он приглашал меня вести отдельный курс, семинар в качестве приглашенного преподавателя, но для этого, во-первых, нужно ездить в Москву и этим всем заниматься, и пока я, собственно, не готов к такому времяпрепровождению. Потом, честно признаюсь, как многодетный отец, я занимаюсь теми видами деятельности, которые мне приносят немедленный cash, что называется, немедленные деньги, поэтому три колонки в глянце это примерно, может быть, год работы в качестве преподавателя.

Я, конечно, люблю детей и люблю начинающих литераторов, мне с ними любопытно. Но само по себе для меня пока это время – затратный труд, однако я эту мысль со счетов не сбрасываю, конечно же, примеряю на себя роль Владимира Владимировича Набокова, который читал лекции американским студентам. Я американским не хочу, а своим с удовольствием бы почитал. И вообще, когда я смотрю на вышеупомянутого Быкова, который в московской школе ведет литературу, меня чувство зависти немножко гложет. Рано или поздно, я к этому приду, потому что я одно знаю наверняка: сейчас, спустя уже 13 лет после окончания филфака, я понимаю совершенно очевидно, что у меня есть фора перед многими моими сотоварищами по литературе, потому что меня буквально вынудили, буквально заставили прочесть и выучить те вещи, которые я не прочел бы и не выучил никогда в жизни. Поэтому базис культурный, который в меня просто втолкали ногами, сказали: «Учи, учи латынь, учи всю философию, всю античную культуру, всю эпоху Возрождения», у меня, безусловно, есть.

Благодаря этому базису, все, происходящее ныне в литературе и культуре, пристраивается на какие-то полочки. Условно говоря, расставляя какие-то книжки по философии и по социологии, по политэкономии и тем более по литературе, я знаю, на какую полочку что поставить, потому что это все у меня в системе.

А глядя на своих сотоварищей по современной литературе, я вижу, что это просто раздолбаи: ничего не знают ни про что, представления просто дикие обо всем. И это так или иначе сказывается на тексте: когда пишет человек-неофит и когда пишет человек, которого заставили что-то выучить, — разница есть. Мне так кажется, и я в этом даже, скорее всего, уверен, потому что так или иначе любые крупные литературные величины в русской литературной традиции — это люди с классическим, серьезным образованием, которые ориентируются свободно в философии, в истории искусства,— это важно очень.

- Я надеюсь, что все получают одинаковую долю внимания. Я помню это ощущение, оно бывает периодически у моих знакомых, – ощущение одиночества, ощущение, что ты родителям как пятая нога нужен – с ним приходится всю жизнь бороться, люди какие-то травмы психологические не могут изжить в себе многие-многие годы... У меня в семье этого не было, но видя эти случаи на примере своих друзей, я, конечно же, дал себе зарок, чтобы мои дети этого не испытывали.

Но, во-первых, у меня, слава Богу, жена никогда в жизни не работала, она постоянно находится с детьми, а во-вторых, я, когда сам возвращаюсь домой, то, естественно, стараюсь все свободное время с ними проводить, и пока никаких признаков, что они недополучают любви или внимания, я не вижу. Они живут, как мне кажется, в атмосфере любви, обожания, внимания. Потом у них, конечно же, большая компания, и они там не по одному и даже не по два, а это четыре человека, и они в этом коловороте постоянного общения находятся, поэтому я надеюсь, что у них проблем нет, и думаю, что и не будет.

- Да нет, мне все равно, лишь бы человек был хороший, и лишь бы жизнь у него удавалась, и у него было ощущение того, что он счастливый, что он нелишний в жизни, — вот это самое главное. А так, по моим стопам, ну куда по моим стопам? Редко бывает, когда два человека подряд пишут хорошую литературу, это не всегда случается. И я вообще не очень-то вижу у них к этому страсть.

Вот у меня старший Глеб (все время эту байку рассказываю) слушает периодически рэп-музыку в машине. Он написал рэп-текст, очень остроумный, хорошо срифмованный, отнес его в школу, получил пятерку, потом сел писать еще один текст, задумался, подходит ко мне и спрашивает: «Пап, а за что больше платят: за стихи или за прозу?» И я подумал, что у него правильное отношение к литературе, что это самое верное. Главное, чтобы у тебя дети были сыты, вот это самое главное. Самореализация и попытка сказать миру, каким миру быть и как к миру относиться - это задачи, которые очень аккуратно надо перед собой ставить, потому что болезнь догматизма, болезнь провидчества и болезнь дидактизма — она нехороша и, как правило, – некрасива. Заслужить надо, прежде чем какие-то вещи пытаться объяснить.

В качестве людей, работающих в сфере медиа, мои два старших сына с легкостью будут ориентироваться, потому что, прямо говоря: что нужно человеку, чтобы работать в сфере медиа и в сфере журналистики? Это должен быть человек начитанный, с быстрой реакцией, с быстрой хваткой, с хорошей памятью, который легко въезжает в любую тему, даже незнакомую. И в этом смысле, глядя на своих детей, как они учатся, как они читают, как они потребляют информацию, я думаю, что в этом смысле все в порядке. Просто я не думаю, что это самое лучшее занятие для мужчины – журналистика. Она может быть этапным занятием, одним из занятий, который человек в жизни может опробовать. Журналистика, в чистом своем виде, конечно же, суетливое и достаточно бессмысленное занятие. Журналистика мне любопытна только в каких-то радикальных формах: военная журналистика, расследовательская журналистика, правозащитная журналистика – вот это уже деяние, это то, во имя чего можно жить. И в этом смысле, как себя ведут журналисты «Новой газеты» или газеты «Завтра» или люди, работающие в толстых журналах, — это понятно, что люди занимаются очень важными и очень нужными вещами. Они спасают людей, они пишут последнюю, самую важную правду, они решают какие-то важные реальные вопросы, которые влияют на жизнь социума и на политическую жизнь. А так, основная журналистика – это бессмысленная мясорубка и мукомольная машина, которая вместо муки мелет всякую чепуху, все это жует-жует и выплевывает читателям. Это все отвратительно. Ненавижу я глянцевую журналистику, терпеть ее не могу, мерзость какая-то. Так, если детям надо будет кормить своих уже детей, моих внуков, да ради Бога, пускай занимаются чем угодно. Если ему нравится работать журналистом, то это ничуть не хуже, чем кем-то еще.

- 13, 7, 6 и 7 месяцев.

- Никак не выбирали. У нас ближайшая школа – французский лицей, старший сын туда попал, там конкурс был, и он его прошел. Потом я со школой стал общаться, и понял, что меня там все устраивает. Там хорошие специалисты, я там несколько раз выступал, общался с учителями, никаких претензий к ним не имею. Уровень знаний, который ребенок мой получает, вполне пристойный.

- Я выступал, потому что меня туда приглашали. В силу определенной занятости я чураюсь какой бы то ни было общественной нагрузки и вообще присутствия в школьных делах. Потом, я человек взглядов не совсем традиционных, я могу скорее навредить школе своим присутствием, чем принести пользу, потому что я не детский писатель, я произношу вещи нелицеприятные и порой сомнительного свойства. И в этом смысле я для школы не самый подходящий субъект. Но учителя ко мне относятся вполне добродушно. Мы в своем тесном кругу – я и преподаватели – встречаемся периодически, раза три уже встречались, хорошо общались. А жена, конечно, ходит регулярно, все, что нужно, делает.

- Ну есть, я чувствую. Со стороны детей – детям-то все равно; про родителей я не вникаю, мне не важно, как родители относятся – люди разные бывают. Все же люди, помимо прекрасных человеческих качеств, зачастую обладают качествами неприятными. Я не знаю об этом ничего, но я догадываюсь, что, может быть, кто-то говорит: «Вот, он, мол, писатель!» Это все есть.

Учителя – нормально. Единственное, что иногда я чувствую, что есть такое ощущение, что, ну раз ты сын Захара Прилепина, то ты должен быть вообще ну уж прям, просто такой быть, что всем нужно тушить свет. А он никому ничего не обязан, он сам по себе, он — Глеб Прилепин. Он может на двойки учиться, он может быть разгильдяем, он может хулиганить. Он нормальный ребенок. Он ничего никому не должен. Надеюсь на благородных учителей, которые должны отдавать себе отчет, что он такой же ребенок, как и все остальные, и спрашивать с него надо так же, как и со всех остальных.

- Нужно обладать в известном смысле элементом самоиронии, потому что родители так себя ведут, когда у них самих в жизни что-то не очень получилось. У меня этот момент истины наступил, когда сына устроили на хоккей, и я приходил туда, садился с книжечкой на трибуне и читал, пока сын занимался. И потом на 3-5 занятие я начал замечать: почему я один сижу на трибунах, вроде должны быть другие родители. Я увидел, что все эти мужики, которые приводят своих детей, стоят у бортиков и благим матом орут на своих маленьких несчастных детей.

Ну что, если из тебя не вышло хоккеиста, в чем вина перед тобой твоего ребенка? Что ты на него так орешь? Эта мужская позиция по типу: будь мужиком, будь настоящим кремнем,— у меня она вызывает просто бешенство. Я терпеть все это не могу. Ненавижу такой тип мужчин, потому что из тебя ничего не вышло, и ты можешь только орать. Возможно, это отчасти наследственное.

Мой отец в все в жизни умел делать сам: он рисовал, играл на всех инструментах, мог построить дом, пахал землю, ездил на автотранспорте, на тракторе – все что угодно делал. Он никогда в жизни ничему меня не учил, никогда на меня голос не повышал. Ему все равно, чем я занят. Видимо, он отчет себе в этом не отдавал, но я теперь-то понимаю, что лучшее воспитание ребенка — это последовательное воспитание отца, вот и все.

Если отец сам играет в футбол или в хоккей, ходит в качалку, читает книжки и быстро отвечает на любые вопросы мамы и сына, значит, у него все в порядке с мозгами, и сын будет его матрицу поведения «снимать», будет ее использовать.

А если он видит, что папа сидит у телека с пивом и щелкает телепрограмму, а потом кладет ее и орет: «Уроки выучил?!» — «Да, выучил, пап». И все, он опять за телек. Это все очевидно. Просто у людей нет этого качества, нет самоиронии. Ну посмотри на себя: кем ты в школе был, ты помнишь вообще, как ты себя вел!? Я помню, как я себя в школе вел, но мне жена запрещает это рассказывать моим детям, потому что я был совершенно бесподобный прогульщик, я первый в классе получил двойку за четверть по геометрии, потом я ее исправил, конечно, но учился я совершенно безобразно.

До третьего класса я был абсолютный отличник, с пятого класса был хорошистом, а потом учился черт знает как. Потом, в десятом классе я опять начал учиться более-менее нормально, а в университете я вообще учился хорошо, у меня там средний балл был 4,7. Это все идет волнами. Надо доверять своему ребенку. Ну если ему неинтересен какой-то предмет, ну оставь его в покое. Держи его ради внутренней дисциплины в тонусе, но так, чтобы ребенка гнобить за то, что у него что-то не получается? Самое счастливое время - это детство, не надо омрачать это время унижением за то, что ребенок не умеет чертить. Не надо. Я чертить вот не умею и от этого не чувствую себя уродом. А если бы у меня был свихнут на этой теме папа, который чертил великолепно, то он просто бы все мозги мне выел, бил бы меня линейкой по рукам и говорил: «Почему ты не можешь чертить?!» Да не могу и не могу!

- Надо доверять своим детям, но проверять. Они должны жить в атмосфере дисциплины. Это должно быть постоянство родительских приказаний: то есть если ты что-то ребенку сказал, то это должно быть слово веское и навсегда. Если ты что-то запретил, это должно быть запретом раз и навсегда. Если дети ложатся спать в одно и то же время и просыпаются в одно и тоже время, это должно быть всегда. Этот кругооборот жизни дисциплинированной дает нужный эффект. А всплески негодования и ярости, попытки надломить дают совершенно обратный эффект. Ребенок нуждается в постоянном внимании, которое внутри твердое, а снаружи мягкое.

- Конечно. У нас в семье такой проблемы нет, но когда пару раз такое случалось в силу того, что жена не расслышала, то, что я сказал. У нас в семье это исключено. Если папа абсолютно неправ или мама абсолютно неправа, никто слова не скажет: делайте, как сказал отец, делайте, как сказала мать. Мы, взрослые, совершенно забыли, что в детстве воспринимали своих отца и мать как абсолютный авторитет, а в 6-9 лет ощущение родительского превосходства в самом широком смысле и вообще родительской правоты было незыблемо. Это чувство в детях, конечно, нельзя нарушать. Папа и мама – это абсолютный авторитет, и родители сами должны его поддерживать.

- Я считаю, что надо просто вовремя читать какие-то вещи современной литературы, а собственно, они и читаются. Потому что было такое высказывание Александра Невзорова, журналиста известного, он сказал: «Я не читаю современную литературу, потому что я имею дело с проверенными вещами. Я читаю Пушкина, Толстого и Чехова». И я сказал, что если бы мы жили во времена Пушкина, вы бы Пушкина не читали, вы сказали бы: «О, Пушкин! Зачем я буду эту современную ерунду читать? Я буду Ломоносова читать и Тредиаковского». И во времена Чехова: «Не хочу я никакого Чехова, я буду Гоголя читать». В итоге Чехова не прочитал, и Горького не прочитал, а это очень важно. Я не хочу сказать, что сегодня живет Достоевский, но точно есть 5-7 писателей, которых нужно читать вовремя и сейчас.

Алексея Иванова нужно читать. Людям постарше нужно читать Александра Терехова. Быкова надо читать обязательно. Стругацких надо вовремя прочитать, ну и так далее. Есть целый свод современной литературы, который нужно вовремя знать, прочесть, понять. Сергея Шаргунова, моего молодого товарища, нужно прочитать. И второй пласт: я хочу, чтобы мы аккуратнее относились к собственной национальной мифологии, и какие-то вещи, которые рассматривают в России в негативном контексте, их нужно очень дозированно преподносить детям, начиная от «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина и заканчивая «Архипелагом Гулагом» Солженицына. Солженицын — великий писатель, Салтыков-Щедрин — великий писатель. Но нужно какие-то другие вещи выбирать для изучения. Их же, но другие. Мы и так живем в атмосфере вялотекущей русофобии и презрения ко всему русскому и к национальной истории, закладывать это еще в детстве - вдвойне хуже.

- Читал все. Я их ему не предлагал, он их сам увидел на полке, и в один момент прочитал все и теперь периодически перечитывает. Я ничего у него не спрашиваю по этому поводу, но какие-то выводы он делает в своей голове.

- Что нужно жить честным человеком, нужно отдавать себе отчет, что ты живешь в великое время, в великой государственности и нужно чувствовать в себе биение токов этой крови, этой почвы, этого прошлого. И не воспринимать себя в качестве венца природы, которому все обязаны, а воспринимать себя в качестве звена прошлого, которое было 1000 лет назад и будущего, которое, дай Бог, будет. Вот эта вялотекущая расслабленность, аморфная инфантильность, взращиваемая и в семьях, и в российском медиа, и российским обществом в целом, она, конечно, отвратительна, ее нужно истреблять. Ребенок должен отдавать себе отчет, что он сын великой государственности, что он сын великих пассионариев, которые создали такое государство, подобного которому нет в мировой истории.

- Рекомендую, но не настаиваю. У старшего свои интересы. Я сам читаю, и жена читает. Старший взялся за «Мастера и Маргариту», но пока рано, ему предложили отложить на год. А Ильфа и Петрова предложили, он прочитал с удовольствием. Так у нас большая детская библиотека и взрослая огромная, он сам там одни и те же книги читает иногда по шесть раз, иногда новые извлекает. То есть это, как у меня было в детстве, пущено на самотек. Просто привычка к чтению есть, и он читает постоянно, каждый день. Они все записаны в библиотеку. Сами идут туда и выбирают книги. Детей нужно записывать в библиотеки, водить их туда, приучать их к тому, что это огромное количество знаний.

- Конечно. Все думают: текст и текст, неважно, каким образом он дойдет до ребенка. И в итоге люди берут и ставят ребенку аудиокнижку с самого детства или мультик включают с Ильей Муромцем, и им кажется, что это примерно то же самое, что было у них. А это не так. Нужно ребенку брать и читать самому, потому что первая радость, первое удивление, первый катарсис будет связан именно с тем, что он видит, что это из книги. Он испытает ужас, он испытает радость, и это свяжется навсегда с книгой. Поэтому родителям обязательно нужно вбивать, что книга – это та вещь, которую ребенок обязательно должен видеть в руках родителей. Потому что человек, имеющий дело с текстом, выиграет в жизни все: он умеет читать текст, запоминать текст, может написать текст, может запомнить и прочитать текст. То есть книга, по сути, правит миром. А люди, которые смотрят телевизор, они смотрят телевизор и ничем не правят.

- Детскую книгу написать не хочу, не моя специфика. Я пишу книги для взрослых, меня волнуют взрослые темы. Недавно у меня вышла книга «Восьмерка» из восьми повестей, которую экранизирует Алексей Учитель. Выйдет книжка «Книгочет» — как раз о новейшей литературе последнего десятилетия, потому что все иерархии разрушены во многом; представления людей о том, что происходит в литературе, очень слабые, люди пугаются обилия литературы, пугаются обилия книжек в мягких обложках, пугаются женских романов, и многие находятся в ощущении, что ничего важного и интересного не происходит. Это не так. Происходит много всего интересного, и в силу того, что я в курсе, я все это упорядочил и сделал такой толстый том «Книгочет», он выйдет месяца через три, где как раз все разложено по полочкам: что читать, что не читать, что является ложными авторитетами, а что является истинным.

Захар Прилепин, Pedsovet.su - 3.04.2012