Захар Прилепин: "Народные волнения непредсказуемы"
Представлять сегодняшнего собеседника газеты «ОГФ» довольно сложно.
Любители изящной словесности знают его как Захара ПРИЛЕПИНА — поэта
и прозаика, автора нашумевших романов «Патологии» и «Санькя», финалиста
премий «Малый Букер» и «Национальный бестселлер». Читателю общественно-политического
Интернета он известен как Евгений ЛАВЛИНСКИЙ, главный редактор портала
АПН — Нижний Новгород, и известный публицист. Под каким именем наш
герой возглавляет нижегородское отделение НБП, я не знаю. Знаю лишь,
что сама его биография столь же пестра, как многочисленные амплуа:
филфак, ОМОН, Чечня, желтая пресса, роман про кавказский опыт, роман
про нацбольский опыт, уличные демонстрации и тайная работа политтехнологом,
серьезные экономические экспертизы и выпуск листовки с названием,
копирующим гитлеровскую газету... А еще семья и трое детей. Кажется,
это литературный герой, сочиненный кем-то четвертым. Однако нет,
вот он сидит передо мной в кафе, расположенном прямо в стене нижегородского
кремля.
— Мы все-таки станем говорить о политике, так что Евгений Лавлинский —
публицист, журналист, член НБП Лимонова и главный редактор интернет-сайта,
созданного Белковским, — мне сейчас важнее известного писателя Захара Прилепина.
Тем не менее не могу не спросить: как в вас все это уживается — политика
и литература, учеба на филфаке и служба в ОМОНе, добропорядочная семейственность
и лимоновский радикализм?
— Не понимаю, почему людей это так удивляет. Ничего странного со мной не
происходило — я всегда занимался тем, что мне было интересно и органично.
Вот, например, злополучная Чечня. С одной стороны, русской литературной традиции
свойственна определенная милитаризованность. Лермонтов на Кавказе был, что
называется, руководителем небольшого отряда спецназа, а Толстой производил
«зачистки». Можно вспомнить офицера Гумилева и террориста Савинкова — куда
уж мне до этих монстров! С другой стороны, признаюсь без кокетства: служить
в ОМОНе было просто интереснее, чем сочинять в юности стихи или потом учиться
на филфаке, тем более что студент я был плохой. Чечня — это реальность, это
жизнь, а не литература.
— Это тоже в нашей писательской традиции — ставить жизнь выше литературы...
— Я и литератором стал по житейской необходимости — надо было кормить семью,
из ОМОНа я ушел, на филологическую зарплату существовать нельзя, а знакомый
пригласил меня в газету «Дело», где отчего-то (все-таки Нижний Новгород не
Москва) я сразу сделал карьеру, поднявшись до уровня главного редактора.
Газета, правда, была желтая, страшная, местами даже черносотенная, хотя и
входила в холдинг Сергея Кириенко. И я понял, что трачу жизнь ни на что,
— и стал писать роман. Сначала это был роман про любовь, но постепенно (я
работал года три-четыре) он превратился в роман про Чечню как про самый сильный
мой жизненный опыт — как говорится, у нас что ни делай, а выходит автомат
Калашникова. «Патологии» очень хорошо приняли и критики, и читатели, и издатели
— я понял, что стал писателем. Но журналистика по-прежнему остается надежным
способом пропитания. Трое детей, знаете ли, и жена... Мне одному хватило
бы доходов и от двух моих романов.
— Ну вот и вернемся к вашей деятельности политического журналиста, редактора,
аналитика и, насколько я знаю, даже специалиста по предвыборным технологиям.
— Серьезно я к этому относиться не могу при всем желании. Не из-за литературных
амбиций, а оттого, что в регионах после 90-х серьезной политики вообще не
существует — она вся сгруппировалась в Москве.
— А в Москве говорят, что с окончательным воцарением Путина политика как
некий непредсказуемый, динамичный и интригующий процесс в принципе закончилась.
У нас теперь сплошная застойная стабильность.
— Это политикам хочется, чтобы политика закончилась. Да есть непредсказуемость!
Ведь объявленные стагнация и стабильность в России в принципе невозможны;
в стране всегда существовала гигантская угроза безвластия — начиная от Годунова
и кончая Горбачевым. Да что далеко ходить: вот случилась трагедия «Курска»,
и гарант стабильности исчез, ушел под воду вместе с ним Власть шатка: в самой
администрации президента есть пять-семь бодающихся друг с другом группировок,
плюс из регионов тоже лезут в центр с амбициями. Это ОРТ накинула на реальность
тепличную пленку всеобщего благоденствия, за которой не заметно драматичных
деталей реальности. А проткни ее пальцем — и хлынут мгновенно гной, кровь,
грязь. Так что политика в стихийных формах существует — и будет существовать
хотя бы до тех пор, пока остаются разумные люди, которых что-то не устраивает.
Я вот только что приехал из своей деревни — люди нищи, озлоблены, разобщены.
Они не понимают, как государство устроено, как оно живет и зачем.
— Наши официальные искатели национальной идеи и идеологи «суверенной демократии»
тоже, боюсь, этого не понимают...
— Ну и о какой стабильности тогда можно говорить? Если неведомы правила игры,
то всегда какие-нибудь слои населения или социальные группы будут требовать
внести ясность, причем не исключено, что с топорами и вилами в руках. А если
несколько слоев объединятся в своем непонимании, — например, студенты и пенсионеры?
Абсурдно — но только до поры до времени...
— То есть наличествует серьезный протестный заряд или в вас сейчас говорит
пламенный нацбол?
— Казалось бы, никакого гражданского сопротивления нет, все умерли — не только
в деревнях, но и в средних по величине городках. Никому нет ни до чего дела.
Кто может выживать — выживают, кто нет — помирают. Но — советую как писатель
— перечитайте великую русскую литературу начала XX века, прозу Бунина, Чехова,
Вересаева. Там тоже сплошное запустение, тишь да тиль, скука, голод меланхолия.
Но ведь случились же события 1917 года — и все стали бегать, кричать, что-то
поджигать. Еще в 1913 году праздновали юбилей династии Романовых, и у императора
был вполне нормальный «рейтинг». Что же произошло через пять лет? Народ —
как тогда, как и сейчас — сидит-сидит на привязи да и шалеет. Возникает ощущение,
что в стране все как-то неправильно, на цепи неудобно, — и началось. Так
что народные движения будут непредсказуемы — говорю вам как писатель. А как
политический аналитик подтверждаю: любые политпрогнозы здесь не сбываются.
Так что никто не знает, что нас ожидает Другое дело, что и долготерпение
наше почти безгранично, слава богу, а то революции в стране происходили бы
с частотой дождя.
— Однако и сама НБП, и герои вашего романа «Санькя» безоговорочно выступают
за революцию без конца и края, а значит, за насилие, кровь, смерть.
— Ну, положим, насилие в моей книге есть, а апологии его — нет. Во-вторых,
революцию мы — я, мои соратники по партии, мои герои — понимаем как некое
конкретное действие, вернее, как готовность к действию, которого не хватает
нашему слишком уж апатичному обществу. В нем бродят какие-то стихийные, подземные
силы, но они не приводят к реальным осознанным акциям, а значит, к реальным
результатам.
— И НБП эти силы берется организовать и «канализировать», направить в
нужное русло? И может ли любая партия управлять стихиями?
— Мы пытаемся хотя бы сформулировать эту задачу как необходимую. К тому же
на самом деле мы как бы работаем со «стихиями» — молодые члены НБП с традиционной
точки зрения относятся к «трудным подросткам». Но это чистая пропаганда,
глупая, как все государственные технологии. Просто власти нужно доказать,
что если ее сметут, то придут безумные скинхеды или лимоновцы и всех перевешают.
Поэтому кремлевским политтехнологам так выгодно представлять нас как безудержную,
опасную, красно-коричневую стихию. А на прямой вопрос. «Являются ли нацболы
националистами?» — я бы ответил, что убежденных националистов у нас не больше,
чем в администрации президента, в «Единой России» или тем паче в районном
отделении милиции. Не могут десятки тысяч человек все как один быть националистами,
десятки тысяч, не устроивших ни одного погрома с кавказцами за всю историю
партии.
— Тем не менее, только что часть нацболов ушла от Лимонова в новое движение
«Национал-большевистский фронт», который войдет в «Евразийский союз молодежи»
— откровенно националистическую организацию, оформляемую патриотом и ультраконсерватором
Александром Дугиным. Не противоречит ли это тому, что вы говорили?
— НБФ — очевидная инициатива администрации президента, ею финансируемая А
за деньги можно создать не только второго Лимонова, но и второго Путина.
Точнее, не создать, а надуть из воздуха. К тому же из реальных активистов
НБП к Дугину — давно уже не истеричному фашисту, а прокремлевскому политтехнологу
— переметнулось два с половиной человека. Имеет ли смысл об этом говорить?
Беседовал Александр ПАНОВ