Прилепин: «На Донбассе настало время железных управленцев»
News.ru поговорил c писателем о политике и ситуации на Донбассе.
Захар Прилепин — известный писатель левого толка, который недавно вернулся с Донбасса. Он командовал батальоном и был советником лидера ДНР Александра Захарченко, погибшего при взрыве в Донецке 31 августа.
Прилепин входит в избирательный штаб кандидата в мэры Москвы от КПРФ Вадима Кумина. О причинах своего выбора политических предпочтений и партии, о войне писатель рассказал в эксклюзивном интервью News.ru.
Встреча состоялась в удивительном месте — на хуторе Захара Прилепена. Это арт-объект, который развивает писатель. Хутор представляет собой живописный уголок в Одинцовском районе Московской области.
Он расположен на холме, в низине которого лес и речка. Удивительно, что такая природа сохранилась в 15 минутах езды от Москвы.
Само здание представляет из себя деревянный сруб, первый этаж которого занимают кухня и большой зал, где Захар собирает гостей. Там проходят открытые лекции, чтения и дискуссии. Там же нашу съёмочную группу встретили чаем и вкуснейшим творогом со свежими фруктами.
На втором этаже находится комната Прилепина. Это уютное светлое помещение, обставленное просто, но со вкусом. Оно заполнено книгами и непередаваемым запахом дерева. Именно там состоялась наша беседа.
— Вы вошли в избирательный штаб Вадима Кумина. Почему именно он и партия КПРФ?
Я выбрал партию коммунистов потому, что примерно с 1991 года, а, может, с 1989 левый контекст является для меня основополагающим. И считаю себя советским человеком. Не столько идеологически, сколько стилистически. Человеком из двадцатых-тридцатых годов, или сороковых-шестидесятых прошлого века. Это понятная для меня эстетика. И в этом смысле моё пристрастие к левым идеям всегда было совершенно очевидным.
С 1996 года я знаком с писателем Эдуардом Лимоновым, а с 1999-го сам печатаюсь как публицист и журналист левого толка. И на последних выборах в Госдуму я поддерживал партию коммунистов. Всё, что делают и говорят коммунисты мне так или иначе близко.
Кроме того, координатор «Левого фронта» Сергей Удальцов мой товарищ, и сам я участник партии «Другая Россия». Как в своё время Егор Летов сформулировал, царствие ему небесное: «Я поддерживаю весь спектр левых идей». Поэтому с моего возвращения на Большую землю мне захотелось сразу окунуться в политическую повестку. Выборы мэра Москвы мне показались подходящим поводом.
Было множество разнообразных претензий, мол, Захар уже 4 года занимается Донбассом и совсем забыл о российской повестке. Эти выборы стали отличным способом напомнить, что у России множество самых разных проблем.
Кроме всего прочего, Вадим Кумин — мой давний товарищ. Мы знакомы 7 или 8 лет. И вся его команда — и Максим Шевченко и Сергей Шаргунов — мои друзья, и по Донбассу друзья, и по литературе, и по журналистике. Но самое главное — они товарищи по взглядам. Это не столько политическая кампания, сколько человеческая и дружеская, поэтому какую-либо подоплёку в этом искать не стоит.
В своё время мы создали сайт «Свободная пресса», так или иначе к нему причастны были я, Вадим Кумин и Сергей Шаргунов. Нашей задачей было создание консервативной левой повестки, как одного из трендов в России. Всё началось в 2010 году, после публикации нашумевшего «Письма товарищу Сталину». Один из первых моих текстов на посту шеф-редактора «Свободной прессы». И Вадим Кумин, человек левых взглядов и коммунист, был среди тех, кто меня поддержал. Он сразу позвонил и сказал мне, что прочел «что-то небывалое».
— Какие задачи вы ставите перед собой на этих выборах?
У меня есть свой фронт задач, которые мне кажутся важными для осуществления.
Во-первых: при любом исходе выборов мне хочется оставить после нашего участия в этой кампании не набор каких-то слоганов и лозунгов, удачных фотографий и публикаций в СМИ и плакатов, а совершенно очевидный контекст вовлечённости в московскую жизнь. Я сейчас сам фактически стал москвичом: сижу в своём собственном помещении рядом с Москвой. (Хутор Захара Прилепина находится в Одинцовском районе —прим. ред.) и очень много времени провожу в столице.
У меня есть предложения по культурной повестке, по всему, что происходит в сфере шоу-бизнеса, театральной жизни. Вообще в том, что касается московской культурной жизни есть некая циркуляция культурных элит, которая напрямую связана с политикой, с возникновением новых элитариев.
Этим вещам уделяется не очень много внимания и люди плохо понимают, каким образом в Москве сформирована эта среда. Среда, которая позволяет вывести 100 000 человек на так называемый «марш мира» перед присоединением Крыма и началом операции на Донбассе, когда колоссальное количество людей, включая культурную элиту, выходят на улицы Москвы и требуют, чтобы крымчане изменили свой выбор, а Донбасс прекратил сопротивление и немедленно вернулся в состав Украины. Откуда в Москве такое количество элитариев, которые так себя ведут? У нас нигде в стране больше такого нет. Никакого «марша мира» такого масштаба нельзя представить ни в Санкт-Петербурге, ни в Ростове, ни в одном другом крупном городе России. А в Москве они есть.
И такие события, когда фестиваль «Кинотавр» выходит в полном составе из зала в знак солидарности режиссеру Олегу Сенцову, я понимаю, что это цеховая солидарность. Но меня удивляет отсутствие эмпатии к жителям Донбасса, например, людям, так называемого «Русского мира». Эти вещи, с одной стороны, абсолютно московские, но с другой стороны — федеральнозначимые.
Каким образом эти клубления образуются в мире кинематографа, театра, журналистики, в мире гламура и гламурных журналов и что в околополитической среде позволяет таким вещам воспроизводиться? Я считаю, что в Москве это зарождается на уровне тусовки, некой среды, а значит —— нужно создавать другую среду. И это дело не пустых лозунгов и выступлений, но институций, которые должны быть созданы.
— А что с проблемами социального толка? Ведь это тоже важная повестка.
Все проблемы социального толка в Москве мне понятны, как жителю города. Хоть я и недавно в столице, но жил в другом крупном мегаполисе — Нижнем Новгороде, потому мне понятны проблемы москвичей: поликлиники с 12 минутами приема врача на каждого гражданина, реновация с заменой высотками старых пятиэтажек, нехватка детских садов.
У меня четверо детей, которые ходят в школу и детсад. Я живу в районе, где негде поставить автомобиль, стою в пробках и плачу огромные деньги за парковку — проблем сотни, они мне все понятны и ясны.
Москва в нашем понимании немного утомилась от масштабирования и сверхпроектов, от сверхглобальных планов. Она нуждается в обращении к конкретному москвичу. Ведь москвич, как я уже говорил, это не хипстер, который мчится на роликах по прекрасной плиточной дорожке, а человек, которому 45−50 лет, у него родители, которым надо помогать, а он сам сидит с кредитом или ищет работу. Я говорю о том, что при таком благостном виде Москвы огульно критиковать её не имеет никакого смысла, у миллионов людей огромное количество проблем социального толка.
Например, мы сейчас занимаемся проблемой обманутых дольщиков. Действительно обманутых, если не самой властью, то теми людьми, с которыми эта власть рекомендовала им работать. А они исчезли с деньгами этих несчастных людей.
Перед нами стоит множество задач — от совсем маленьких до огромных. И мы готовы передать наши наработки и в сфере архитектуры, градостроительства и в сфере реновации и культуры, как таковой.
— Как вы относитесь к действующей администрации Москвы? Готовы ли вы с ней работать?
Работать нужно со всеми. Мы не живём по принципу «на зло батюшке уши отморожу». Надо работать со всеми, даже имея бесконечное число претензий. Мне, как человеку, который столкнулся с историей Донбасса это стало очевидно.
Ведь я пришёл туда непосредственно из радикальной оппозиции и тут же столкнулся с людьми, с которыми мы не находили общий язык: с федеральной службой безопасности, госорганами и людьми из администрации Донбасса — некоторые вопросы невозможно решать, не пожав друг другу руки, не найдя какие-то общие точки, а то и прыгнув в один окоп. Не в фигуральном смысле, а в буквальном.
Поэтому — нужно со всеми работать. Приходить и говорить: «Вот у нас есть документы, мы хотим навязать вам часть нашей повестки. Подготовили, продумали, сосчитали и принесли вместе со сметой проработку этого вопроса».
Возможно, в Москве стоило бы вести себя иначе. Мы решили вести себя по-другому и не устраивать здесь шоу для бедных, а заявиться, как команда профессионалов. Все, кто в состоянии это заметить, это заметят.
— Вы широко вовлечены в политическую жизнь. Не хотите сами стать политиком?
Да нет, я не собираюсь и не хочу идти в политику. Меня об этом спрашивала ещё Ксения Анатольевна Собчак. Тогда началась война, и она сказала: «Что-то вы Захар много выступаете, делаете много заявлений, наверняка вы пойдёте в Госдуму». У нас все мыслят сейчас такими PR-категориями. Просто мир так устроен: если человек где-то появляется, высказывает какую-то точку зрения, то обязательно идёт в политику. У меня нет ни малейшего желания идти туда. Я категорически не хочу работать в администрациях любого уровня в силу своих определённых взглядов. «Наше дело маленькое, Россию спасти, как говорит мой друг — Иван Охлобыстин, просто есть вещи, которыми кроме меня никто не занимается, и никто о них не говорит.
— Не связан ли ваш отъезд с Донбасса с тем, что вы фактически стали превращаться в политика?
Никто бы меня не принудил в Донецке заниматься какой-либо политической деятельностью. Но понемногу я действительно стал становиться публичной персоной, публичным политиком в Донецке, даже не являясь им. Я был советником главы Донецка по широкому своду вопросов, связанных с информацией и культурой, а также заместителем командира батальона.
До главы ДНР Александра Захарченко по любому вопросу было не дозвониться, поэтому 90% комментариев по Донбассу давал я. У всех возникало ощущение, что я много на себя брал в плане ответственности, но я бы вообще ничего на себя не брал и не давал бы никаких комментариев, но тогда люди вообще ничего не знали бы про Донецк и Донбасс.
Сейчас ситуация на Донбассе перешла из героического режима в режим государственного строительства, а это уже не моя история, я не занимаюсь государственным строительством. Я был там в самые сложные годы, а сейчас время строить, время администраторов, железных управленцев фабрикантов и заводчан.
— Знали ли вы убитых в ЦАР журналистов? В интервью ваш коллега Орхан Джемаль говорил, что война для него — это свобода. Согласны с этим утверждением?
Я знал и Орхана, и Сашу Расторгуева, Не могу сказать, изменила ли меня война или нет. На самом деле это естественный процесс, как рождение детей или жизнь в браке. Она меняет тебя так, как ты сам этого не замечаешь, потом люди встречают тебя спустя 5 лет и говорят, как сильно ты изменился.
Ужасы войны смотрятся иначе на телеэкране, но когда ты непосредственно там, всё это перестаёт на тебя как-либо влиять, ты привыкаешь — где-то бомбят, где-то стреляют, а ты просто это видишь и никаких особенных эмоций по этому поводу не испытываешь.
Я ничего плохого не хочу сказать про Орхана, но в его позиции были определённые кульбиты. С одной стороны, война даёт свободу, с другой стороны, он в последнее время жёстко выступал против Донбасса, мы с ним как раз сталкивались по этому поводу.
Донбасс хотел истинной свободы, и именно поэтому 99% армии ДНР состоит из местных жителей, которые не уходят из нее, и текучка там несопоставима с текучкой в вооружённых силах Украины.
Да, война действительно даёт ощущение той самой свободы. Это мне сказал Леонид Абрамович Изуфович в самом начале войны, когда человек кладёт на весы свою собственную жизнь, никакого более свободного выбора не существует. Тем более даже оголтелые либералы знают, что на Донбассе зарплата 16−20 тысяч рублей у военнослужащих — фактически ты бесплатно отдаёшь свою жизнь. И готов отдать её за идею, потому что другой мотивации у них нет. Здесь только личный человеческий выбор пойти и свою жизнь принести в жертву.
— Вы вернулись в Москву фактически из зоны боевых действий. Как себя ощущаете?
Я не могу сказать, что произошёл какой-либо небывалый слом. Я не сидел в окопе с утра до вечера. Порой мы сидели в казарме, что-то обсуждали, а порой выезжали на позиции. Я никуда далеко от мирной жизни и не уходил. Там дети мои жили с женой. И, собственно, в Москву приезжал несколько раз в месяц на 2−3 дня, снимал свои программы. Поэтому нельзя сказать, что после Донбасса я впервые увидел, что такое мирная жизнь. Возможно, был такой момент, когда я приехал зимой 2015 года в Москву, у меня было какое-то озверение, от того, что я только что увидел. Я в форме, грязный, стоял где-то посреди мирного города и чувствовал какое-то отторжение.
Савелий Кузнецов
news.ru, 01.09.2018