Захар Прилепин: «Настоящий талант мимо кассы не пролетит»
Лауреат «Супернацбеста» рассказывает о себе, поколении, литературе
Захар Прилепин ворвался в литературу как выстрел из гранатомета. Бывший командир отделения спецназа, воевал в Чечне, работал охранником, многодетный отец, нацбол, поклонник Лимонова, бритоголовый интеллектуал, — в Прилепине все увидели то, что хотели. Одни — представителя «новой молодежи», наследников 90-х (про 90-е Прилепин пишет особенно часто). Другие — культового писателя, суммарный тираж книг которого за какие-то четыре года перевалил за четверть миллиона. Третьи — амбициозного провинциала, приехавшего из Нижнего Новгорода покорять столицу. О Прилепине не устают спорить, он вызывает не менее бурную реакцию (поступки, высказывания, колонки, суждения), чем его книги.
Захар... кстати, как вас по отчеству?
Просто Захар.
На днях вы получили премию «Супернацбест», которой отмечалась лучшая книга десятилетия. То есть можно сказать, что вы — лучший российский писатель последних десяти лет. Вы себя таковым считаете?
Ну, я стану пациентом лечебницы для шизофреников, если буду к себе так относиться. Премия — это же в определенном смысле лотерея. Там самые разные элементы работают: элемент везения, удачи, какие-то скрытые пружины, которых мы не видим и не знаем. К тому, что я получил «Супернацбест», отношусь спокойно. Это не первая премия в моей жизни, и, надеюсь, не последняя. Я не худший писатель России, но среди своих собратьев по перу знаю десяток писателей, которых и сам ценю максимально высоко, и любой из них мог стать лауреатом этой премии. Просто так совпало.
Вы начинали в «нулевые». Как вы оцениваете сегодняшнюю издательскую индустрию? Насколько легко молодому писателю сегодня пробиться, стать известным?
Я никак не пробивался. Я написал первую книгу, «Патологии», отправил текст по электронной почте из Нижнего Новгорода по трем адресам — Дмитрию Быкову, в издательство «ОГИ» и в издательство «Андреевский флаг». И все само собой закрутилось. Быков прочитал и опубликовал главу в газете «Консерватор», где тогда работал, «ОГИ» предложило договор на издание, но очень дешевый, «Андреевский флаг» предложили договор подороже, я туда рукопись продал. Она там долго не выходила, меня никто не знал тогда, но это уже другая тема.
Я не думаю, что сейчас ситуация принципиально отличается. Если есть качественный текст, он найдет издателя, даже не сомневайтесь. Потому что сегодня не тексты ищут издателей, а издатели (например, Саша Иванов из «Ад Маргинем») ищут тексты. И в голос воют — нет хороших текстов, нет новых имен. И миф о том, что сейчас для издания своей книги нужно с кем-то знакомиться, поить коньяком — это действительно миф, потому что заинтересованность в ярких текстах со стороны издателей очень серьезная, чрезвычайно.
Но вы, насколько я знаю, и сами активно продвигаете молодых перспективных писателей. Вот сейчас вышла антология «Десятка», сборник произведений писателей «нулевых», вы редактировали антологию, искали авторов...
Да искать никого не пришлось, все же на виду, не так уж нас много.. «Десятка» — это опыт подведения итогов «нулевых» годов, литературных итогов. Нулевые годы закончились, сейчас начались десятые. И новые авторы будут уже относиться к поколению «десятников», смешно звучит. Сейчас мне приходит много рукописей, присылают и на адрес издательств, где выходят мои книги, и на сайт, и на мой блог в ЖЖ. Я стараюсь все читать, но когда поднимаю голову и озираюсь, осознаю, что ничего особенно выдающегося не заметил. Но в любом случае — настоящий талант мимо кассы не пролетит. Не то время.
А о чем пишут сейчас люди, которые шлют вам рукописи?
«Если пишут молодые, то большинство пишут о собственном жизненном опыте, точнее, о его отсутствии». Пишут в основном молодые, конечно. И через эти тексты отражается наше время. Хотя если пишут молодые, то большинство пишут о собственном жизненном опыте, точнее, о его отсутствии. В таком состоянии, я бы сказал — неэпическом — живет социум, в стране ничего не происходит, общество живет в состоянии такой легкой бессмысленной суеты, писать не о чем, кроме как о себе любимом. Нет большого стиля, нет большой поступи, большой проблемы. Это, конечно, просматривается. Хотя пишущих меньше не стало. Часть ушла в Интернет, но все равно число тех, кто сидит и сочиняет большие тексты — оно огромное. Только через премию «Дебют» проходят каждый год сотни человек, сотни текстов.
Кстати, то, что «Дебют» сейчас поднял возрастную планку для участников и там теперь могут заявляться авторы не до 25 лет, как раньше, а до 35 — с чем это, по-вашему, связано?
Я нормально к этому отношусь. В России действительно давно уже сместились эти планки возрастные и к нашему возрасту — 30-35 — уже о каком дебюте можно говорить? В этом возрасте уже и Лермонтов умер, и Есенин. Мне самому, кстати, было 29 лет, когда вышли «Патологии», я пролетал мимо «Дебюта», не подходил по возрасту. А если бы тогда была планка выше, мне бы он пригодился, в то время. А то, что сегодня подняли возраст до 35 — ничего плохого в этом не вижу. Многие сегодня начинают писать позже, и хорошо, что позже. Потому что когда человек начинает писать прозу в 20 лет, ему кажется, что он похож на Лимонова. И исследует мир посредством своего полового органа. И не догадывается, что у Лимонова все остальные органы тоже отлично работают. Это, увы, частая ситуация у молодых писателей: ребята получают какие-то авансы, начинают писать, хотя писать им, по большому счету, еще не о чем.
Как вы считаете, можно ли научиться быть писателем?
Нет, я считаю, что научиться этому нельзя. Что дает формальное образование, диплом? Самовыучку, самодисциплину, умение работать с литературой, с источниками, и закончив, например, Литинститут, какого-то определенного уровня достичь возможно. Но при этом остается основной элемент, простите за патетику, литературного дара. С другой стороны, вот у меня есть высшее филологическое образование, и я периодически чувствую некую фору по отношению к моим сотоварищам по перу, которые нигде не учились. В этом смысле мне образование помогло, потому что в юности меня просто заставили прочитать какие-то важные книги, шедевры мировой литературы, сложилась какая-то интеллектуальная структура. Я учил латынь, я знаю мировую литературу, я считаю, что у меня сознание более, если можно так сказать, гармонизировано.
А сейчас чем зарабатываете? Какие доходы у писателя Прилепина?
Да я нормально зарабатываю. И на книгах, и журналистской работой. У меня трое детей, ожидаем четвертого, так что расходы в семье большие, и, соответственно, главный инструмент зарабатывания денег в семью — это моя правая рука, которой я тексты на ноутбуке набираю. Я редактор нижегородского представительства «Новой газеты», но процентов 70-80 зарабатываю книгами.
Захар, а может ли хороший журналист стать хорошим писателем? То, что средний писатель может успешно работать в журналистике — это практически аксиома, а случаи обратного превращения единичны.
Не-не-не, это надуманная дилемма. Раньше не было такого деления — вот это литература, а вот это журналистика. Журналистами назывались все, чьи тексты публиковались в журналах — и Салтыков-Щедрин, и Толстой, и какой-нибудь ничтожный репортер. Журналистики, эссеистики, публицистики не чурался ни один писатель. Посмотрите наследие Горького, или Толстого, или Достоевского — их классические литературные произведения подпираются огромным массивом нехудожественных, небеллетристических текстов, писавшихся в газеты, в журналы, на злобу дня. Серебряный век — все поголовно писали и критику, и эссеистику. Это сегодня поэты не читают прозаиков, прозаики не читают поэтов, и почти все предпочитают сидеть в своих башнях из слоновой кости. А так писатели из моего поколения, начинавшие в «нулевые», и Герман Садуллаев, и Сергей Шаргунов, и писатели старшего поколения — Проханов, Лимонов — все пишут статьи, колонки в регулярные издания, и никто не считает это проблемой. Нет границы между литературными и журналистскими текстами. Это все искусственное.
Вы уже несколько раз сказали слово «поколение» по отношению к писателям, которые дебютировали в последние десять лет. А насколько вы ощущаете себя частью этого литературного поколения? Вы общаетесь, у вас есть некие общие принципы, убеждения, идеи? Ведь представить вас рядом, например, с тем же Садуллаевым затруднительно.
Это почему?
Ну, потому что у вас у обоих есть книги о чеченской войне. Но если «Патологии» — это взгляд на войну глазами спецназовца, федерала, то «Шалинский рейд» или «Я — чеченец» — это взгляд с другой стороны, с той стороны фронта. Фигурально выражаясь, если бы не встретились в литературе, вы могли бы встретиться в Чечне как солдаты двух противоборствующих сторон.
Это вряд ли — когда я был в Чечне, он находился в каком-то другом месте. У Садуллаева ко мне есть какие-то претензии, у меня к нему претензий нет. В «Шалинском рейде» он что-то такое написал, какие-то намеки. Я уважаю Садуллаева. «Я — чеченец» и «Шалинский рейд» — это его главные, визитные книги. Все остальное, что он написал, со временем может схлынуть, но эти книги однозначно останутся. И я уважаю, что он не эксплуатирует одну только чеченскую тему, у него отличная публицистика, недавно сборник вышел... До недавнего времени мы были дружны, да...
А что касается других, так я со многими общаюсь. Читаю почти всех, кто начал печататься в «нулевые». И я рад, что они есть, что их знают, читают, замечают. Потому что у нас очень просто не заметить целого явления. Например, мы проспали целое движение неопочвенников в 90-е годы — Вася Голованов, Миша Тарковский, Алексей Варламов — удивительные писатели, которых просто слили, они не получили того признания, которого заслуживали. Вот Тарковский — это большой русский писатель, главный наследник, я считаю, астафьевско-распутинско-беловской линии, но его нет в московских магазинах, нет в масштабах страны как значимого имени, и это, я считаю, нехорошо. У нас вообще провалилась та часть литературы, которая в советские времена называлась «деревенской прозой». А она имеет право на существование, имеет право на будущее. Пока есть Россия, в России есть деревня. Я считаю, что отечественная литература не должна быть городской, а мы живем в эпоху абсолютного главенства городской прозы, книг, написанных горожанами для горожан и про городскую жизнь. Не вся Россия живет в городах, если что.
О чем будет ваша следующая книга?
Так много планов, задумок, что я могу даже сказать, какую книгу буду писать лет через пять. У меня есть три-четыре текста, над которыми я, если бог даст, буду работать и через десять лет. А есть тексты, которые, я знаю, превратятся в книги в ближайшие три-четыре года. Сейчас я заканчиваю сборник под условным названием «Восьмерка». Там будет восемь больших рассказов. Такие флэшбеки в 90-е годы. Не то, чтобы я в очередной раз призываю осмыслить 90-е, но мне самому интересно разобраться, что же тогда происходило, потому что для меня очевидно, что это было невероятно интересное время, и люди постепенно понимают, что это именно так — несмотря на нищету, бандитов, разруху и прочие ужасы.
Еще я сейчас собрал огромную коллекцию стихов Эдуарда Лимонова, около 700, совершенно бесплатно этим занимался, для себя. И там много неизданных текстов. Ну, и молодых продвигаю. Все-таки я и по возрасту, и по опыту уже представитель «старшего поколения» для тех, кто сейчас пишет свою первую книжку.
И как вы к этому относитесь?
Нормально.
Аркадий Суховольский, Newslab.ru- 6 июля 2011