«Жизнь прекрасна, а счастье возможно!»

— Меня, грубо говоря, в первую очередь интересует то, что происходит в моей родной стране. Поэтому первая моя книжка, роман «Патологии», была написана о войне в Чечне, вторая — «Санькя» — о молодых революционерах-экстремистах (в каком-то смысле это аналог горьковской «Матери» спустя сто лет). Ну и следующие книги — «Грех», «Черная обезьяна», сборник «Я пришел из России» — они о тех вещах, которые мне представляются особенно важными и наиболее очевидными. О том, что Россия нуждается в неком изменении своего бытия, поскольку мы стоим на пороге чудовищных, как мне кажется, перемен, которые могут случиться с нашей страной в ближайшем будущем. Я убежден в том, что мы строим свою жизнь не самым разумным образом. Уверен, что Россия нуждается в создании новой элиты, аристократии, существование которой будет основываться на ныне смешных и нелепых для многих понятиях Империи, Семьи, Чести, Мужества. Это ведь очень странно, что из нашего лексикона исчезли такие слова, как родина, нация, порядочность, что они превратились в повод для ироничных ухмылок. Как говорит Иван Охлобыстин, «Всадники Апокалипсиса уже здесь!» Вот именно. Об этом и пишем.

— «Черная обезьяна» — это еще об одной, так или иначе, проблеме. Понимаете, в России все меньше остается пространства для бытия нормального русского мужчины — где бы он мог реализовать свою пассионарность. Сейчас на первых полосах газет совершенно невозможно представить людей, занимающихся, прошу прощения, созидательным трудом: успешного офицера, фермера, шахтера. Все медиапространство у нас заселено шоу-бизнесом — людьми, которые на нормальных мужчин и женщин похожи отчасти и то не всегда. Когда я писал биографию советского писателя Леонида Леонова, то знакомясь с газетами 30-х годов, видел на их обложках людей героических профессий: конструкторов, летчиков, полярников, рабочих-стахановцев. Тогда, при всех скидках на ужас времени, существовал нормальный ранжир ценностей…

А когда я писал «Черную обезьяну», то как раз и хотел выразить ту мысль, что современному мужику просто нечем заняться — ни космоса, ни Байконура, ни океанских глубин — и поэтому он сплошь и рядом погряз в какой-то невозможной похоти. Главный герой, отвратительнейший персонаж, шляется все время по бабам и превращается в эту пресловутую черную обезьяну. Книга вызвала совершенно неожиданную реакцию. Известный певец, сочинитель веселых песен Сергей Шнуров из группы «Ленинград» тоже прочитал ее. И он, как мне рассказывали, дочитав книжку, вынес ее во двор и торжественно сжег. Это мне понравилось, прямо скажем.

— Я совершенно убежден, что Бог есть, и это постоянно ощущается в нашей жизни. У Бориса Гребенщикова, чье творчество я люблю, есть песня «Небо становится ближе» — старая, еще 1984-го года. Когда я ее слушал в юности, то не очень понимал смысл этой песни. Теперь же мне совершенно очевидно, что небо действительно становится ближе. В былые времена, когда у Господа еще были какие-то надежды на разум человечества, он мог на какое-то время отложить справедливое наказание за тот или иной грех. Но сейчас контакт гораздо более прямой: согрешил — тебе тут же, грубо говоря, подзатыльник! Ну и наоборот: ведешь себя иначе — вот тебе, пожалуйста, Захар, премия «Супернацбест», 100 тысяч долларов (смеется). Я упрощаю, конечно.

— Нормально. Думаю, если у людей, отрицательно относящихся к советской литературе, спросить мнение по поводу Булгакова, Платонова, Шолохова, Твардовского, Маяковского, Лихачева, Аверинцева и многих других, вряд ли даже они смогут сказать что-то плохое об этих выдающихся людях. Советская литература, живопись, киноискусство дали замечательные образчики мировой культуры. Но тут, кстати, нужно смотреть на вещи шире. И советская литература, и подпольно-диссидентская антисоветская — они ведь находятся в едином смысловом поле. То же и с эмигрантской литературой. Какие-то эстетские изыски Набокова потом отозвались в прозе Катаева и позже — Проханова. В свою очередь, ранние Шолохов и Леонов очень сильно повлияли на эмигрантскую литературу — взаимопроникновение налицо. То есть было огромное единое поле или, если угодно, гигантский культурный взрыв. И отрицать величие советского периода в истории русской культуры было бы, по меньшей мере, глупо.

— Нет, мне это совершенно не приходило в голову. Я был молодым человеком тридцати одного года от роду и стремился отобразить тот сгусток реальности, который мне знаком и понятен. Если б мне сказали, что «Санькя» станет знаменитым романом, который переведут на иностранные языки и переиздадут десятки раз — я бы очень удивился. Точно так же мне непонятно, почему эта книга приобрела такой успех именно у либеральной публики. Видимо, современная литература, как бы это пафосно ни звучало, соскучилась по чему-то настоящему — по вкусу земли. Мы слишком увлеклись пересмешничеством, сведением счетов с советской властью и прочей квелой, надоевшей всем квазиинтеллектуальной бодягой.

— Да, был такой смешной момент. Спустя пять лет они ко мне приехали и стали допрашивать — не являюсь ли я соучастником убийства судьи. Это меня очень рассмешило, поскольку к тому времени роман «Санькя» уже был известен — он несколько раз переопубликовывался, в том числе и в других странах. В общем, ваша «охранка» показала отличную реакцию! Мало того, что заметили книгу лишь спустя несколько лет, так еще и решили на основе литературного произведения возбудить какое-то дело (смеется).

— Будучи по убеждениям русским империалистом, я не могу хорошо относиться к подобным лозунгам. Я даже не совсем понимаю смысл, который в эти лозунги вкладывают люди, относящиеся к ним на полном серьезе. Россия и создавалась, и всегда существовала как многонациональное государство. У нас в одной только нижегородской области живет сто двадцать национальностей. «Россия для русских» — я не очень понимаю, что это за страна и как в ней жить. Хотя, возможно, данное выражение можно понимать и по-другому — что русские, как ни крути, являются в России государствообразующим народом, и что им сейчас не очень просто. Миллионы людей работают за копейки, живут без медицинских страховок, в ужасающих бытовых условиях. Подобная национальная проблема существует, и ее необходимо решать.

Нация просто запуталась и подыхает от атрофии веры, отсутствия главных жизнеутверждающих истин, которые сейчас подверглись тотальному обесцениванию, превращены в тлен и прах. Россия нуждается в новом, глобальном, победительном проекте, где риторика нашей власти и практика жизни окажутся связанными воедино. Пока же власть говорит одно, а делает совершенно противоположное.

— А я тоже думаю, что они оптимистические — за исключением, разве что, «Черной обезьяны». Мои книги — они, что называется, витальные. В них неизменно присутствует мысль, что жизнь прекрасна, а счастье возможно и даже неизбежно — если живешь, любишь, ненавидишь. Тогда человеческое в тебе побеждает античеловеческое — а это самое главное.

Владимир Веретенников, "Наш Дуагавпилс" - 27 октября 2011 г.