Москву сметет ураганом

Захар Прилепин - человек с биографией. В прошлом - разнорабочий, охранник, филолог, грузчик, командир отделения ОМОН, журналист. Между прочим, горячий сторонник ныне запрещенной национал-большевистской партии. Его роман "Санькя", посвященный одержимым революционерам-погромщикам, даже несмотря на всю свою стилистическую неряшливость и топорность, один из мощнейших в современной прозе.

-- Захар, вы пишете книги серьезные, жесткие, тяжелые. Уже сами названия - "Патологии", "Грех" -- говорят сами за себя. А что может заставить вас улыбнуться?

-- Дети меня веселят постоянно, это бесконечный источник радости. Младшей моей девочке два годика, среднему сыну - три, они едва научились говорить, и там такие клады в их речи… даже не буду хвастаться цитатами, потому что это так первозданно очаровательно, что не передать. Кроме того, меня веселят здоровые мужики - мои друзья нацболы, мои друзья спецназовцы - они обладают свежим, природным, ясным чувством юмора. Так что книги - это фигня, нечего на них смотреть. А жизнь - бесконечно весела.

-- Талант ломает человека?

-- Человека все и ломает и созидает одновременно. Но что касается таланта, то ломает не он, а несоразмерность дара и амбиций. Я знаю десятки одаренных и милых в сущности людей, которые просто сошли с ума на своей недооцененности. Я к тому, что ломает не талант, а недостаток его. А настоящий талант вытянет кого угодно, любого идиота и неудачника. Я к тому, что гений и подлость, гений и дурость вполне совместны, но это отдельный разговор.

-- Почему творческие люди обыкновенно так много пьют?

-- А я не заметил, что они много пьют. Больше изображают. А те, редкие, кто по-настоящему пьют, -- компенсируют переизбыток в себе духовности. Это, кстати, нормально: всякий русский поэт, если мы вспомним историю, дурил и развратничал, иначе не выжил бы со своей дистиллированной святостью в душе. Но такое положение вещей вовсе не должно оправдывать развратных бездарей и бездарных развратников.

-- Какой эпизод в "Саньке" дался труднее прочих?

-- Не было такого эпизода. Я не пишу кровью, я пишу… ну, назовем это чернилами. Говорить о том, что литература болезненна, могут только гении и мудаки. Литература, как правило, безвредна. А об исключениях мы не вправе упоминать.

- Литература вслед за живописью и классической музыкой постепенно утрачивает свою влиятельность и скоро обратится в подобие секты, где роль неофитов будут исполнять молодые писатели средней руки. Или это все необоснованные выдумки и Великую Русскую Литературу ждет Возрождение?

-- Все в порядке с великой русской литературой. Ее не должно ждать Возрождение, потому что она никуда и не закатывалась. Нет ни неофитов, ни сектантов, ни грядущего расцвета. Мы, как сейчас говорят, по-прежнему в тонусе. Те, кто хотел, прочитали все нужные книги. Те, кому они не нужны, пусть себе живут, как живут.

-- Вы национал-большевик. Как относитесь к творчеству Егора Летова, который в 90-х был близок и к Лимонову, и к НБП?

-- Летов -- стихийный, необузданный русский дар, и в силу этого не приспособленный к прагматичной, последовательной, рациональной деятельности. Несколько его песен ("Вечная весна в одиночной камере", "Русское поле экспериментов", "Все как у людей", "Простор открыт", "Все идет по плану" и еще два десятка других) носят признаки божественного прикосновения. Близость Летова к НБП - признак честной натуры, которая, тем не менее, ничего не умеет делать до конца, ответственно и детально; натуры, которая в собственном ее понимании, ничего никому не должна… Но в политику не идут с таким багажом.

-- Чего вы больше всего боитесь и о чем больше всего мечтаете?

-- Ничего не боюсь, потому что это глупо - то, чего больше всего боишься, тебя и настигнет; и ни о чем не мечтаю: у меня все есть, и даже более того.

-- Почему русские авторы любят придумывать плохие финалы, особенно с некоторым героическим оттенком? Как будто только и мечтают, что учинить небольшой, но эффектный конец света - пусть даже локальный и вполне безобидный: внутри своего романа. Это такой вечный русский лейтмотив: "Пропади все пропадом! Жизнь для нас - копейка!"

-- Русские авторы хотят остаться честными, чтобы донести до читателя вечную блоковскую истину: "Все умрут". В этом, собственно, и есть наш национальный хеппи-энд. Мы вечный народ, потому что живем в соприкосновении с самыми последними истинами, минуя промежуточные. При этом жизнь для нас вовсе не копейка, а непомерное, неизбывное счастье, которое мы приветствуем предсмертным, яростным звоном щита.

-- Вы присутствовали при родах жены. Зачем?

-- Я хотел последней правды и последней красоты - я получил и первое и второе. Не сочтите за пошлость и пафос мои слова - сходите на роды ваших детей сами (если вы мужчина; если женщина - тут уже не отвертишься), и все, даст Бог, поймете. Это восхитительные ощущения, особенно когда вокруг рожают два десятка женщин, а ваша жена делает это особенно терпеливо, особенно нежно, крепко вцепившись в вашу руку. И кроме того, вы, черт возьми, первым видите своего ребенка - даже раньше, чем его мать. Такого сгустка стремительных, светлых ощущений не получите нигде и никогда.

-- Чему вас научил отец? Или, верней, что было самым ценным из того, что вы смогли у него перенять?

-- Отец ничему меня не учил. Он редко со мной разговаривал. Я не просил его о внимании, а он не навязывался. Он просто умел быть всем: сильным, рослым, разумным городским мужчиной, преподавателем истории, политологии и других наук, и одновременно - дурным, взгальным деревенским мужиком. Филологом, интеллигентом, строителем, пьяницей, художником, поэтом, боксером, скульптором, столяром, плотником, музыкантом, играющим на пяти инструментах, -- да кем угодно вообще он становился, когда ему хотелось, не меняясь при этом в лице. Это был такой ломоносовский тип, выросший в черной липецкой деревне. У меня нет и десятой доли его талантов. Слишком щедро его одарила природа и слишком бедно меня.

-- Мне почему-то кажется, что в детстве вы любили книгу "Три мушкетера"…

-- Дюма я люблю, и "Три мушкетера", и все продолжения этой книги читал в умопомрачении от счастья. Их попадание ко мне в руки в советские времена было актом абсолютного волшебства; я читал вслух (себе и родной сестре) и "Десять лет спустя", и "Двадцать лет спустя". Дюма, наверное, воспитал во мне что-то, так же как Верн, Твен и Лондон - любимые писатели советских подростков. От этих книг мы не избавимся никогда, они живут внутри, как полноценные (куда реальнее фильмов и даже многих детских воспоминаний) миры, тревожные и трепетные.

-- Вы родились в деревне Ильинка Рязанской области. Когда и по какому поводу были там последний раз? Какие привезли впечатления?

-- Заезжал года четыре назад на своей белой "Волге". Был потрясен тем, что странный, изломанный, размытый мир, который я видел последний раз лет двадцать назад, по-настоящему существует в природе. Я думал, что все это мне приснилось в прошлой жизни. А там все такое же. Черная река, мостки, зеленый луг, корова, кусты, тропинка. Это как войти в картину Васнецова -- и уйти вглубь.

-- Провинция традиционно недолюбливает Москву и завидует ее деньгам. Вы проживаете в Нижнем Новгороде. Кроме дополнительной возможности хорошо заработать, есть ли в столице что-то еще, что вы цените и что вас в ней привлекает?

-- Если бы я жил в столице, я бы появлялся на телевидении и на радио не раз в три месяца, как сейчас, а раз в неделю: соответственно, столько раз и появлялся бы, сколько меня приглашают (а я не еду, как правило). Больше ничего в Москве не привлекает.

Москва, наверное, красива - такой развратной, чрезмерной красотой. Там очень вкусно кормят в кафе и там самые прекрасные женщины в мире (я бываю за границей в последние времена и знаю, что говорю). Но вообще Москва не имеет права на существование по божественным законам. Она оборзела. Ее сметет ураганом или наводнением. Там слишком много пошлой борзоты, мрази, лжи и подлости -- при всем моем уважении к хорошим и добрым москвичам. Слишком большая концентрация зла там.

…И пусть не говорят потом, что их никто не предупреждал.

-- На днях прочитал в одном из стихотворений Виктора Куллэ: "Свобода - / На деле - только милосердный шанс / Успеть понять перед лицом ухода: / Зачем была дарована душа". По-моему, очень точно. А какое ваше любимое определение свободы - ваше собственное или чужое?

-- Свобода - это грех. Я об этом сказал вчера моей жене. Постараюсь расшифровать, что я имел в виду, - пока в рассудке. Сегодня расшифровать это еще не могу.

-- Я согласен, что смысл жизни - борьба за идеалы, но ведь можно оставаться в оппозиции, не занимаясь политикой, которая, как известно, грязное дело. Зачем вы пошли в нацболы?

-- Можно верить в Бога и не ходить в церковь, можно умываться без воды, есть без хлеба, пить без родника. Зачем тогда мы идем на исповедь или к воде? Идеальное лицо не нуждается в омовении, а идеальный дух -- в помощи священнослужителя. Слишком пафосно объясняю? Тогда объясню еще более пафосно. Нельзя быть на войне, оставаясь в тылу. Нельзя давать мразям веру в то, что они и есть полноправные хозяева истории, когда мы, живые и бодрые люди, все еще живы и бодры. Говорите, что политика - грязное дело? Тогда сейчас мы влезем к ним в их гадкую грязь и будем там веселиться и бесноваться. Если злы и грязны злодеи, значит, мы должны стать трех злодеев грязнее и злее.

-- Возможна ли Россия без самодержавия и православия?

-- Без православия - нет. Что такое самодержавие - отдельный разговор. Если вы о монархии, то мы можем прожить и без нее. Можем, впрочем, завести монарха специально для Михалкова. Пусть они беседуют вдвоем на вечные темы.

-- Чего в этой жизни вы не понимаете и отказываетесь понимать?

-- Все понимаю, все принимаю и по мере сил приветствую.

-- Вам недавно присудили премию Льва Толстого "Ясная Поляна". Если бы представилась возможность, какой бы вопрос вы задали автору "Войны и мира"?

-- Я все прочитал в его книгах. Он гений. Никаких вопросов. Я бы даже не подошел к нему.

Дмитрий Фалеев