Захар Прилепин. Чувствительный революционер.

Не знаю, с чего начать… О! Только что вспомнил! Наверное, определяющим был следующий момент: однажды, когда я был маленьким, мне приснился сон, очень явственный: как будто маленькие Пушкин и Есенин бегут по солнечной улице. Дело в том, что у нас в доме, в моей рязанской деревне Ильинке висели их портреты.

И я утром просыпаюсь и подхожу к маме с вопросом: «Мам, а Пушкин и Есенин встречались когда-нибудь?» Она говорит: «Нет, сынок, они в разные времена жили».

Так что, мне, максимально далёкому от литературы ребёнку, приснился такой сон. Наверное, это что-то значило…

Потом, ещё мне мама стихи читала. Мы сидим на приступке нашего деревенского дома, и она мне Есенина читает. И, я помню, там были такие строчки:

Гой ты, Русь, моя родная,
Хаты – в ризах образа…

Я совершенно не понимал, что значит «хаты, в ризах образа», я думал, что это одно слово: «Гой ты, Русь моя родная», и дальше какое-то заклинание. И я опять подошёл к маме и спросил у неё: «Что такое «хатывризахобраза»? (смеётся) Она стала объяснять, я тогда не понял, понял много позже.

Потом, начиналась литература ещё несколько раз, в течение 25 лет моей жизни. Пока, наконец, работая журналистом, я не подумал: «А чего я, живу и живу, надо как-то себя проявить более серьёзно», и стал сочинять свой первый роман «Патологии», и с первой же строчки началась литература.

Собственно, как он (роман) начинался… Я проснулся однажды ночью и почувствовал припадок любви к своей женщине, пошёл и написал несколько строчек. И тогда же ночью, проснулась и подошла ко мне её мама, моя тёща, и, прочитав, что я написал, сказала: «Господи, как же он тебя любит, Машенька…»

И я подумал: «Буду писать роман про любовь». В итоге про любовь у меня не получилось, получилось про Чечню. Про любовь у меня нет столько мыслей в голове.

Сейчас я своё писательство воспринимаю как работу. Кто-то сантехник, кто-то олигарх, а я занимаюсь литературой. Поэтому я себя старательно пропагандирую, я устраиваю мероприятия, связанные с моим продвижением. Мои недруги называют это «Оголтелым самопиаром» или «Припадками нарциссизма», но нет в этом ни того, ни другого. Это книги мои! Я их продаю, чем больше я их продам, тем больше фруктов я куплю своей семье.

Потому что мои мама и папа страстно любили литературу. Особенно отец. Помню его с книжкой на диване, и я – копошусь на его огромной груди.

Папа был учителем истории, но поскольку учителей в сельской школе вечно не хватало, то он преподавал ещё и труд, и физкультуру, и начальную военную подготовку, и даже русский язык, хотя сам писал с ошибками.

А мама была медсестрой. Там у нас была больничка в одно окно, человек на двенадцать. Там лежали бабушки - дедушки.

Огромное, просторное, счастливое, светлое, солнечное, завороженное и замороченное. Я всё время ходил где-то. Был медленный, и, как мне сейчас кажется, немножко аутичный ребёнок.

А лето я проводил в другой деревне, на родине отца, в Липецкой области — в Каликино, где полдеревни — Прилепины. Там очень красивые холмы, и я для себя решил, что калики перехожие шли мимо и налипли на холмах. И поэтому они Прилепины. Хотя это полное враньё, я думаю, что Прилепин – это живущий при красоте (от слова «лепота» — красота)…

В этот момент к нам подошёл очень тихий и очень вежливый сотрудник усадьбы и попросил Захара убрать бутылку с коньяком, из которой он отхлёбывал время от времени. Бутылка тут же была спрятана, но сотрудник не унимался. Когда же, наконец, он ушёл, Захар не мог не привести литературную аналогию:

Какие люди… Строгие. Однажды Сергей Александрович Есенин в Москве влез на памятник Пушкину, обнялся с ним и потребовал себя с ним сфотографировать. А его в милицию забрали за это.

Ну так вот. Были в той деревне холмы, и я влезал на них, и сидел там один часов по 6-8, и читал стихи – Есенина, Северянина… А из дома напротив выбегала собачка и лаяла на меня, потому что видела - парень какой-то сидит и сидит. А мне было лет 11-12. И когда я возвращался домой, бабушка на меня с сомнением смотрела и спрашивала: «Опять на холмы ходил?» Потому что — ну, взрослый мальчик — ни играть, ни гулять, ни купаться, — уйдёт на холм — и сидит там, как дурак. (смеётся)

Это я всё на первый Ваш вопрос отвечаю – откуда литература взялась…

Думаю, что ощущение абсолютной любви ко мне и от этого – абсолютного счастья – оно меня пронизывало, и, я думаю, наши с Машей дети это тоже испытывают.

Это ощущение абсолютной защищённости и того, что твои родители навсегда и навечно — твои адвокаты. Они всегда, в любых условиях будут на твоей стороне и будут тебя оправдывать.

***

(Не задумываясь) Да нет, просто!

Подойдут. К несчастью, такие и подходят. Может быть, революцию стоило делать другим людям. Если всерьёз говорить о людях, совершивших революцию в 1917-м году, это же были подростки, семинаристы, несчастные евреи с окраин, все, по сути, маргиналы. Это же потом придумали, что революцию совершили пролетарии, грубые рабочие… Неправда. Дзержинский, Троцкий, Бухарин, Ленин, Зиновьев, Каменев - это всё маргиналы, изломанные люди. Надо почитать их публицистику, как правило, не очень хорошего качества, понять их стремление к литературе, их вовлечённость в интеллектуальную жизнь. Они же все написали тома сочинений. Ленин называл себя литератором по профессии. Это всё были люди рефлексирующие, тонкие, ранимые. Возможно, вся страшная кровавость этой революции связана с тем, что люди духовно ориентированные, не справляются с ситуацией, и начинают всем рубать головы… Возможно, революцию стоило бы делать другим людям, но других людей, к сожалению, нет, потому что, те, кто приходит к ним на смену - однобокие, каменнолицые чиновники - они ещё страшнее, у них нет вообще никаких представлений ни о морали, ни о чём…

А это нормально, Вы знаете. Проиграть — это вполне в принципах человека. Как тот же Лимонов сказал: «Христос проиграл. Его распяли».

Пушкин проиграл, на дуэли его убил какой-то ублюдок. Лермонтов проиграл. Че Гевара проиграл. Да все проиграли. Ну и что?

А кто выиграл, в конце концов?

Не знаю. Смысл — из века в век чувствовать не только горизонталь общения людей с людьми, но и общения между человеком и тем, что над ним, пытаться с этой волей резонировать, пытаться её услышать, и пытаться раз за разом делать бессмысленные, по сути, деяния.

Я — ярый противник фразы «Мы всё это уже проходили». Вот я – ничего не проходил. Я родился 34 года назад, я буду всё заново проходить, и хочу, чтоб дети мои всё заново проходили — революции, бунты, творчество, дуэли — с нуля.

Я не знаю — что это такое, учиться на ошибках. Историческая наука так ничего и не объяснила. Что есть ошибка? Империя — ошибка или нет? Республика?

Каждый для себя сам определяет, что есть истина и что — ошибка. Для меня разрушение империи — ошибка. Для меня разрушение всего того, в чём я родился — ошибка, для других это является благом.

Поэтому мы даже сегодня не можем договориться. На каких ошибках я должен учиться?

(Сразу) Да, безусловно, да. Я просыпаюсь каждое утро с этой мыслью. Меня переполняет это: «Господи, как хорошо!» У меня всё в жизни получается, и, как в Чечне говорил мой товарищ Хасан, «везёт как дураку». А чего огорчаться?

Я её тоже полюбил, это очередная моя родина…

Кстати, Вы цитируете слова из моей прозы, причём слова-паразиты (смеётся). Я очень люблю слова «прозрачный», «крепкий», «лёгкий» и «непоправимый». Эти слова у меня везде, и я их вычёркиваю уже с ненавистью.

Вообще, корни у меня рязанские и липецкие, а в Нижний я приехал и влюбился в эту землю, здесь у меня тоже деревушка есть, на реке, дом в ней достался моей жене по наследству. Я влюбился в огромные сосновые леса, в маленькую речушку, в эти «тихие» и «прозрачные» места (смеётся).

В общем, у нас есть деревенские дома в Липецкой, в Рязанской областях, в Нижегородской. Хочется всю Россию зафиксировать, и переезжать из одной деревни в другую, чтобы по этому Черноземью кружить, детей-то много, один ребёнок — здесь, другой — там…

Да, именно. (смеётся)

Нет, я совершенно в нём не уверен, и пытаюсь по этому поводу не задумываться

Любое благополучие, и моё в том числе, может осыпаться в любую секунду. А в России благополучие зиждется на совершенно необоснованных вещах. Моё, например, опирается на совершенно феноменальную везучесть. Больше ни на что. И если это обрушится, я не знаю, что я буду делать, как кормить семью, куда я пойду работать реально.

Я же сейчас занимаюсь чёрт знает чем, и беру деньги фиг знает откуда, и если это прекратится в одну секунду — книги перестанут издавать, или их не будут покупать за такие большие деньги, или я потеряю свою известность… И что, я пойду работать учителем? Я буду получать там 8 тысяч рублей. Мы же с голоду все передохнем!

Вы понимаете, меня именно это и бесит в нынешнем государстве, что нормальный человек, который занимается нормальной бюджетной работой, он не может, в принципе, жить. То есть, он может жить один, но, если у него есть семья, он физически должен умереть.

Поэтому я не питаю никаких иллюзий по поводу своего «завтра» — что угодно может произойти.

Нет, ну я думаю, что я буду со своей семьёй, и буду и дальше её тащить на своём горбу, по крайней мере, пока дети маленькие, чего тут, в общем-то представлять… Надеюсь, что Бог меня не оставит, и мой чудесный, прозрачный и крепкий дар (смеётся) будет крепнуть и «прозрачнуть».

Элементарно. В 7.00 встаю, в 7.30 отвожу детей в садик, в 8.00 я уже на работе за компьютером. В неделю я пишу 2-3 статьи и 2-3 страницы своего нового романа. Прозу действительно пишешь медленнее. Иногда нужно подождать слово, чтобы оно к тебе пришло.

Нет, конечно. Вообще у меня есть одна привычка — я не пью алкоголь до 12 часов дня.

Как Хемингуэй. Здесь, в Болдине, кстати, я нарушил свой принцип…

Да ничего не даёт. Просто, более всего в жизни я люблю общение с друзьями, с хорошими, мужественными мужиками, желательно, чтобы в этот момент женщин вообще не было рядом, и про них никто не вспоминал. Я не общаюсь с мужиками, которые свихнуты на гендерном вопросе, которые ищут себе каких-то тёток, мне это всё очень чуждо. Мне нравится мужское времяпровождение. Весёлое и забубённое. И алкоголь, конечно, это поддерживает.

Да, конечно, в моей жизни постоянно появляются новые люди. Я вообще стараюсь дружить не с писателями, политиками и так далее. Мои друзья меня лет на 5-7 младше, все молодые, отличные, здоровые, крепкие патриотичные пацаны.

Вы составляете оппозицию существущей власти, у Вас, соответственно, должно быть собственное представление нашего развития, собственный образ страны, идеал…

А идеал простой и незамысловатый — сохранение географии страны и увеличение демографии страны.

Вот если Россия будет находиться в прежних размерах, а лучше, если она будет понемногу увеличиваться, а дети в ней будут не вымирать, а рождаться, то меня устроит всё: любой строй, любой порядок вещей, — либерализм, социализм, капитализм… Меня волнует сохранение территории и увеличение нации.

Я часто слышу: «Да ладно, зачем такая большая страна…» Но она же ведь в течение почти 1 000 лет прирастала на 400, по-моему, квадратных метров в день, это был живой организм, он рос и развивался. А сейчас он почему-то должен скукожиться. Может быть, мы готовимся к смерти, может быть, нам нужно исчезнуть и умереть? Я — противник этого, потому что есть примеры стран — Китай, Индия, которые существуют не одну тысячу лет, и всё у них в порядке. Почему Россия должна исчезнуть, просуществовав свои 1 100 лет?

Нет, это не объективные процессы, потому что мы только что говорили про Индию и про Китай. Почему в их отношении это необъективные процессы, а в нашем – объективные…

Я живу здесь и сейчас. Я хочу, чтобы у нас была большая территория и весёлая, бодрая и многочисленная нация. Чтоб ходила маршем и пела речёвки (смеётся).

Да, отличная картинка…

А что, нужно тапочки к постели приносить? Меня больше ничего не интересует. Я не сторонник того, чтобы моя женщина каждый вечер натирала до блеска полы. В этих двух словах для меня – абсолютная составляющая мужской самодостаточности, мужской семейной жизни.

Конечно. Хочет — пускай развивается. А вообще, это ей на фиг не нужно. Лишь бы мужчине было хорошо (смеётся).

Ну я же не сказал здесь, что нужно женщине, я сказал, что нужно мужчине. А в другом своём романе я написал, что женщине нужно, чтоб её жалели и баловали.

Это упрощает взаимоотношения. Помогает избежать ненужных ссор.

Но ведь женщина — не дочка своему мужчине. Это разные вообще отношения.

А я не навязываю никому свою формулировку. Мне так проще, удобнее с ней общаться. Кто-то воспринимает свою женщину как маму. Это вообще бред полный. Портят жизнь и себе и ей.

И вообще, я же не говорю: люди, делайте вот так. Это просто мне так удобнее.

Понимаете, все эти формулировки, они, как и всякая литература, содержат в себе элемент самоиронии, провокации…

Именно! Я тоже не воспринимаю. Но, тем не менее, скорее, лучше вот так, чем не так. Скорее, мужчина женщине должен прощать всё, а женщина мужчине — ничего, потому что мужчину это дисциплинирует и делает Мужчиной.

«Женщина не должна прощать мужчине ничего» — значит, что гордое имя «Мужчина» нужно нести в состоянии абсолютной ответственности, понимаешь? Вот с таким бронзовым, заиндевелым лицом (смеётся) нужно нести собственное мужское достоинство.

А женщине позволено всё, она может лечь на диван и сказать: «Мне дурно», и всё, а ты бегай вокруг неё. Это нормально. Мужчина для этого и рождён, чтобы бегать вокруг этого «Мне дурно» и ещё — как дурак, переться с деревянным лицом сквозь стену и совершать одни и те же ошибки из века в век. Только так и надо. По-дурацки, упрямо и тупо. Прозрачно и крепко.

Ольга Сорокина, "Моя Удмуртия" - 02.10.2009