Захар Прилепин: Недовольство собственной властью подстегивает в Европе приязнь к России

Известного писателя назначили заместителем художественного руководителя МХАТ имени Горького. Накануне этого события Захар Прилепин дал интервью военкору «КП» Дмитрию Стешину, с которым не раз встречался в Донбассе.

Рим похож на Москву начала 90-х

— Ты только что вернулся с нескольких европейских книжных выставок, как нас там воспринимают?

— Был в Париже, в четырех-пяти итальянских городах и во Франкфурте в Германии. Тысячи людей приходили пообщаться. Везде заметил крайне положительное отношение и ко мне лично, и к России вообще. В Германии, например, я дал пять интервью местным журналистам — у них есть понимание проблем, которые нас волнуют, — и Украина, и Сирия.

— Но почему на выходе в западной прессе из России получается империя зла?

— А те, кто делает империю зла, на такие встречи не приходят. Во Франции общался с левацким журналистом, по его словам, 85% французских СМИ принадлежат трем корпорациям, которые аффилированы с США. Хотя во Франции я давал интервью очень крупным СМИ, тому же «Фигаро». Одно интервью со мной сняли за фразу: «Что вы пристали к Северной Корее, страна как страна!» Редактор заявил: «Такие люди у нас публиковаться не будут».

— Это мешает тихому, но красивому загниванию Европы?

— Нет, во Франции не очень спокойно, люди серьезно недовольны Макроном. В Италии у власти правые — и ими тоже недовольны. Такой момент, нам с тобой понятный: из Италии ездили в Донбасс добровольцы и на украинскую сторону, и на нашу. Даже у меня в батальоне были два итальянца. Но ехали именно правые, а не левые. При этом в Риме возле моей гостиницы была штаб-квартира правых — с бронированными дверями и окнами, и там сидят, как мне сказали, натуральные неофашистские боевики, никто их не беспокоит. Правых отчасти можно понять: через Рим прутся все мигранты, и сам город напоминает Москву начала 90-х годов, грязь жуткая, люди непонятных рас мигрируют куда-то толпами. Запуганные местные граждане, обоссанные углы… В маленьких городках такого нет, там по-прежнему прекрасная Италия.

Культ Путина в парижском кафе

— А что ты услышал на Западе о Путине? Там его демонизируют еще больше, чем Россию.

— Были внезапные встречи, во Франции возле кафе я стоял, курил, и вышел парень, такой весь француз, бородатый, официант. Узнал, что я из России, сразу же сказал: «О! Путин». И уточнил, по-английски: «Путин все правильно делает в Сирии». Меня в кафе начали угощать, собрались остальные сотрудники — я понял, что тут чуть ли не культ Путина в парижском кафе. И таких внезапных встреч, скажем, со сторонниками курса России было много.

На встречах с европейцами всегда общались дружески. Я сначала думал, что это политкорректность, но оказалось — солидарность. Думаю, недовольство собственной властью подстегивает их приязнь к России.

Закон грибницы и Есенин

— Как ты исчез из глянца? Я тебя раньше частенько читал в самолетных журналах. Неужели есть какой-то тайный спрут, который отдает тайные приказы через официантов модного у либералов московского кафе «Жан-Жак»?

— В России нет единой системы управления либеральными медиа, но есть «внутривидовая солидарность». Есть определенный круг СМИ и коллектив людей, которые друг друга знают не с 2014 года, а с 1991-го. С избирательных кампаний 90-х годов, когда в стране заправляла «семибанкирщина» и регулировала рейтинг Ельцина с помощью СМИ. Я застал этих ребят, типажа молодых членов партии СПС, они курировали все регионы России и везде у них были свои люди, которых они вырастили. Это грибница. В Москве это еще и определенная среда: все друг друга знают, общие представления о хорошем и плохом, определенные рестораны. И все это работает как часы. Как обо мне говорит одна либеральная поэтесса и журналистка: «В приличных литературных кругах разговоры о Прилепине нелегитимны». А на последней книжной ярмарке в Европе, например, переводчица, приехавшая из России, заявила: «Я Прилепина переводить не буду, меня в России не поймут».

Это мир в мире, потому что в остальной России я легитимен — могу приехать в любой город страны, и сотни людей придут ко мне на встречу. И Миша Пореченков попал в ту же самую схему, говорить о нем в либеральных кругах стало неприлично. Мы как бы в заложниках у «приличных людей».

Мне это напоминает, при всех моих левацких взглядах, судьбу Есенина. Он приехал покорять столицу до революции, и полковник Ломан в 1916 году решил свести Есенина с императорской семьей. Поэт встречался с императрицей и княжнами, читал им стихи. Но когда об этом узнало литературно-дворянское петроградское общество, поднялся страшный скандал: «Наш Сереженька поехал к этим венценосным упырям!» И Есенин стал персоной нон грата в литературных кругах, потому что там тоже были свои приличия. Приличия состояли в том, что «государство — мерзость», «царь плохой», «народ — быдло, которое нужно воспитывать». Сейчас ситуация абсолютно зеркальна. А Белинский писал про Пушкина, что ему нужно было сочинить всего два-три верноподданнических стихотворения, чтобы потерять любовь народа! То есть во все времена они считали именно себя народом.

«Зашквар идеологии»

— У них есть СМИ, есть сочувствующие во власти. А у нас что есть? Пока есть только Хутор Захара Прилепина как аналог патриотического литературного салона…

— Был дичайший хайп в украинской прессе: «Прилепин сбежал из Донбасса с казной батальона и построил дом на Рублевке». Для Украины нынешней это такой характерный образ мысли… Есть такой человек Руслан Байрамов, который делает в России масштабные культурные проекты. И мы с ним приятельствуем, это его проект. Мое только имя.

Вообще концепция Хутора — от Эмира Кустурицы, на территории Республики Сербской находится его Дрвенград, но там это, по сути, госпредприятие. Государство осознает, что Кустурица — один из самых известных сербов, и он должен свою Родину концентрировать и прославлять. Когда я там был, там гостили и голливудские актеры, и американский философ Ноам Хомский. В России нет подобной площадки, где рядом бы были Оливер Стоун, Депардье, Мэнсон и с нашей стороны Никита Михалков и Эдуард Лимонов, ну и мы с тобой. Кустурица понимает, что в этом месте происходит накопление смыслов, идет работа и культурная, и идеологическая.

— А что наше государство?

— Ну мы ему говорим — вот такая опасность есть и вот такая. У нас два поколения молодежи живет в опасной или враждебной государству субкультуре. Хоть бы кто-то вышел на контакт. Видимо, там считают: зачем это нужно, если и так все нормально?

— Нормально?

— Не надо паниковать, молодежь всегда была плохая. Но молодежь реально была плохая в 1987–1990 годах, она ни во что не верила, и, когда страну распилили на части, молодежь равнодушно пошла дальше. Если будет перестройка-2, молодежь отреагирует точно так же!

Отчасти трагедия в Керчи (студент колледжа, взяв дробовик и взрывное устройство, устроил расправу: 20 человек погибли, более 50 ранены. — Ред.) — следствие того, что никто не занимается молодежью, это привычно переложили на школу, но и там все изменилось. Учитель прочел программу и ушел, и все разошлись…

— Почему керченскую трагедию невозможно представить в СССР?

— Потому что у нас социум, в котором живут все идеи на свете — от ИГИЛ (террористическая организация, запрещенная в РФ — ред.) до ультралиберализма с полным отрицанием всех святынь. Потому что слово «скрепы» уже принято употреблять в ироническом контексте, для топовых блогеров, которых смотрят миллионы юных подписчиков, — зашквар. Зашквар все — власть, церковь, Донбасс, армия, любой серьезный посыл — зашквар.

ДМИТРИЙ СТЕШИН
«КП» — Нижний Новгород, 12.12.2018