Захар Прилепин: «Сводить самоубийство Есенина в «Англетере» к политической подоплеке — просто нелепо

О настоящем вкладе Есенина в русскую поэтическую традицию, о противостоянии с Маяковским и о том, какую тайну знали о Сергее Александровиче его женщины.

3 октября исполнится 125 лет со дня рождения выдающегося русского поэта Сергея Александровича Есенина. Накануне этого события мы поговорили о поэте с Захаром Прилепиным, автором самой актуальной и объемной биографии «Есенин. Обещая встречу впереди».

— Захар, понятно, что «Есенин для каждого свой», но нет ли упрощения в том, что для большинства он — поэт про березки или «похабник и скандалист»…

— Сложно свести к емкой формуле тысячу сто страниц книги, где это излагается, но блатное восприятие Есенина как пастушка, махнувшего с пасторального лужка в московский кабак и далее — на поэтический Олимп — жесточайшее упрощение.

Он проделал головокружительный путь и вернулся к правде простейших эмоций, а люди, которые клянутся его именем и пытаются разобрать на аккорды, подобного опыта чаще всего лишены. Вот и выходит одно нытье: полюбуйтесь, я тоскую как Серега, и мамку люблю, и березку… А «Серега» — про другое. Недавно мне попались джазовые версии стихов Есенина и вдруг в них пробился его голос, сложнейший инструментарий, оркестровка и аранжировка. Да и философия иго, в отличие от шансонной версии, — это космическое явление, которое можно экспортировать куда угодно. Неслучайно он повлиял на польскую, греческую, еврейскую поэзию…

— На кого именно он оказал влияние?

— В ряду с Маяковским и Блоком — на всю поэтическую традицию ХХ века. Ноты этих провозвестников левого, геополитического постижения мира, звучат и во французской поэзии, и у Назыма Хикмета. Есенина и сейчас активно переводят — какие-то тона сохраняются, но доля музыкальности теряется. Как переведешь, например: «Свищет ветер, серебряный ветер в шелковом шелесте снежного шума, / В первый раз я в себе заметил, так я еще никогда не думал…», этот свист метели в перестуках ставней, града и копыт слышен только нам…

— Все знают, что Есенин и Маяковский были в остром противостоянии. Есть версия, что Черный человек из одноименной поэмы, обращающийся с лирическому герою с резкими инвективами, копирует стиль общения Владимира Владимировича Маяковского…

— На мой взгляд, это домыслы. «Черный человек» — разговор с самим собой перед зеркалом: что со мною стало, куда делся ласковый подросток, отчего обратился в чудовище? Есенин, по сути, пересказывает свою биографию, роман с Айседорой Дункан, вопиет о душевном распаде, разбивает отражение тростью. Отношения к Маяковскому это не имеет.

Другое дело, что вместе с Маяковским они были самыми популярными поэтами своего времени: как нынешние звезды рока и рэпа. Они издавали собственные журналы, служили законодателями мод, в том числе, и одежды, первыми совершали зарубежные турне, имели свои банды-команды, У одного — футуристы и ЛЕФ, у другого — имажинисты и крестьянские поэты.

Есенин в пьяном виде орал Маяковскому: «Россия — моя, понимаешь — моя!». А тот отвечал: «Ну и ешь ее с маслом!». Парадоксальным образом, их противостояние продолжается — это заметно по обращению к их стихам молодых поэтов и музыкантов. В 70-е и 80-е Есенин обыграл Маяковского, представлявшегося слишком советским, надличностным, монументальным, но сегодня воинствующе антибуржуазный, антиолигархический Маяковский обходит Есенина и вновь становится понятным. Тем более, что он — городской, а его оппонент — деревенский поэт с коровами, лисицами и избами, — многим сегодня непонятен. Но и это явно не навсегда, в культурном смысле они равновелики. В том числе, благодаря этому удивительному феномену русской литературы: начавшемуся сто лет назад и не завершившемуся соревнованию.

— Интерес к Маяковскому знаменует популярность левой идеологии и назревающую войну?

— Не думаю, ведь Есенин был так же левый поэт, все попытки причислить его к антибольшевистскому течению — мягко говоря, от лукавого: половина из всего написанного им посвящено русской революции, выставлять его борцом с советской властью просто неприлично. «Баллада о 26-ти», «Баллада о 36-ти», «Анна Снегина» внесли мощный вклад в советскую повестку, культуру, быт. Надо просто признать — любая борьба с советской властью и социализмом — это борьба с Маяковским и Есениным. Что выбрать: сказать, что два величайших поэтических гения ХХ века во всем заблуждались или признать Октябрьскую революцию великим всемирным событием, колоссально повлиявшим на них?

— То есть, мнение, что трагедия Есенина заключается в его неприятии советской властью, не имеет оснований?

— Утверждая подобное, придется оперировать минимальной фактурой — там он повздорил с чекистами, а там был задержан за пьяную драку и пропесочен газетой «Правдой». По сути это — манипуляционный подход. Власть видела в нем одного из крупнейших поэтов Советской России, его лично опекал Сергей Киров, ним встречался Феликс Дзержинский и Лев Троцкий. Государственное издательство выкупало стихи по рублю за строчку лишь у трех поэтов — Маяковского, Есенина и Ахматовой. Сергей Александрович, его сестры и сотоварищи, буквально жили на поэтические доходы и Есенин порой мухлевал, публикуя новые стихи в нескольких газетах и журналах. До последних лет он предлагал себя в качестве партнера и соработника советской Родины. Самоубийство в «Англетере» точно не явилось итогом его непростых, но в целом понятных отношений с советской властью, это — результат его мучительной поэтической и человеческой судьбы, алкоголизма, бесконечных женитьб, брошенных детей, усталости от самого себя. Сводить этот чудовищный букет к политической подоплеке попросту нелепо — можно вспомнить хотя бы, что после смерти Ленина и до самого конца он работал над поэмой «Гуляй-поле», осмысливавшей Гражданскую войну как трудное, тяжелое, но безусловно благое деяние, в котором рождалась новая Россия. И после смерти, уже при Сталине Есенин был не случайно переиздан десять раз огромными тиражами — от 50-ти до 70-ти тысяч экземпляров.

— Во МХАТе имени Горького готовится постановка вашей пьесы о Есенине…

— Нет, это драма Елены Исаевой, переосмыслившей мою книгу и сформулировавшей историю отношений Есенина с его женщинами и матерью. Они все пережили поэта и многие — надолго. Сквозь эту фабулу просвечивают его отношения с Россией, друзьями, детьми…

— Кто является самой трагической фигурой есенинского круга?

— Галина Бенеславская, покончившая с собой на его могиле. Но надо сказать, несмотря на крайне сложные, легкомысленные, порой жестокие отношения с женщинами, ни одна его не разлюбила, он остался их самой сильной страстью. И для Зинаиды Райх, признававшейся, что большей любви она не знала, и последней жены Софьи Толстой, и Айседоры Дункан, и Надежды Вольпин, родившей от него сына и в конце долгой жизни написавшей о нем удивительно светлую и живую книгу воспоминаний.

— А что они о нем поняли такого, что недоступно нам?

— Предельную сложность судьбы. Все отдавали себе отчет, что ему отпущен не великий срок жизни, что он себя тратит, стремясь запечатлеть словами то, что станет нашим национальным кодом, что и женщины, и дети, и все земное для него мимолетно, а предъявлять человеческие претензии к поэту такого масштаба просто бессмысленно.

Алексей АЛМАЗОВ
«КП — Нижний Новгород», 02.10.2020