Патология счастья
Писатель Захар Прилепин ярко проявил себя и в литературе, и в радикальной политике. А теперь вот подготовил в качестве составителя сборник военных рассказов, потому что читательской аудитории была экстренно необходима прививка вкуса к хорошим текстам
Как и положено омоновцу, Захар Прилепин не вошел в большую литературу, а вломился. Причем не под своим именем. В романе «Патологии», удивившем публику хорошим языком и брутально-подлинным изображением военной действительности, он назвался Егором Ташевским. В журналистском мире его знают как Евгения Лавлинского, издателя популярной нижегородской газеты. В милицейском досье на функционера запрещенной НБП, где признаются только паспортные данные, у него несколько другое ФИО — Прилепин Евгений Николаевич. Однако имя Евгений показалось автору жесткой мужской прозы слишком ажурным, и он взял более кряжистое — Захар. «Подстроился под себя самого?» — спрашиваю. «Каждый литератор создает мифологию о себе». — «В смысле торговой марки?» — «А также в смысле кокетства и дуракаваляния…»
С писателем, которого считают «надеждой современной русской литературы» даже те, чье нутро нехорошо вздрагивает при слове «нацбол», мы встретились в кафе у Курского вокзала. И между нами ничего не было, кроме пары пива и графина водки. А также войны, на которой мы могли бы встретиться.
Тост первый: «За встречу!»
В недавно вышедшем сборнике военных рассказов под названием WAR Захар Прилепин выступил в качестве составителя и автора предисловия, в котором утверждает, что лучшая проза о войне написана русскими литераторами. Это не бесспорно: наряду с текстами Льва Толстого, Исаака Бабеля или Евгения Носова, «Памятной медалью» которого завершается сборник, в антологии вы найдете отличные новеллы Проспера Мериме, Джека Лондона, Артура Конан Дойла или, скажем, Тадеуша Ружевича. Всего пятьсот с небольшим страниц, вместивших военный опыт человечества за двести лет. Последние три десятилетия пушки и музы тоже не молчали, однако этот отрезок времени в сборник не попал. Чье это решение — издателя или составителя, вопрос открытый. Но если будет продолжение, без самого Прилепина не обойтись.
— Ты кто по литературно-учетной специальности?
— В юности писал стихи, сейчас пишу критику, публицистику, прозу. Но уж точно не прозаик! Скорее литератор, как завещал великий Пушкин, а потом Владимир Ильич Ленин.
У меня бы тоже не повернулся язык называть прозаиком тренированного гражданина ростом метр восемьдесят, обутого в ботинки на рифленой подошве и к тому же из всех цветов предпочитающего радикально-черный. Возможно, в более благополучные времена выпускники университета, где преподавали сразу четыре иностранных языка, выглядели как-то иначе, но здесь случай особый. Получив диплом филолога, Захар Прилепин успел поработать грузчиком, охранником, чернорабочим, прослужить в ОМОНе в качестве командира отделения, несколько раз съездить в Чечню и только потом сел за стол.
— Война повлияла?
— Нет. Просто подошло время, и мне захотелось как-то зафиксировать себя в жизни. Собирался написать о любви, но потом понял, что мыслей на книгу про любовь не хватает. Получился роман о войне — «Патологии».
— Значит, не было бы войны, не было бы и писателя Прилепина… А как ты считаешь: может ли хорошо написать о войне тот, кто на войне не был?
— Михаил Шолохов доказал, что это возможно. Все мы даже рядом с ним не стояли. Кстати, Мериме тоже не имел представления о войне.
— Насколько биографичны твои «Патологии»?
— На девять десятых все так и было с нашим отрядом. Только финал списан с Липецкого ОМОНа. Но вместе с тем это не биография, не очерк и не художественная реальность, а рукотворный процесс, когда из пазлов реальности составляешь необходимую картину. По своему усмотрению. А лишнее отсеивается. Например, эпизод с убитыми дембелями, тела которых сложили у аэропорта. Среди них был и мой одноклассник. Но я не стал это вставлять в роман, потому что это было бы слишком литературно и мелодраматично. Стараюсь не работать на упрощенных эффектах.
Сборник рассказов Захар тоже составлял по своему усмотрению. Но надо заметить, что под обложкой WAR собраны произведения известные, много раз читаные-перечитаные. Зачем? Сам же Прилепин считает, что читательской аудитории была экстренно необходима прививка вкуса к хорошим текстам.
— К реалистичным?
— Не только. Я отчасти завидую модернистам, но не могу и не хочу писать, как они, — мой мозг заточен иначе. Считаю, что окружающая реальность настолько неоднозначна, что гораздо интереснее в нее запустить руки — по самые локти! — и как следует там покопаться.
В ОМОН Захар Прилепин записался потому, что другой работы для него в Нижнем тогда не нашлось. Кроме того, к двадцати трем годам он вдруг почувствовал, что в свое время не наигрался с оружием.
— И пошел сражаться за Родину в Чечню?
— Никто там не думал, что мы сражаемся за Родину. Один наш пацан, когда заполняли психологические анкеты, написал: «Еду попробовать собачьей жизни». Над ним тогда посмеялись, но потом мы поняли, что именно это главное. Самых счастливых мужчин я видел именно на войне.
Это действительно так. И возможно, что патология военного счастья — самый страшный продукт войны. Причем массового поражения. Любой, кто побывал на войне даже мельком, подтвердит: нравственную контузию там получают все без исключения.
— Захар, и для тебя война — самый лучший кусок жизни?
— Нет. С женщинами я бывал куда счастливее.
Тост второй: «Будем живы!»
Безусловно, сборник военных рассказов Захар Прилепин формировал, исходя из своего личного военного опыта. При этом он упорно утверждает, что был не на войне, а принимал участие в контртеррористической операции — а это не совсем одно и то же, что его родной дед, воевавший в Великую Отечественную, повидал значительно больше. Отсюда, кстати, и его глубокое уважение к прозе баталистов былых времен — Юрию Бондареву, Константину Воробьеву, еще одному незаслуженно забытому писателю Воробьеву — Евгению, написавшему удивительные по простоте и пронзительности военные рассказы, вошедшие в сборник «Товарищи с Западного фронта». Но проза самого Прилепина злее, натуралистичнее, она более жестока, чем-то, что было написано о войне прежде. «Патологии» начинаются с эпизода, когда только что приехавшие в Грозный омоновцы задерживают нескольких чеченцев и, особо не разбираясь, ставят их к стенке. Трупы сжигают.
— Так оно и было?
— Да.
— Но откуда у людей, которые еще не побывали в боях и не могли обозлиться, такая немотивированная жестокость?
— Поэтому мой роман и называется «Патологии». Его герои — очень молодые люди, практически пацаны, а детская жестокость необъяснима. Потом, в других обстоятельствах, мы пили с ними водку — нормальные люди, но почему они так легко переходили грань и в одну секунду становились бесчеловечными, я не знаю. Я просто писал, как было, без всякой рефлексии. Пусть разбирается читатель.
— И после этого ты считаешь, что мир с Чечней надолго? Между прочим, чеченцы с федералами тоже не очень церемонились. Сам знаешь…
— Русские и чеченцы — эти два народа обладают такой душой, таким запасом всепрощения, что могут простить даже непрощаемое. Другие не могут. Кстати, я считаю, что самым главным трофеем чеченской войны были сами чеченцы: с такими бойцами — не приведи Господь! — можно что угодно завоевать за полдня. События в Грузии это показали.
Наверное, из Захара Прилепина мог бы получиться очень неплохой офицер — думающий, образованный, каких в армии, во внутренних войсках и в милиции не так уж много. Однако после нескольких командировок на войну командир отделения Прилепин неожиданно уволился из ОМОНа. Почему? Как он сам объясняет, больше не мог командовать, то есть посылать на смерть других. Так, собственно говоря, и появилось на отечественном литературном небосклоне новое имя. Ну, а дефицит куража активно пополнялся участием в радикальной политике.
Этот его опыт вылился в роман «Санькя», который, как и «Патологии», стал заметным литературным явлением и попал практически во все топ-листы, хотя у людей, которые пресытились политикой, к нему отношение неоднозначное. Может быть, потому, что в романе «Санькя» политики все-таки больше, чем литературы. К тому же далеко не всем по душе борцы за светлое будущее, после которых остается бытовой мусор и которые в беседе автоматически сплевывают себе и тебе под ноги. Однако и здесь Прилепин доказал, что объектом литературы может быть абсолютно все.
— Так что, Захар, смогла ли политика заменить тебе войну?
— Это другое. На войне нередко убивают, а здесь… Ну ткнут пару раз сапогом…
— А нагрянувшая литературная слава не мешает заниматься политикой?
— Наоборот. Теперь меня не волокут вместе со всеми, а аккуратно, под локоток, препровождают. Даже мобильный телефон не отбирают. Впрочем, сейчас работа в массах теряет смысл. Раньше, когда мы проводили митинги, народ резонировал вместе с нами. Теперь же не всегда обращает на нас внимание. Говорят: чего вы, пацаны, вроде же все нормально… Но я буду заниматься политикой до тех пор, пока она не будет противоречить интересам народа. Для меня политика и справедливость — это одно и то же.
— Стало быть, сослуживцы по ОМОНу теперь стали тебе врагами?
— Просто каждый занимается своим делом. Бывало и так, что мои бывшие подчиненные стояли в оцеплении, когда я проводил митинги, и смотрели, как меня упаковывают.
— А они смогли бы и тебя упаковать?
— Без проблем. Но бережно. Я ведь очень любил своих пацанов, и по войне у меня к ним претензий нет.
У бывших сослуживцев к нему, похоже, тоже нет претензий. В том числе и по литературной части. Роман «Патологии» — очень точная авторская работа.
Тост третий: «За тех, кого нет!»
Книги Захара Прилепина выдержали уже по шесть изданий. Заходят разговоры об экранизации. И не похоже, что эти разговоры пустопорожние. При хорошем режиссере из «Патологий» могла бы получиться кинолента ничуть не хуже «Цельнометаллической оболочки» Стэнли Кубрика или нашумевшего в свое время «Взвода» Оливера Стоуна, но уже с нашим, русским акцентом, может быть, впервые отчетливо проявившимся в фильме «На войне как на войне», снятом по одноименной повести Виктора Курочкина. Но здесь надо быть очень осторожным, чтобы из пластичного прилепинского материала не сотворить нечто, похожее на «Чистилище» Александра Невзорова, в котором творческого озарения едва хватает на 600 секунд, а все остальное — собственно авторские патологии, весьма примитивно отражающие войну.
Хочется верить, что с военной прозой Захара Прилепина, посвященной тем, кто не вернулся с войны, и тем, кому повезло больше, ничего подобного не произойдет. А вот будет ли продолжение? Но это уже другой вопрос.
Сейчас с Захаром Прилепиным происходит то, что обычно происходит с писателями, на которых сваливается литературная слава в виде различных премий — отечественных и зарубежных. Его уже приглашали в числе других подающих большие надежды литдарований в Кремль, его прельщают поездками, он весь на разрыв, поэтому вынужден жить по графику. Но и это, как мне показалось, ему нравится.
— Знаешь, — сказал Захар, — я не ощущаю себя человеком, который не может жить без писательства. Больше всего мне хочется построить дом у реки (дом уже достраивается. — «Итоги») и валяться на горячем песке, ничего не делая! Ну, а если писать, то не о войне. Честно говоря, больше всего меня интересуют отношения между мужчиной и женщиной, между отцом и детьми. Кстати, детей у меня трое, и во всех анкетах я пишу, что счастливо женат.
— Ну ведь ты уже вошел в большую литературу. И теперь собираешься выйти из нее по собственному желанию?
— Что значит вошел в литературу? Я всего лишь написал несколько романов, которые меня кормят. Перестанут кормить, тогда напишу еще.
Наверное, мы слишком громко говорили о войне, поэтому привлекли внимание хозяина кафе, который по всем признакам имел к Кавказу самое непосредственное отношение. И чтобы за нашим столом не оказалось третьего лишнего, решили расходиться. Захар Прилепин пошел в сторону Курского вокзала и скоро растворился в толпе своих читателей. А вот из литературы, скорее всего, он уже не уйдет. Как показывает исторический опыт, именно из бывших революционеров получаются самые убежденные консерваторы. А из бывших омоновцев, видимо, — писатели. Но, правда, не из всех.