«За последние три недели я ни разу не вспоминал, что я писатель»

Интервью Захара Прилепина о событиях на Украине.

Сколько еще может продлиться спецоперация России на Украине, стоит ли российским военным ожидать помощи со стороны местных жителей, когда вырастет уровень жизни в ДНР и ЛНР, и как разговаривать с детьми о событиях на Украине, в интервью «Газете.Ru» рассказал ранее командовавший отрядом ополченцев в Донбассе сопредседатель «Справедливой России — За правду», писатель Захар Прилепин.

«Газета.Ru»: Как вы оцениваете ход спецоперации на Украине? Можно сравнить ее с чеченскими кампаниями?

Захар Прилепин: Я, конечно, вижу, что фактологически эта операция отличается от того, как мы действовали в Грозном. Не скажу, что это полицейская операция, но, в целом, поставленные цели — выкуривать, медленно брать, не сносить дома, — конечно, нереализуемы.

Когда военные заходили на Украину, они работали, как СОБР, ОМОН, спецподразделения по ликвидации преступников.

Но такой подход невозможен, когда с той стороны минометы, «Грады». Конечно, вы неизбежно будете сносить заводские корпуса, целые этажи и все остальное.

— Что, по-вашему, произошло в Мариуполе, в драмтеатре?

— Расследование покажет, что там гадать? Я не готов полностью обесчеловечивать даже нацбаты. Несмотря на то что они, безусловно, зверье и совершили безумное количество преступлений. И часть из них я знаю, наблюдал их последствия. И все равно вообразить себе, что они способны загнать мариупольцев, с которыми они жили восемь лет в одном городе, и их подорвать, не могу.

То есть, они могли предположить такой вариант, что в этом здании будут люди, и вот если россияне туда долбанут, то как бы они и будут виноваты.

Они, безусловно, это делают везде. То есть они школы, детсады, все это занимают. Они могут там какое-то количество людей удерживать. Но чтобы самим подорвать людей. Я все-таки желаю верить в человека до последнего.

— Как полагаете, когда может закончиться спецоперация?

— В той форме, как мы сейчас это наблюдаем, — нескоро. Семь дней Мариуполь, недели две (а то и три) замкнуть донецкий котел. Последующее наступление, окружение Николаева, наступление на Одессу — еще две недели минимум. Вот мы уже с вами насчитали месяца полтора.

Безусловно, каждое поражение будет морально очень сильно подрывать самоощущение ВСУ и украинских граждан, саму атмосферу — они начнут ломаться. Возможно, будут какие-то большие капитуляции.

Параллельно произойдет закольцевание вокруг Харькова, перестанут поставлять туда ГСМ (горюче-смазочные материалы. — «Газета.Ru») и вооружение.

То есть, это как минимум полтора месяца на ту форму операции, в которой у нас есть явное преимущество — а мы его неизбежно покажем.

А потом они могут Киев удерживать сколько угодно. Я все-таки напомню, что, когда Киев брали в 1943 году, мы потеряли 413 тыс. человек. Российское руководство на такие жертвы не пойдет.

— Стоит ли российским военным ждать помощи от местных?

— Я не думаю, что надо всерьез на это рассчитывать. Шанс есть на создание местных администраций на освобожденных территориях. Я думаю, расчет на помощь со стороны местных был в первые полтора дня, и он быстро завершился.

— Что можно сказать о лидерах сил, противостоящих ДНР, ЛНР на Украине?

— [Арсен] Аваков (бывший глава МВД Украины) и [Андрей] Билецкий (экс-командир запрещенного в РФ нацбатальона «Азов») — вот два важных персонажа. А остальные не имеют никакого значения.

Гипотетически можно их и судить, можно с ними все что угодно сделать, но дело не в этом. Там же нет общей системы управления. В любом случае донбасский котел, зачистка Мариуполя будут значить больше, чем погибель одного Авакова.

Ликвидация лидеров этих отрядов никак не влияет на ситуацию — это взаимозаменяемые фигуры. Кадровые, военные и прочие решения принимаются уже на местах. Чернигов сам решает, Сумы сами решают. И исчез условный Аваков или не исчез — в Чернигове, в Харькове ничего не изменится.

— То есть, это будут отдельные отряды, которые действуют сами по себе?

— Когда произойдет перелом, достаточно быстро эта история покатится вниз. Вот мы сейчас пока тащим этот камень на вершину. Как только мы его дотащим, вниз он побежит быстрее. Потому что, еще раз говорю, прекращение подвоза БК (боекомплекта. — «Газета.Ru») и ГСМ будет просто шаг за шагом нивелировать сопротивление. Видимо, на это и есть расчет.

— И в какой-то момент они сдадутся?

— Ну, Киев не будет сдаваться, потому что они накопили себе, я думаю, на год войны и на все остальное. Они сдаваться не будут. А вот остальные города потихоньку начнут.

— Вас иногда сравнивают с журналистом Аркадием Бабченко, иногда называют антиподами. Если вы с ним встретитесь, как вы себя поведете?

— Вряд ли мы встретимся. Я сейчас невыездной, мы не можем увидеться. Но он мне враг. Так же, как [Дмитрий] Ярош (экс-лидер запрещенной в РФ националистической организации «Правый сектор» (организация запрещена в России)). При любых обстоятельствах, если бы у меня было оружие в руках, конечно, я бы ни секунды не думал. Они враги. В самом прямом смысле. Тут даже нечего скрывать. Что Бабченко, что Ярош, что Билецкий — никакой для меня разницы вообще нет. Это абсолютные враги. Им нет оправданий, стопроцентные враги. То, что называется «смертный враг».

— То есть, встретив в магазине…

— Конечно, я не буду убивать человека, тем более если он безоружный.

— Но в бою?

— Конечно.

— Если бы Эдуард Лимонов был жив, как, по-вашему, он бы отреагировал на эти события?

— Он бы сейчас ликовал. Он был бы просто счастлив. В самом прямом смысле слова счастлив.

Я, вот, допустим, переживаю. Мне жалко, мучительно жалко мирные города, людей погибших, я все это как личную трагедию переживаю. Я не испытываю ни грамма злорадства или чего-то вроде «хотели и получили». Я переживаю это как катастрофу.

Я думаю, что Эдуард Вениаминович [Лимонов] не переживал бы это как катастрофу. Его бесчеловечность уже была воспитана в нем многими годами. Он бы сказал: «Вот так вот. Есть божий суд». Поэтому у него был бы праздник, конечно же.

Я при всем сложном к нему отношении, даже немножко грущу, что он не дожил. Потому что это реализация того, что он ожидал от России. Всегда. Я первую его статью прочитал, — отец мне подсунул, — в газете «Известия», как ни странно. Его опубликовали в году в 1990-м. И он тогда говорил, что Россия должна быть, условно, как сегодня говорят, суверенной, а если придется воевать, то делать свое дело быстро и беспощадно. У него это убеждение было уже 32 года назад, и он его с годами все более и более только утверждал.

— А о положении жителей Крыма и в Севастополя он что сказал бы?

— Он относился к этому не так — живут и живут. Для него главное — ощущение величия, ощущение победительности, ощущение пространства, географии.

Он бы сказал: «Я сам живу как аскет, и все остальные тоже должны так жить».

Про то, что не работают банки, он ни разу не высказывался, хотя это было и при нем. Он вообще про экономику думать не хотел.

Я, прожив и прослужив на Донбассе несколько лет, тоже к этому отношусь так, знаете — ну нет банков. А на Донбассе вообще ничего нет, но люди живут там, и не сказать, что они чувствуют себя даже несчастными.

Они жили, радовались, женились, рожали детей. Там индекс счастья был очень высокий. Праздники были огромные. И похороны были огромные. То есть люди жили единением. А в Крыму банка нет. Ну что, приезжайте сюда, сравните.

— А Донецк и Луганск как скоро поднимутся до приемлемого уровня жизни, сопоставимого с крымским?

— Как только будут заключены все необходимые соглашения. Я думаю, год. Сейчас не до этого. Там, в основном, все мужчины мобилизованы, стрельба идет целыми днями. Год — и все будет. Ростовская область, Донецкая, Луганская — будут примерно одинаковые.

— По поводу торрентов. Сейчас снимают ограничения на доступ к ресурсам, на которых выложен пиратский софт. Как вы к этому относитесь?

— На фоне того, что Запад просто берет и поставляет оружие на Украину во всех его формах, — а этого нельзя делать, это просто запрещено, — деньги еще заморозили, а мы торренты, фильмы у них воруем — да плевать совершенно. Идет битва цивилизаций. И последнее, про что мы будем думать, так это про торренты.

— Может быть тогда в этой связи «Флибусту» разблокировать? С точки зрения писателя, такая пиратская библиотека — это нормально в нынешних условиях?

— Я не думал об этом. Мне все равно. За последние три недели я ни разу не вспоминал, что я писатель. Воруют у нас, всегда обворовывали.

Меня не интересует количество читателей, меня интересует только количество покупателей. Человек, который готов мне платить за мою работу, — меня он интересует. И я его уважаю, потому что он уважает мой труд.

То есть мне надо 100 тыс. покупателей — и все. А 50 млн читателей я обменяю на 100 тыс. покупателей. Потому что я работаю и хочу, чтобы я на это жил. Я не имею никаких других доходов, кроме этих. Это же к любой профессии можно обратить.

— А система «прочитал — скинь 100 руб.»? Донаты и прочее?

— Ну, может быть, так можно. А какие донаты, если книжка стоит, допустим, 500 руб., а электронная книга — 50 руб.? Те же самые донаты, кинь 50 руб. Это же не так дорого. У меня книжки в мягких обложках стоят 150 руб. То есть я понимаю, что их все могут купить. А пиратов надо сажать всех в тюрьму.

— По поводу бойцов вашего батальона. Как сложилась их судьба? Где они сейчас?

— В большинстве своем, те, кто живые, они на передовой, все воюют. В самых разных точках. Наверное, это можно уже не скрывать — там много хороших специалистов, и они все где-то недели за две-три вошли в ЧВК (частные военные компании. — «Газета.Ru»). ЧВК стали за большие деньги набирать себе бойцов. А так как они все служили в спецподразделениях у меня, они туда зашли.

Я, честно говоря, до последнего не верил, что такого масштаба боевые действия будут происходить, но я видел, что все мои бойцы — лучшие, и лучшая их часть мобилизованы, причем в спецподразделения. Я сейчас про тех, с кем поддерживали связь, с большинством из них, даже связи нет. Их перекидывают с линии на линию, часть работает в самых передовых разведгруппах.

— Готовы ли вы к карьере чиновника?

— Готов. Если возникнут такие обстоятельства, я буду, конечно, это рассматривать. Не потому, что я готов, более того — не потому, что я этого хочу. Скорее всего, я даже не очень хочу этого, но у меня есть команда серьезных специалистов, и мне хотелось бы, чтобы они реализовали все те вещи, о которых мы думали, о которых мы мечтали, которые касаются экономики, культуры, медиасферы и всего остального.

Если мы про это говорили последние 20 лет, то если уж предложат возможность, то надо реализовывать, иначе зачем же мы тогда об этом говорили?

По возможности, конечно же, я бы брал какие-то направления и просто туда свою команду помещал, чтобы она демонстрировала свои возможности.

— А «Справедливая Россия — За правду» рассматривается вами как будущий орган, которым вы руководите?

— Если судьба сложится. Наверное, даже со стороны заметно, что у нас сложились отношения с [руководителем фракции «Справедливая Россия — За правду»] Сергеем Михайловичем Мироновым. Он руководит партией, у меня там есть свой функционал, своя часть команды, свои возможности, у него — свои.

Дело в том, что отсутствие у меня амбиций, может, в чем-то мешает, но в целом это помогает, потому что мне самому ничего не надо. Мне дают какое-то направление — я им занимаюсь. Если дадут больше — буду больше заниматься. Сергей Михайлович [Миронов] — опытный человек, он работает, ну, хорошо.

— А он сам не собирается на фронт? Он же военный, десантник.

— Конечно, туда никакие депутаты Госдумы в принципе не могут попасть. Турчак приехал и уехал — мы все взрослые люди, и понимаем, что это все политтехнологии. Ну, открыл табличку на улице Владимира Жоги — и молодец.

— У вас много детей. Как вы им объясняете, что происходит сейчас?

— А они все понимают. Во-первых, они были, жили на Донбассе, общались каждый день с ополченцами, с офицерами, видели Захарченко, знали его. Тогда они были помоложе, может быть, не очень понимали.

А когда вся эта история началась, даже не я, а моя жена Маша произнесла несколько таких мощнейших женских монологов о сути происходящего, о России как таковой, которые она никогда не произносила за 23 года совместной жизни.

Я прям увидел, что на детей настолько сильно подействовало то, что это мама говорит, а не папа — с папой-то все понятно, он милитарист, империалист и все такое прочее, — а мама именно. И они все восприняли.

И я вижу, у меня дочь каждое утро просматривает какие-то старые видео с Путиным, вслушивается. Ее это никогда не интересовало, дети вообще жили в этой вот жизни обычного подростка — с блогерами, с тиктокерами, со всем остальным.

И вдруг они получили сильнейшую эту прививку. Понятно, что там целая предыдущая жизнь, отцовские статьи, высказывания, публичные выступления, но они просто существовали как фон жизни. А здесь они, — так как там и люди воюют, которых они знают лично, и все это проходит через их семью, — понимают, что это было подготовкой, а материнская «инъекция патриотизма», видно, что она просто подействовала. Я думаю, на ближайшие годы они точно находятся в информационной безопасности.

— Как бы вы объяснили происходящее моей дочери, которой 6 лет?

— 6 лет — это рановато. Может, и не надо ей объяснять. Все-таки мы говорили с детьми 16, 12, 18 лет. Вот этот возраст. А в 6 лет избавьте от этой информации.

Денис Тельманов
ГАЗЕТА.RU, 27.03.2022