«Я стремлюсь попасть в резонанс с волей Бога»
Писатель Захар Прилепин в интервью «Газете»
Литературную награду «Национальный бестселлер» в этом году получил Захар Прилепин, прошедший в короткий список премии со сборником «Грех». В воскресенье в Санкт-Петербурге состоялось открытое голосование малого жюри, по итогам которого было определено имя лауреата. После церемонии Захар Прилепин рассказал в интервью корреспонденту «Газеты» Кириллу Решетникову о своей книге «Грех», возрождении реализма и писателях, которые пришли в литературу в так называемые нулевые годы.
— Учитывая ваш выход на лидирующее позиции, в ближайшее время вам, скорее всего, придется выполнять функции литературного арбитра, оценивать произведения других. Вы готовы к этому?
— Я уже был членом большого жюри «Нацбеста», проголосовал за Аню Козлову и Аню Старобинец, не проголосовал за Владимира «Адольфыча» Нестеренко и Андрея Рубанова. Это стоило мне страшных мук, потому что книги всех этих номинантов были для меня равноценны. Проголосовал за женщин из каких-то мужских побуждений, из чувства вечной вины перед женщинами. После этого я зарекся участвовать в каких-либо жюри.
— Но ведь вы получили «Нацбест», и в следующем году вас ждет место в малом жюри этой премии. Вы туда не пойдете?
— Ну, если положено, то пойду и проголосую — из чувства обязательности. Но для меня это страшный выбор, потому что в России ежегодно пишется три, четыре или пять очень качественных книг, между которыми выбрать просто нельзя. Нестеренко написал потрясающую книгу.
— Все говорят, что ваша книга «Грех» наполнена счастьем. Но она, по-моему, далеко не столь однозначна, речь в ней не только о счастье.
— Вы абсолютно правы. Она не только о счастье. Она о пограничном состоянии человека, о состоянии между счастьем и абсолютным кошмаром, о выборе между счастьем и тьмой. Господь дал человеку все, и самое главное, что он дал, — это право выбора.
— Разнообразный жизненный опыт вашего героя вполне соотносится с вашим собственным. Насыщенная, богатая событиями жизнь — это единственный продуктивный путь для писателя-реалиста или можно написать не менее сильную книгу, не выходя из кабинета?
— Думаю, что в моем случае второе было бы невозможно. А также в случае Максима Горького, Николая Гумилева, Эдуарда Лимонова и многих других. Каждый исходит из собственного опыта. Можно писать гениальные книги и не выходя из кабинета, как Пруст или Кафка, хотя это очень редкий путь. Тут нет никакой аксиомы, никакого уравнения. Но я видел слишком много молодых писателей, которые, ничего в жизни не повидав, хотят стать всем. Так не бывает. Поэтому все мои книги в значительной степени, от 40 до 80%, автобиографичны. Я знаю, о чем пишу, и могу это додумать. А некоторые люди не знают того, о чем пишут, и додумать этого не могут — вот в чем проблема.
— В нынешнем литературном сознании вырисовывается некая огрубленная схема: раньше были реализм и искренность, потом злобные постмодернисты их затоптали, а теперь происходит возрождение, и вы — один из его героев. Вам видится подобная картина или все несколько сложнее?
— Скорее всего, это ерунда. Но как литературная сентенция, как литературный манифест — не ерунда. Потому что было время ухмылок и насмешек надо всем естественным, и мы это время, к счастью, пережили. Ощущать себя провозвестником и глашатаем реализма с его энергиями я, конечно, не могу. Но, безусловно, нечто подобное есть. Пришли писатели, которые хотят снова воспринимать реальность вокруг себя всеми рецепторами. Это Сережа Шаргунов, это Дима Новиков, это Михаил Тарковский, это Алексей Иванов. И я, к счастью, оказался среди них. Мы пришли в разное время, но все — в нулевые годы. Это благословенное время. Потому что нет ничего интереснее жизни, жизни как таковой.
— Вы активно участвуете в политической жизни. Стремитесь ли повлиять на окружающую действительность вашими книгами?
— Нет. Я делаю то, что мне нравится. Я занимаюсь одним и тем же и дома на кухне, и на улице под флагом, и с ручкой в руках, когда записываю тексты. Это все одна и та же работа — я стремлюсь попасть в резонанс с волей Бога.