Захар Прилепин: «Место найдется всем»

— Захар, во-первых, если можно, хотя бы вкратце: как впечатление от поездки по России («Литературный экспресс»)? Как встречали, как публика? Как Вам показалось, сохраняется ли интерес в провинции к литературе, к конкретным писателям? Знает ли народ Ваши книги?

— «Литэкспресс» — затея замечательная, все писатели, насколько я заметил, были очень довольны. Познакомился с десятками, если не с сотнями просто восхитительных, ясных, светлых людей.

Книги (по крайней мере, мои) — чем дальше от Москвы, тем знают всё меньше. В Красноярске знают, в Иркутске знают чуть меньше, в Улан-Удэ — почти не знают, в Чите, кажется, не слышали вовсе. Но это не их вина, не их беда. Книготорговые сети везут за тысячи километров, фактически за горизонт лишь то, что наверняка продастся.

Единственная претензия — местное руководство в Чите, всяческие «единороссы», которые проводят там свои очередные региональные выборы, дико перепугались десанта с писателями. Мне, как политически ангажированному, вообще встречу с читателями прикрыли. Я взбешён был. Записал себе этот случай в чёрную книжечку, на память.

— Вы — человек российский, нижегородский, Вас трудно назвать «столичной штучкой». Но Вы знаете и московскую и провинциальную жизнь (и многую другую, конечно)… Как Вам увиделась жизнь в сибирской провинции: есть отличия от Москвы, от Нижнего Новгорода?

— Нужно было пожить в каждом городе хотя бы недельку, чтобы понять — есть отличия или нет. А мы ведь меньше суток были в каждом городе. Я не думаю, что есть принципиальные отличия. Везде есть талантливые люди, и есть неталантливые. С талантливыми всегда радостно общаться и, к счастью, их было много: щедрых, ярких, гостеприимных.

Но мне хотелось бы донести до литераторов, живущих далеко от Москвы, что не так уж она и нужна им — эта наша столица. Хороший текст дорогу себе найдёт, я в этом уверен: где бы не жил писатель.

Что касается самих городов… В Красноярске и в Иркутске — очень светло, просторно, ясно. А Чита, к примеру, город депрессивный. Разбитые дороги, старые дома, сырые, осклизлые заборы и плакаты Путина на каждом углу. Чуть ли не XIX век — в смысле инфраструктуры. Очень печальное зрелище.

— Поддерживаете ли Вы связи с другими региональными организациями НБП? Как относитесь к Красноярской? Знаете ли здесь кого-нибудь, как оцените заметность здешнего отделения и его продуктивность?

— Я не успеваю отслеживать деятельность нацболов по всей стране — в лучшие времена у нашей партии было до 70 отделений. Я знаком с иркутскими ребятами — там сильное, умное, брутальное отделение. Вообще на сибиряков многие надежды возлагаются. В Сибири — много ребят с редким сочетанием природного здоровья и интеллекта.

— Какова реакция народа на акции НБП в Нижнем Новгороде? Спрашиваю потому, что по-моему наблюдению в Красноярске к деятельности нацболов публика относится скорее скептически, чем с пониманием. Крутят пальцами у виска, в основном… А Нижнем иначе?

— В Нижнем по-всякому, но в основном иначе. Мы тут давно работаем, и многие нацболы, и я в том числе, люди в регионе, мягко говоря, небезызвестные. То есть, кто-то и может крутить пальцем у виска, но это его висок, и он явно что-то подкручивает там себе, но не мне.

Вообще в настоящее время большинство расслабленно, аморфно, верит власти — вернее, искренне хочет верить. Я и сам бы хотел, но не верю. Всё это кончится скоро, и я этому вовсе не рад. Но кончится. И вот когда страна начнёт трещать по швам от глобального кризиса, я ещё посмотрю, кто тут будет крутить пальцем у виска.

— В одном из интервью Эдуард Лимонов сказал, что для своей партии он эдакий Аятолла Хомейни — непререкаемый духовный лидер, который, как я понял, не очень-то и занят всякими «мирскими» проблемами… Каково Ваше отношение к Лимонову, похоже на вышесказанное им самим?

— Похоже. Духовный лидер, который не очень хочет быть занят всякими мирскими проблемами. Но он всё равно ими занят с утра до вечера.

Я отношусь к нему с бесконечным уважением, при всём том, что половину его высказываний не приемлю, и со многими утверждениями не согласен категорически. Но другого Лимонова у нас нет. Он один. Не то, что другие ещё хуже — а просто: других нет.

— Как Вы оцениваете перспективы России как империи (а Вы неоднократно так Россию и называли)? Разве не должна (если вспомнить историю) всякая империя развалиться? А ведь нам есть куда разваливаться: и Татарстан, и Башкортостан, и Калмыкия, я уж не говорю об Ичкерии, очень серьезно поглядывают в сторону своей независимости? Подвопрос, возможно, с Вашей точки зрения, и бредовый: может ли быть в таком случае независимость Сибири? Или какая-то существенная ее автономия?

— Может быть независимость Сибири, отчего бы нет. Потом эта, независимая, Сибирь стремительно распадётся на несколько государств.

Вообще, может быть независимость чего угодно. Только недолгая. И если в составе России любой сибирский народ сохранит самое себя, но, при всём моём уважении к Китаю, попав в сферу их влияния, самосохранение многих сибирских народов будет куда более трудным и болезненным.

Империи не должны распадаться по факту; по крайней мере, запас их прочности может исчитываться тысячелетиями. Китай — тоже империя; но там далеко не все народы уживаются, многие исчезают. И США — империя. И если Штаты развалятся, то вовсе не потому, что они империалисты, но потому, что они построили паразитарную экономическую систему.

Россия безусловно может существовать только как империя; и это вопрос не извечных русских комплексов и нездоровой тяги к пространству, а вопрос элементарного выживания. Мы выбрали не самую удобную территорию для жизни, и всякая отделившаяся её часть рано или поздно рискует потерять независимость: и политическую, и культурную.

К тому же Россия всегда была Империей, с самого начала. У неё нет другой судьбы. Империя или смерть.

— За последние пару лет Вы, как неводом прошлись по России и миру, собрав кучу литературных наград… Насколько существенна в Вашем признании как писателя социальная тема в Ваших произведениях? Существенна ли Ваша жизненная, порою ультра позиция для писательского успеха? Ощущение, что писательские тусовки, раздающие награды, просто замшели, заплесневели сами в себе и только Вас и ждали (без тени злорадства)… Периодически нашим закрытым, междусобойным литгруппам требуется встряска, и Вы здоровы их оживили. Это в тему Писатель и Личность. Чего в Вас больше? Или кто важнее?

— Знаете, я никогда на эту тему не задумывался; хотя возможно резон в ваших словах есть. В определённый момент, моя персона многим показалась внятной и даже, быть может, удобной. Но я ничего для этого не делал, и сам был, признаться, удивлён всем происходящим вокруг меня. Равно как и мои коллеги по оппозиции — они тоже поначалу удивлялись.

Думаю, что отчасти моё продвижение связано с затаённой оппозиционностью многих и многих представителей русской интеллигенции. Помогая мне и подобным мне, они демонстрируют свою действительную, искреннюю внутреннюю свободу — при всём том, что мои, весьма разнополярные взгляды на политику и культуру, не приемлют до конца ни почвенники, ни либералы.

А мне всё равно. Я не тактик. Я практик. Я книги пишу. Какие хочу. Многие вот ждали от меня новых «Патологий» или нового «Саньку». А я не написал. Я взял и сделал книгу весёлых рассказов.

А сейчас пишу биографию Леонида Леонова, которую тоже никто не ждёт. А я пишу. Мне самому надо. Больше я никому не должен, только себе.

— Все-таки как Вы думаете, что станет с Вашим Санькой да и со всеми ребятами (Яна, Негатив, Позик) через двадцать лет (если бы вдруг они выжили)? Найдется для них хоть какое-то место в этом неблагодарном и лживом мире?

— Место найдётся всем.

Нечаев Антон, Фонд Астафьева - 15.10.2008