ПРИЛЕПИН З. Гениальный Есенин и великолепный Мариенгоф

Захар Прилепин — писатель, который не нуждается в представлении. Его произведения, достижения и деятельность известны далеко за пределами России. Однако не все знают о том, что этот человек, родившийся на рязанской земле, с самого детства питает глубокую любовь к поэзии Сергея Есенина, а сейчас делает все возможное, чтобы в Нижнем Новгороде была увековечена память Анатолия Мариенгофа, чьим творчеством он увлекся еще в 90-х годах.

В своем интервью Захар Прилепин поведал о том, что для него значат имена Есенина и Мариенгофа, поделился своим мнением об их отношениях, а также рассказал о своих планах издать трехтомное собрание сочинений Анатолия Мариенгофа и желании поставить ему памятник в Нижнем Новгороде.

— С самого раннего детства я очень любил Есенина и занимался всем, что с ним связано. В советском есениноведении фамилия Мариенгофа была наделена каким-то мистически-инфернальным светом: это некий злой гений, злой есенинский бес. Уже с 1985 года, когда я серьезно читал Есенина, мне захотелось лучше понять, кто же такой Мариенгоф и что за «Роман без вранья» он написал. К тому моменту я знал у него только пару четверостиший. В 1989-90 году вышли «Циники»: честно говоря, я прочитал и ошалел… это до сих пор одна из моих самых любимых книг. А потом еще вышел его сборник стихов, и тогда я окончательно заболел и его прозой, и его поэзией.

В общем, с 90-х годов я интересуюсь всем, что связано с ним, что выходит и что публикуется. Естественно, я знал, что он жил в одном из домов в районе Покровки, и как-то Олег Рябов показал мне этот дом. Я долгое время был уверен в том, что это он и есть — это здание напротив ДК им. Свердлова. А потом нашелся Дмитрий Ларионов, который всю эту историю и раскрутил.

— К счастью, плохо к Мариенгофу относятся далеко не все поклонники Есенина. Я думаю, есть несколько обоснований для этой застарелой нелюбви: с одной стороны, имеет место такое традиционное и неглубокое восприятие Есенина как такого деревенского поэта от сохи, националиста, который противостоял всему этому модернистскому, беспочвенному миру, некой порнографии духа. Отчасти и сам Есенин этому способствовал, заявив в одной из своих автобиографий о том, что у его товарищей нет чувства Родины. Безусловно, он не являлся никаким националистом: он поэт-реформатор, и друзья-имажинисты были нужны ему, потому что он у них учился. У меня есть работа «Великолепный Мариенгоф» — о взаимовлиянии Есенина и Мариенгофа. Пожалуй, в смысле поэтической мастерской Мариенгоф повлиял на Есенина равноценно Блоку и Клюеву: это один из трех поэтов, который был очень важен для него. Кроме того, сама модель поведения Мариенгофа — вызывающая, свойственный ей эстетический нарциссизм, да и сам этот эстетский стиль Есенин перенял у него. Поэтому те, кто спокойно и незашоренно смотрят на всю эту историю, понимают, что Мариенгоф был одним из самых важных людей в жизни Есенина. Пока они были вместе, Есенин не пил так сильно: Мариенгоф был по-немецки упорядоченным, он следил за ним. Когда они расстались, он сошелся с Дункан, и тогда началась эта 2-3-х летняя эпопея есенинского пьянства, которая и привела его к трагическому финалу.

С. Есенин и А. Мариенгоф— Мариенгоф был своеобразным хранителем Есенина, хотя они и были полными противоположностями. Мариенгоф — не Черный человек Есенина, история их взаимоотношений имеет совсем не тот знак, который наше есениноведение ей приписывает.

Безусловно, Мариенгоф — это живой человек, поэтому он испытывал сложные чувства к своему собрату — отчасти даже чувство зависти, но такого в нашем литературном кругу полно. Посмотрите на взаимоотношения любых крупных величин — Бунина и Горького, Бродского и Солженицына: это всегда взаимное притяжение и отторжение, это всегда очень сложные отношения.

В случае Мариенгофа не стоит думать, что это настолько несоразмерные величины. Есенин, безусловно, гений, но Мариенгоф тоже не последний человек в русской литературе: он потрясающий романист, поэт со своим голосом. Это было очевидно и для Велимира Хлебникова, и для Иосифа Бродского, к примеру.

Возможно, отдавая себе отчет в своем даре, он болезненно переживал то, что Есенин получил такое широкое признание, ведь любовь к нему была огромна и всенародна. В восприятии критики и масс Мариенгоф был богемным персонажем, что, конечно, не соответствовало масштабу его дара.

Что касается российского есениноведения — оно глубоко националистическое. Есенина всегда страстно хотели отделить от любого еврейского влияния, и Мариенгоф тоже попал в эту категорию. Это какое-то физиологическое нежелание, чтобы Есенин водил дела со всякой мерзостью, тоже сказывается на отношении к нему. Хотя, пожалуй, сам Мариенгоф относился к Есенину еще теплее: какие замечательные письма ему писал, стихотворные посвящения… Да и сам Есенин никому такие теплые стихи не писал как Мариенгофу. Конечно, всегда найдутся люди, которые сочтут, что их отношения были сложнее дружбы, но это невозможно – они оба были тотальные бабники.

— Вся моя семья из Рязани, и культ Есенина в семье с детства. Когда эта книжка Мариенгофа попала нам в руки, мы всей семьей прочитали ее взахлеб и удивленно пожали плечами: что же такого страшного Мариенгоф написал, что у всех это вызывает такой ужас. По сей день иногда читаю что-то вроде «Эта жалкая книжка опошляет образ поэта». Да ничего там вообще плохого нет! Там прекрасные, полные любви рассказы о лучшем друге. Мариенгоф имел право на некоторые вольности — на скепсис, иронию, ведь он с Есениным жил и знал его как никто другой. До сих пор живо это малеванье Есенина как пастушка какого-то — это же смешно! Он жил тяжелой трудной жизнью, был полон самых разных страстей, и зависть клокотала не меньше, чем в Мариенгофе. Конечно, он был гений — и это его оправдывает, но делать из него пресветлого и пресвятого отрока самое глупое и совершенно нелепое занятие. По мне так портрет Есенина, написанный Мариегофом, до сих пор остается самым адекватным, в сравнении со всеми другими мемуарами, которых я прочитал очень много. Помимо прочего этот роман — совершенно замечательный литературный памятник с остроумным текстом.

— Всем хочется присвоить, приватизировать Есенина и считать его своим. Кроме того, сыграло роль то, что Мариенгоф — человек не русский, ко всему прочему он модернист и сложный поэт, не предназначенный для массового восприятия. Он умник такой поэтический, а у нас таких умников не любят. Многие люди просто физически не способны оценить качество его поэзии, а оно очень высокое — я имею в виду период 1919-1925 гг., так как потом он писал стихи все хуже и хуже. Но то, что написано в этот период, безусловно, входит в сокровищницу русской поэзии.

— Я только курирую этот проект, а серьезно этим занимается мой знакомый — Олег Демидов, который имеет более чем серьезное представление о наследии Мариенгофа. Он назвал мне тексты, которые он может добыть, я придумал их расположение. Буквально сегодня утром я нашел издателя для этой книги. Вообще издателя я искал долго: все говорили, что Мариенгоф — это круто, но издание трехтомника — слишком серьезное дело.

Нужно признать, его книги переиздаются уже более 20 лет, но в основном это «Циники», «Роман без вранья» и «Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги», пару раз выходили сборники стихов. В нашем случае речь идет о серьезном наследии: Олег добывает тексты из архивов, многие из них не были опубликованы ни разу.

— Там будет один не издававшийся рассказ, около 20 неизданных пьес и скетчей, неизвестные стихотворения. Кроме того, произведения, публиковавшиеся редко — например, роман «Екатерина», выходивший один раз в 1994 году, «Записки сорокалетнего человека» — также издавались один раз. Его переписка с женой не печаталась вовсе, переписка с Есениным публиковалась не полностью: известны только письма Есенины, а ответы Мариенгофа — нет. Там много замечательных вещей с точки зрения литературы и истории. Надеюсь, все это увидит свет.

— Я совершенно не задумываюсь об этом, но нужно признать, что в России еще сохранилась одна вещь — это люди, которые всерьез заинтересованы литературой. Книги Мариенгофа покупали сотни тысяч человек, а, может быть, и значительно больше. Его «Циники» даже экранизированы — это очень хороший фильм, великолепная иллюстрация жизни 20-х годов. Вообще Мариенгофа многие читают и многие любят.

— Мемориал — это отдельный вопрос. Мариенгоф — это крупная фигура в литературе 20 века, каковых в нашем городе было немного. Тот факт, что его дом сохранился целиком, сохранился двор, дом напротив, который он видел в детстве, даже лестницы и надписи на ступеньках — это совершенно уникально. Это чрезвычайно важно для любого литературного туризма. Недавно были экспедиции к этому дому: люди пришли отдать дань таланту Мариенгофа, приклониться его дому. С точки зрения механики нет никаких сложностей в том, чтобы повесить на доме доску, а на Большой Покровской поставить ему памятник. Мы уже посмотрели: он отлично вписался бы в архитектурную композицию улицы и даже придал бы ей новый шарм. Там уже стоит жандарм, коза, девушка, — так почему бы не поставить и Мариенгофа, который со своим эстетски-декадентским видом денди начала 20 века отлично вписался бы по стилистике в этот пейзаж?

Я написал ряд писем в администрацию, они, конечно, отозвались. Просили прислать им все письма и подтверждающие документы того, что Мариенгоф действительно жил в доме № 10В по Большой Покровской (тогда просто № 10). Мы представили необходимые данные, но потом выяснилось, что не хватает записи в домовой книге. Откуда ее взять, если сохранились они примерно с 1947-го, а Мариенгоф родился в конце 19 века? Все представленные документы на 100% подтверждают, что он жил именно там.

Если не получится через министерство культуры, я буду подходить с другой стороны к этому вопросу, но добьюсь установки памятника. Это будет украшение для города.

— У нас нет задачи как-то изменить общественное мнение. Есть люди, которые понимают, что Мариенгоф — это крупнейший персонаж в русской литературе, он гордость нашего города. Но есть и такие, кто и Есенина чтит за блатного поэта или воспевателя березок, а кто-то и вовсе рад сбросить его с парохода современности. Такое сейчас происходит и с Леонидом Леоновым, моим любимым писателем, и с Шолоховым, вокруг имени которого никак не утихнут споры об авторстве «Тихого Дона». Одним словом, это не движущийся процесс, который свидетельствует лишь о том, что мы живем в живом литературном мире, где есть сильные эмоции. А Мариенгоф уже неоспорим: он был, есть и будет.

— Сейчас уже нет, хотя такая мысль была. Пока я работал над книгой о Леонове из серии ЖЗЛ, я понял, что это очень серьезная и трудоемкая работа, огромный труд. Конечно, мне бы хотелось отдать ему дань такой книгой, но на данный момент у меня много своих, еще не завершенных проектов, — в общем, я к этому не готов.

Что же касается памятника, то если мы, жители Нижнего Новгорода, не займемся этим, то это никто не сделает. Это будет показателем нашей преемственности, нашего отношения к русской словесности.

Алена Конкина, Esenin.ru - 4 апреля 2013 года