Захар Прилепин: «Он кинул всю российскую элиту»

Писатель Захар Прилепин пообщался с редактором «ДО» и рассказал о совместных утрах с Сурковым, расхождениях с Навальным и о том, как Путин «кинул» российскую элиту.

Как вас дети называют — папа Женя или папа Захар?

— Просто папа и все.

А если кто окрикнет?

— Если Захар — обернусь. А если Женя — могу и не обернуться. Даже мои старые друзья по ОМОНу теперь при встрече называют меня Захаром… Они забыли, что когда-то я был Евгением. В последнее время меня даже Захаром Николаевичем называют. Сам виноват. Придумал себе псевдоним.

Давайте начнем с вашего коллеги — поэта Улюкаева. В свое время он критиковал слияние «Роснефти» и «Башнефти», а потом вдруг стал одобрять… Где-то тут, по сообщениям СМИ, и всплыли эти 2 млн долларов. Я, конечно, ни на что не намекаю, но вы в разное время тоже очень по-разному оценивали путинскую реальность. Что способствовало изменению взглядов? Возраст?

— Никакого отношения к возрасту это не имеет. Я всегда был империалистом и ратовал за восстановление Российской империи или Советского Союза в той или иной форме. Поэтому присоединение Крыма сняло треть вопросов к нынешней власти, а знание того, что действительно происходит на Донбассе, сняло еще треть. Остался только экономический блок… Но и там есть надежда, что будет происходить то, о чем я мечтал.

Если нынешний Захар встретится с тем, образца 2008–2012 годов… Что он ему скажет?

— Ничего особенного. Я понимаю его, а он понимает меня. Никакого перерождения не произошло. Все остается на своих местах, вся моя публицистика того периода переиздается. Никаких правок я не вношу… Если завтра будет сдан Крым или Донбасс, мои взгляды вернутся в прежнее состояние.

Более того, я убежден, хотя это и самонадеянно, что отдельные мысли, которые я произносил, через воздух, через атмосферные осадки попадают к людям во власти. Есть определенный интерес к моим взглядам в коридорах Кремля. Есть чиновники, которые читают все мои тексты, передают друг другу. И эти же самые люди в итоге не читают текстов братьев Якименко, разогнали организации «Идущие вместе», «Наши»… Они это сделали именно потому, что я об этом писал. Так что не я сдал свои позиции, это они подошли к месту, где я стоял. Это пускай Владимир Владимирович Путин с собой образца 2001 года поспорит, когда он «уронил» станцию «Мир» и сдал базы в Лурдесе (Куба) и Камране (Вьетнам).

А вам интересно было бы пообщаться с Путиным?

— Мы общались несколько раз… Но формат «поэт и царь», который был раньше, здесь уже не подходит. Мы не сядем за столом, ну типа, скажи, Захар, скажи, Владимир Владимирович… Более того, я не чувствую себя в том статусе, чтобы давать ему советы.

У меня есть другой человек — Александр Захарченко (глава ДНР. — «ДО».). Мы сидим за одним столом, в одном окопе, в одной бане… И там я могу высказать свое мнение, если меня спросят. Сам не лезу с советами.

Какие у вас сейчас отношения с Алексеем Навальным?

— Сейчас никаких. Раньше были нормальные отношения, товарищеские. Но даже на тот момент, когда мы пытались о чем-то договариваться, у него были его взгляды, а у меня — свои. Я как-то его спросил году в 2012: «Леш, ну давай, скажи, если будет восстание на Юго-Востоке Украины, будем поддерживать?» Он замялся: «Это же суверенная страна, Захар, давай не надо…» «Не понял, — говорю. — Ты же русский националист. В чем дело?»

Тогда я впервые заметил, что мы как-то не сходимся. Хотя в тот период этот вопрос был совершенно не актуальным. Мы реально не ожидали, что все это произойдет. И хотя я написал пару текстов на эту тему и сейчас порой могу прихвастнуть, что я предвидел… Нет, на самом деле, не предвидел.

А что касается других тем — да, конечно, нас обоих раздражала коррупция… Но понятно, что сейчас, когда Путин посадил 8 губернаторов за два года, когда голова летит за головой, борьба Навального с коррупцией выглядит уже не столь убедительно.

А то, что сейчас происходит в стране, на ваш взгляд, это реальная антикоррупционная политика или «пыль в глаза»?

— А антикоррупционная политика Навального разве иная? Все то же самое. Есть истории, которые решаются сегодня, есть истории, которые надо попридержать — сейчас нельзя, можно будет годика через три. Есть истории, которые вообще замалчиваются. Алексей точно так же действует: кого-то трогает, кого-то — нет, за кого-то попросили… Это большая политика, она только так и работает.

Действующего министра федерального правительства взяли впервые, это сигнал?

— Да, сигнал. Но не того, что будет 37-й год… Дело в том, что Путин вошел во власть, имея определенный круг обязательств перед элитами. Он постепенно гасил эти обязательства и сейчас выходит на тот уровень, когда он больше никому ничего не должен. Теперь все только по гамбургскому счету. И, кстати, он доказал это не сегодня с Улюкаевым, а когда присоединяли Крым…

Когда он сидел за большим квадратным столом и спрашивал: «Ну что, ребята, присоединяем?» И ведь «ребята» сказали: «Нет, не присоединяем». А он: «Спасибо, я вас услышал, присоединяем». Он таким образом «кинул» всю российскую элиту, потому что мы же понимаем, у всех дети, жены, заграничные вклады… Все попали под санкции. Но он сказал: «А я вам не предлагал там ничего иметь, это ваш выбор». Более того, он и самого себя «кинул»… Вот тогда я все понял: это мой император, и я с ним работаю. Он пересел в мою лодку, и я сказал ему: «Здравствуй, император, рад тебя видеть!»

Простите за нескромный вопрос, а когда император пересел в вашу лодку, выиграли ли вы от этого финансово?

— Мое финансовое благосостояние не улучшилось и не ухудшилось за последние 10 лет. Я как зарабатывал на своих книгах, так и зарабатываю. Пишу книги, снимаюсь в кино, веду телепрограммы. У меня появилось оптимистическое, духоподъемное представление о будущем России, о том, что мы мировой геополитический игрок, который пытается «отвечать за базар». Я очень счастлив, что живу именно в это время. Рад, что меня не убили в 1999 году. Я бы тогда ушел на тот свет в совсем плохом состоянии…

А писательских гонораров вообще хватает на нормальную жизнь?

— Если бы я жил один, то хватало бы, но у меня четверо детей, некоторое количество нянь, собак и жена, поэтому я еще веду две телепрограммы, возглавляю два СМИ. У меня много разных источников дохода.

Что касается ваших провидческих талантов… Помните ваш очерк для газеты «Коммерсантъ» — вымышленные мемуары Владислава Суркова. У вас он заканчивает в Рязанской области в минус 40 с ледорубом в руках…

— (Смеется.) Тут они меня обыграли, повели себя иначе. Видимо, прочитали эту колонку и сделали по-другому.

А вообще, какие у вас с Сурковым отношения? Пишут, что вы чуть ли не родственники.

— У людей, имеющих отношение к власти, есть некоторые хорошие черты. Допустим, Путин и Сурков не обидчивые люди.

Не обидчивые?

— По отношению к литераторам — да. Иначе бы они давно затаили злобу и всем головы поотвинтили. Все, что о них понаписали я, Лимонов, Проханов, Быков, Акунин, Улицкая… До этого им нет совершенно никакого дела. Ну пишут и пишут… Хотя Сурков очень начитанный человек. Все наши писатели совершенно свободно каждый год толпой (и я в их числе) ездят на все международные семинары. Никаких препятствий, препон на границе…

Да, у властей есть негативные черты, но точно не в отношении писателей.

Как вы объясните феномен Суркова, который и талантливую книгу «Околоноля» написал, и создал движение «Наши»?

— Да, он очень неплохой писатель — сильный, разумный, профессиональный, можно сказать… Мы однажды встречались, я ему сказал, что его молодежная политика была ошибкой, она обанкротилась. Не помню, что он ответил, но по реакции было видно, что он скорее согласен. Мы говорили про Донбасс, и я сказал, что никого из этих молодежных движений там не видел, потому что это лишь сборище конформистов. Что же касается этих разговоров про родственные связи: да, мы действительно выросли в одном городе Скопине, в Рязанской области. И когда-то моя сестра была замужем за его двоюродным братом. Сейчас они в разводе. Но я никогда до этого Суркова не видел, и даже его двоюродный брат тоже с ним не общался. Впервые мы увиделись в Кремле.

После того как опубликовали якобы его электронную почту, мне позвонили из BBC, спросили, правда ли Сурков следит за моей новой книгой о Донбассе. «Конечно, — говорю. — Мы же родня, каждое утро ее обсуждаем». Я дурака валял, а они вырвали из контекста эту фразу, все остальное вырезали — жулики, короче.

Ваше нашумевшее письмо Сталину заканчивается словами: «Мы все тебе обязаны, будь ты проклят». «Усатая сука», «оспяной урод» — откуда вот это все? Голый стеб?

— Да, в чистом виде. Такая запоздалая реакция на 90-е годы и весь этот квазилиберальный шабаш — миллионы слов по поводу Сталина, Ленина… Что Сталин ничего не построил, был плохим управленцем, все пьяные ходили… Те, кто пользовались трудами советского народа под его управлением и успешно выводили деньги за границу, теперь вдруг сильно распереживались о жертвах сталинизма. Меня все это заколебало, и я решил этот парадокс выразить в такой поэтической форме. Понятно, что Сталин там — нереальный, чисто мифологический персонаж. Это письмо всех очень рассмешило. Я в один день получил примерно 200 факсов. Какие-то казачьи атаманы предлагали мне охрану, мол, иначе меня порвут на части. А не слишком чистоплотные персонажи, типа Шендеровича и Ганапольского, восприняли письмо как антисемитское. Хотя я вообще не по этой части. Я скорее юдофил.

А у вас есть свой «список нерукопожатных»? Или вы не мстительный?

— Я злопамятный, но не мстительный. Когда погиб Моторола (Арсен Павлов, ополченец ДНР. — «ДО».), я забанил всех, кто писал гадости об этом — Дмитрия Быкова, Максима Кантора…

У меня погиб товарищ, близкий друг, которого я любил… Это не по-русски, не по-христиански. Даже если бы убили Яроша (лидер «Правого сектора»), я бы не стал ничего писать.

Вас называют главным писателем современности. Бывает ли, что порой от гордости и подбоченитесь?

— Лет 10 назад мог и подбочениться. А сейчас… Никак к этому не отношусь. Люди говорят — ну мне приятно. В разные годы, я думаю, и ваш земляк Роберт Рождественский подбоченивался, и Евгений Евтушенко подбоченивался… Они были уверены, что всегда будут на первом плане. Но нет. Вышло, что это второй или третий эшелон российской поэзии. А на первый вышли Иосиф Бродский, Юрий Кузнецов, Борис Рыжий. Если ты при жизни попал во все учебники, это еще ничего не гарантирует.

«Деловой Омск» № 47 (150),
29 ноября 2016