Захар Прилепин: А что там Глуховский? Да мне все равно! У меня товарищи без ручек и ножек

Писатель рассказал о своем видении текущей политической повестки.

На презентации проекта евразийской культурной интеграции «МОСТ» Daily Storm удалось поговорить с писателем Захаром Прилепиным. Он выразил свое видение борьбы с русофобией, проведения спецоперации и работы СМИ в этих условиях. Писатель также заявил, что не собирается помогать объявленному в розыск коллеге Дмитрию Глуховскому, и рассказал, что дописывает биографию Шолохова, в которой много параллелей с сегодняшней ситуацией на Украине. 

— За время спецоперации вы посещали Донбасс?

— Я оттуда не выезжаю. Я там четыре штаба уже открыл лично. В марте заехали в Херсон, позже в Запорожье, потом начали работать по городам Донецка. Первые заезжали туда с гуманитаркой. Вот сейчас сделал украинскую «подкову» — заехал в Харьковскую область, потом в Луганскую, Донецкую, Запорожскую и Херсонскую. Всю «подкову» проехал с товарищами.

— Вы человек с боевым опытом. Хотели узнать у вас — почему с начала СВО не была сразу же перекрыта западная часть Украины, чтобы отрезать пути снабжения от НАТО для ВСУ?

— Не могу отвечать за Минобороны, но предполагаю, что изначально были надежда и представление, что будет подавлена противовоздушная оборона, взято в окружение сразу несколько ключевых городов и украинская сторона пойдет на переговоры и согласится на предложения российской стороны, которые были изначально минимальные. Это полная территория ДНР и ЛНР, переходящая в ведение России. Как известно, Россия изначально даже не предлагала вариант больших территориальных приобретений.

Второй пункт — это же технически непросто. Если мы не можем донецкую агломерацию в течение четырех месяцев с мотивированной армией пробить, вы думаете, что можно было за три дня все купировать? Это крайне сложно, потому что мы работаем на тех территориях, где можем постоянно осуществлять подвоз боеприпасов, вывоз раненых и прочее. А как мы там будем это делать на таком огромном кольце?

— Через Белоруссию?

— Белоруссия-то здесь, а граница дальше. Мы могли бы пробить небольшим клинышком, но все равно бы не догнали. Нет таких ресурсов. Тем более сразу была поставлена определенная цель, определенное количество войск задействовано. Почему Путин так сказал? Мы до сих пор предполагаем возможность войны с НАТО. Поэтому мы нигде не оголяем никакие рубежи, нигде никого не снимаем. Вся американская разведка следит за этим, чтоб сказать потом: все, они не справляются с Украиной, все понятно, можно их атаковать. Мы это держим в уме.

Поэтому чтобы пробить огромный рубеж по польской и остальным границам, нужно не 100 и не 200 тысяч человек, а сразу полмиллиона задействовать. Потому что надо же и в Донбассе работать, и Луганске, и на юге, и с Киевом. Может, этот вариант и обсуждали, но технически он был невозможен. Все время бы заняло пробивание этого коридора.

— Сейчас всех интересует тема смертной казни для пленных украинских нацистов. Вы как считаете, нужна она или нет? И как нужно их судить?

— Это мое частное мнение, но я вообще противник смертной казни в любом ее качестве. Но как политическую игру я прекрасно это понимаю. Надо максимально и неустанно воздействовать психически на Британию, поставляющую оружие, которое убивает наших с вами собратьев и сограждан. Все остальные игроки должны быть зашантажированы просто вусмерть.

А в целом, конечно же, если можно избежать смертной казни при любых обстоятельствах, я всегда буду на этом настаивать. Мои товарищи по партии мою точку зрения зачастую не разделяют.

— Насколько нам известно, сейчас вы трудитесь над новой книгой? 

— Я, честно говоря, не писал книгу первые три месяца СВО. Вся психика была целиком обращена к ситуации. Это настолько меня захватило, что я просто забыл о своей литературе. Сейчас не до нее. Сейчас сама жизнь — это концентрированная литература. Слава богу, Шолохов процентов на 80 написан, я поэтому к ней и вернулся.

— До конца СВО не следует ожидать выхода книги?

— Спецоперация может длиться год, может три. Может, что-то и будет написано. Во время Великой Отечественной и Гражданской войн какие-то вещи появлялись.

Тут очень важно не выйти из контекста, инерции книги. Если ты написал кусок книги, а потом только через три года к ней вернешься, ты уже не помнишь всех обстоятельств. Поэтому сделал перерыв на три месяца. Возможно, во время спецоперации я ее доделаю. Я просто с утра до вечера слежу за новостями, у меня четыре штаба, два военкоровских корпункта, целая система людей. И я занимаюсь только ими. Чтобы с этого переключиться, я ухожу к Шолохову, а там та же самая Гражданская война, тот же юг России и сумятица.

— Будете проводить параллели с современностью? 

— Это слишком навязчиво, когда автор начинает лезть: «…вот прям как сейчас на Украине!» Например, Григорий Мелехов в 1917 году как политически изменился? Он встречается с казаком Извариным, есть такой КПП [Изварино] в Луганской области. Он говорил, что украинцы начинают строить свою государственность, Рада объявила о своей независимости, и мы, донские казаки, тоже должны объявить великую независимость от Москвы, она нам всем надоела. И Григорий Мелехов попадает под влияние Изварина и начинает думать о казацкой автономии.

Это не попало ни в одну из четырех экранизаций Тихого Дона, и люди об этом не помнят. А на самом деле это рифмуется напрямую с нынешними событиями. Я все это описываю, и даже не надо акценты расставлять. Люди и так увидят, как это все происходит.

— На презентации проекта «МОСТ» много раз упоминались страны Средней Азии, что с ними нужно культурно интегрироваться. А как, по-вашему, нужно бороться с русофобией и притеснением носителей русской культуры в этих странах? 

— Это огромная последовательная и широкомасштабная работа, которая должна вестись другими институтами, в первую очередь культурными. Когда мы говорим о многонациональной культуре Средней Азии, мы неизбежно оперируем к советскому периоду, когда лучшие поэты и научные деятели переводили достижения культуры. Некоторое время было принято к этому относиться со скепсисом, и тем не менее все имена, которые существуют в общественном восприятии, в том числе литературном, существуют благодаря тому времени.

А с сегодняшней грузинской, армянской, казахской культурой мы не имеем никакой связи. Вот есть рэпер Скриптонит. Мы знаем, что он казах, и на этом все заканчивается. Все связи разрушены, а на самом деле это тысячи сложнейших нитей, которые были выстроены в мощнейшей культурной системе. В этом смысле у нас есть эти институции, но почему-то они работают враждебно по отношению к самой России. И то если они есть, но, как правило, их нет.

У меня был ныне покойный товарищ Андрей Бабицкий, он работал на «Радио Свобода». Он говорил, что сотрудникам прямая установка была: любой местный национализм русофобского толка в Средней Азии или на Кавказе поддерживается США и Европой. Всегда на это была поддержка, дотации и помощь, поэтому там везде появляются националисты. Надо в этом отдавать себе отчет. Они спонсируются, волны от этой работы идут, и появляются разнообразные дикарские выходки.

Такую же соразмерную конгениальную по масштабам работу должна вести и Россия. И мы на низовом уровне создаем эти институции. Например, наша «Литературная мастерская», через премии и награды. Мы втайне надеемся, что однажды государство скажет: «Что-то с нашими институтами у нас не получается. Давайте мы этих ребят призовем, они и без нас справляются».

Все выглядело точно так же в Европе. Пока я не подпал под санкции, я часто приезжал в европейские страны. Все русские дома в Испании, Италии, Британии были просто гнездами русофобии. Вплоть до того, что меня в двух русских домах просто не пустили в дверь. Сказали: «Уходите отсюда. У нас тут Люся Улицкая, Глуховский приехал, приятные приличные люди, которые нам расскажут про эту страшную Рашу». Это спонсируемые государством институции, которые так работали.

Я не хочу, чтобы их закрыли или прогнали. Дайте нам половину этого домика или даже детский столик на первом этаже. Мы тоже там сядем и будем немножко другую работу проводить. Мы тоже люди, имеющие отношение к культуре, — можем спеть, сплясать и поговорить. Дайте нам маленькую институцию выстроить, а не только этой вашей коллективной русофобщине предоставлять возможность. Если не предоставляете, мы и сами справимся.

Было у меня в 2014 году поразительное открытие. Я приехал туда, начал служить и увидел ополченцев, которые воевали за Русский мир. Спустя полгода или год я узнал, что они никогда не бывали в России. Выросли по украинским учебникам и потом стали воевать за Русский мир. Сказал: «Давайте я вас свожу в Россию, чтоб вы посмотрели хоть, что такое Русский мир». «Ну поехали». И мы поехали в Ростовскую область — они восхищались просторами, какая Россия хорошая. Но, к несчастью, мы доехали до Москвы. Остановились в первом прогрессивном кафе, к нам подсели какие-то люди, и мы полчаса поговорили. Мои все на это смотрели оловянными глазами и сказали: «Может, и вас надо освободить, после того как ЛДНР освободим?» У них реально был шок. Говорят: «А много таких?» Я говорю: «Здесь все такие в Москве». А на самом деле у нас народ другой.

— Что думаете по поводу объявления Дмитрия Глуховского в розыск? Будете ему как-то помогать?

— Помогать я вряд ли ему буду. Он прекрасно понимает, что он делает и какие правила игры. Спросите у Глуховского, Акунина или Улицкой, как они относятся к тому, что Прилепин подпал под британские и канадские, американские и европейские санкции? Вряд ли кто-то из них будет говорить, что я буду помогать Захару Прилепину и спасать его честное имя там в Европе. Глуховский вполне объективно работает на победу украинских Вооруженных сил. Это не просто его точка зрения.

Я в данном случае хочу уйти от так называемой литературоцентричности, потому что очень часто в литературном кругу задают вопрос: вы же коллеги по ремеслу, как можно своего коллегу (не поддержать. — Примеч. Daily Storm)? У меня коллеги по ремеслу находятся на передовой и ежедневно погибают. У меня был круг близких товарищей и сослуживцев, и к 1 июля из шести товарищей один погиб, пять ранены. Весь мой ближний круг так или иначе пострадал. Я уже не говорю про дальний круг, там повыбито уже 50%. «А что там Глуховский? Он же твой товарищ!» Да мне все равно! У меня товарищи без ручек и без ножек. А Митя хочет, чтобы их всех победили, чтобы они все свалили оттуда, вернулись в РФ, а если местные, то пусть сами разбираются с киевской администрацией.

А вы мне говорите, буду ли я им помогать? Конечно, не буду. Меня его проблемы не волнуют. И самое главное, что они и его не волнуют. Он не пропадет, у него все прекрасно. У него замечательные переводы, огромное количество читателей, экранизации, и жить он может где угодно, в Израиле или в Европе. Он на всех языках говорит. Митя и Митя, бог с ним.

— Нужно ли провести проверку на лояльность среди российских государственных медиа? И каким образом это можно сделать?

— Мне кажется, это в данном случае зеркальное отражение европейских процессов. Как там это выглядит, так в конце концов это стало выглядеть и здесь. Можно было бы что-то рассказывать про европейскую или американскую свободу до тех пор, пока сам там не пробыл. Может, 100 визитов у меня было во все эти страны, я видел, как это все обстоит. Вся эта лояльность просто выбита на лбу всех этих журналистов. Всех в мире СМИ, поддерживающих борьбу крымско-донбасского сопротивления 2014 года, можно было на пальцах одной руки пересчитать, и то они маргинального толка. А серьезных государственных СМИ не было вообще, они были исключены.

Россия в течение восьми лет, хотя там уже было выстроено все, как стена бронебойная, имело целую линейку СМИ, которые не поддерживали ни Крым, ни «русскую весну», ни Донбасс. И огромное количество персон из медийного истеблишмента, которые были откровенно враждебны к этому. Мы это держали-держали, потом это перешло в режим прямого противостояния, и нам говорят, что «в Европе это так выглядит, а почему у вас нет разнообразия?» Потому что у вас нет разнообразия и у нас поэтому нет. Зеркально можем отобразить. Откройте у себя свою продонбасскую «Новую газету», откройте «Собеседник», «Медузу», и пускай они у вас там работают. Тогда и мы откроем такие у себя. А просто так играть в демократию в нашем мире — это мазохизм. Никто этим не занимается, а мы — пожалуйста.

Опять же, я не только не литературоцентричен, но и не медиацентричен. Мне все равно. У меня есть товарищи, и меня интересует, чтобы у них были беспилотники, тепловизоры и чтобы их вовремя чинили и лечили. А свобода российских СМИ меня вообще не интересует ни минуты. Плевать я на нее хотел, мне все равно!

— Вы, в частности, выбирали внешний вид новой партийной медали «СРЗП» «Своих не бросаем». У нас в редакции заметили, что изображение на них отдаленно напоминает эмблему ВСУ, схожий крест с изображением посередине. Не боитесь ли вы такого сходства? 

— Может, я ошибаюсь, но мне кажется, это надуманно. Все на свете похоже. Знамена одни и те же, цвета одни и те же, ну и кресты. В конечном итоге мы одной культуры с Украиной. Может что-то и быть похоже, ничего страшного в этом нет.

— Общаетесь ли вы с Юлией Навальной, женой Алексея Навального? 

— Я и в прошлые времена с ней не общался. Нас даже Алексей не знакомил никогда. Да и с Лешей у нас были исключительно деловые отношения. Чтоб мы хотя бы раз сели и поговорили за жизнь, у нас не было такой ситуации. По каким-то вопросам пересекались время от времени. Но я-то в Нижнем Новгороде жил, а он в Москве, поэтому не было одной среды. А жену я даже издалека не видел.

— Не было мысли связаться с ней? 

— Она мне не звонила, ну и что мне ей звонить?! Есть мне о ком позаботиться на этом свете.

Алексей Красовский
«Daily Storm», 01.07.2022