Макаревич — не поэт, а читают сейчас больше — но в «Фэйсбуке»: Захар Прилепин отвечает на «Простые вопросы»
Писатель Захар Прилепин в программе «Простые вопросы» с Егором Хрусталёвым.
— Захар, большое спасибо за то, что нашли время на эту встречу. У Вас сумасшедший график. Мы встречаемся в информационном агентстве ТАСС за кулисами пресс-конференции по поводу Вашей новой книги «Офицеры иополченцы русской литературы».
Захар Прилепин, писатель:
— «Взвод». Она называется «Взвод». Решил начать с Золотого века.
— «Взвод», да. Вы знаете, честно говоря, я предполагал по названию, что это будет история об офицерах и ополченцах начала ХХ века, о легендах советской Красной Армии.
Захар Прилепин:
— Третий том. Дойдём понемногу.
— Захар, в Вашем романе «Обитель» один персонаж рассуждает о «голубой» крови и говорит, что-то, вроде, что: «Нет никакой „голубой“ крови, просто они очень долго хорошо ели и пили, поэтому такие получились». Вот в этой ситуации такой вопрос: как Вы считаете, всё-таки, как по Макаренко, скажем, среда или гены создают человека? И в этой ситуации, скажем, этнос может закладывать в человека стереотипы поведения?
Захар Прилепин:
— Конечно. Не будем лукавить и делать вид, что этнос не имеет никакого значения. Конечно, он проявляется. И, конечно, среда может там воспитать, условно говоря, чернокожего парня из гетто — скрипача. И он будет отличным скрипачом там или ещё кем-то. Но, вообще, в целом, они, в основном, пополняют бейсбольные команды и рэп. И, определённым образом, есть вот эта субкультура.
Есть определённые качества видовые — и французского народа, и русского.
— А вот Вы выросли в удивительной среде: вроде бы, в Рязанской губернии, насколько я понимаю?
Захар Прилепин:
— В Рязанской области.
— В Рязанской области, в семье сельского учителя.
Захар Прилепин:
— Ничего тут уникального нет совершенно.
Я книжки прочитал в детстве про Евпатия Коловрата, про Бородино и, собственно, таким и вырос.
— В чём произошёл системный сбой? Потому что Вы рассказываете, что Вы, скажем, о советской модели, о советском эксперименте прочитали совсем другие книжки, чем те, которые, в общем, повлияли на наше с Вами поколение. К примеру, вместо Аксёнова Вы читали Леонова.
Захар Прилепин:
— Естественно, я читал и Аксёнова, и Леонова. А не вместо того или другого. Просто вовремя прочитал, скорее даже, не художественную литературу, а социальную философию. Сергея Карамурзу, Вадима Кожинова, Александра Панарина, историка Игоря Фроянова. То есть, те вещи, которые очень быстро, очень точно ставили под сомнение вот эти все либеральные мифы. Или квази-либеральные, только спустя которые 25 лет, большинство из нас в России стало понимать, что…
— Почему на Вас среда не повлияла?
Захар Прилепин:
— А какая среда? Моего отца-учителя и моей мамы-медсестры? Я книжки читал, среда меня совершенно не волновала. Я не рос в пределах Садового кольца, я рос среди крестьян, потом…
— А на филфаке обсуждали все эти новые…
Захар Прилепин:
— На филфаке я был самым умным.
Мне нечего было ни с кем обсуждать. Там, тем более, учились три парня и 35 девушек. Что они могли мне сказать?
— Мы разговариваем с вами в преддверии Прощёного воскресенья. Знаете, я делал такое большое ток-шоу в Беларуси, мы говорили о том, как мы прекрасно к немецкому народу относимся. А вынес на голосование вопрос: «Мы готовы простить уже немцев?» 75-80% проголосовало «нет». Сколько должно времени пройти, чтобы прощение того конфликта, который есть в Украине, наступило?
Захар Прилепин:
— Это по-разному. Дело в том, что мы несопоставимые вещи сравниваем.
Потому что белорусский народ, если я не ошибаюсь, наряду с евреями, цыганами, лидирует в количестве жертв.
Народ проредили едва ли не наполовину.
— Каждый третий.
Захар Прилепин:
— Каждый третий. Это просто кошмар. В Армении, скажем, погиб, если не ошибаюсь, каждый четвертый мужчина. Для них это просто… То, что Россию с Арменией всегда будет объединять, это память о Победе. Они там празднуют. Я, вообще, не уверен, что такая стоит непосредственная задача, что надо простить. Это должно порасти быльем, порасти травой. Это слишком близко, это деды. У некоторых даже отцы, у некоторых — прадеды. Это близко, это одно рукопожатие. А что касается Украины, я прямо Вам скажу, что те люди, которые на Донбассе, среди которых я вращаюсь, во всём себе отдают отчёты, они не борются с украинцами, они не борются с Украиной. Они, конечно, ненавидят все эти последствия всех этих бомбардировок и всего остального, но там не идёт речь о том, что надо простить Украину.
Они понимают, что Украина была обманута.
А что касается той стороны Украины, я Вам честно скажу, что давайте мы представим, хотя бы, список из пяти реальных, тем более, массовых жертв, которые получились по вине донбасской стороны. Там есть какая-то смутная ситуация в Волновахе, в Мариуполе. Но если с этой стороны погибло восемь тысяч человек, с той — даже о сотнях не идет речь.
— А прощение?
Захар Прилепин:
— За что они нас будут прощать, ребята из Киева, Львова? За что они будут прощать? Мы ничего им не сделали, киевлянам и львовянам. А об остальном договоримся, я думаю, достаточно быстро. Если бы эта ситуация сегодня была бы чудесным образом исправлена, то через три года уже всё это было бы даже гораздо более ровно и дружелюбно, чем, скажем, в случае с Кавказом или Чечней.
— Захар, я видел Ваше одно интервью, по-моему, с Леонидом Якубовичем. Он говорит: «Война же — дурное дело». А Вы говорите: «Да нет, война — это нормальная мужская работа».
Захар Прилепин:
— Я просто сказал: «Работа». Ничего нормального в этом нет, конечно. Это поведение на грани аномального. Но много аномального. Есть виды спорта аномальные. Что в этом нормального? Человек формируется вещами, выходящими за рамки здравого смысла. Но мы ведь должны отдавать себе отчёт, что мировая культура порождена войной, весь этот генезис героев и жертв, которым мы воспитываемся, тоже с этим связан напрямую, святые очень многие имели к этому прямое отношение, к воинскому.
В Сербии каждый второй святой стоит с мечом.
Что мы будем сейчас обсуждать? Вот война. Она просто есть, это данность. Надо понимать, что это данность, и она никуда не денется. Никакого прогресса нет. Люди зачумили себе мозги, что прогресс подошел. Человечество воюет гораздо страшнее и жестче, чем в XIX веке, XVIII. Мы не стали добрее с тех пор, ничего не изменилось. У нас всё то же самое происходит. Это — человек, это — его состояние. Надо просто отдавать себе в этом отчёт.
— Посмотрите, такая ситуация. Сейчас возникла на почве там газа, нефти, скажем, такая конфронтация наверху, начались ток-шоу, естественно, в социальных сетях такая дискуссионная борьба: кто кому должен, кто — нахлебник, кто — барин, кто — младший брат. И мне кажется, что вот, как бы, эта дискуссия может привести, как раз, к осложнениям.
Захар Прилепин:
— Может.
— Что можно сделать, по Вашему мнению, чтобы сразу же сгладить, в зародыше?..
Захар Прилепин:
— К сожалению, я — не политик, и не дипломат. Я призываю только на низовом уровне, ну, не на низовом, а на нашем культурном уровне, по нашей горизонтали какие-то отношения отлаживать, переводить, привозить белорусских писателей сюда, нас — туда. Понимаете, так или иначе, проекты какие-то музыкальные, театральные и все прочие вещи.
Желательно с теми людьми, для которых и Россия — понятие святое, и Беларусь — понятие святое.
А не возить туда-сюда эту нашу западническую интеллигенцию — ту, которая от вас приедет, и будет рассказывать про тирана Лукашенко, а от нас приедет — будет рассказывать про проклятую…
— Есть такая история, да.
Захар Прилепин:
— А именно это и происходит, понимаете? Мне тут предлагали вашего писателя для дискуссии. Я посмотрел — ну, это обычный такой «западник», ничем не отличающийся от условного Бориса Акунина, только молодой. И о чём я буду с ним дискутировать? Почему это его нашли, а не кого-либо другого? И от нас тоже едут определённые персонажи, которые говорят: «Ребята, типа, давайте. Мы вас поддержим. У нас тут два тирана, надо их обоих…» Ну, что это? Что происходит, вообще? Почему они, что у нас, других нет?
— Можно Вам вопрос, как коллеге-телеведущему. Вы ведёте такую передачу «Соль». Как раз с музыкантами. Причём, очень много тех, кто заявил о себе в 80-90-х годах. Как раз, говоря вот о поэзии, я хотел спросить у Вас — не кажется ли Вам, что в 80-90-х, как раз-таки, рок-н-рольщики писали главную поэзию? Во всяком случае, самую цитируемую, так точно.
Захар Прилепин:
— Цитируемая и главная — это совершенно разные вещи. Я думаю, что, скорей, рок-н-рольщики, как ранее барды, перетянули на себя одеяло и немножко потрафили массовому вкусу. И, скорей, занизили планку серьёзной поэзии. И, в силу этого, мы сегодня можем обсуждать какую-нибудь строчку из Андрея Макаревича, уж не скажу — Стаса Михайлова, всерьёз. Совершенно не зная о том, что сегодня там живёт Юрий Кублановский, Светлана Кекова, Олеся Николаева. Александр Кабаев в Украине.
Это — живые, настоящие классики, которые — прямые продолжатели дела Пушкина, Есенина и Пастернака.
А массовая культура, за счёт телевидения и радио — она немножко на себя перетянула одеяло. Понимаете, в контексте мировой поэзии, при всём моём уважении, Юрий Юлианович Шевчук — не поэт. Андрей Макаревич — не поэт. Борис Гребенщиков — не поэт. В рок-поэзии есть поэт Александр Башлачёв, покойный, Царствие небесное. Илья Кормильцев, Царствие небесное. Пожалуй, их два. И всё, на этом заканчивается. Это — другое, это — шаманство определённое, это — скоморошество, это может идти по разряду народного театра, вот по этому разряду. Поэзия — она остаётся на других принципах.
— Но у меня сложилось впечатление, что Вы очень любите это творчество, эту музыку.
Захар Прилепин:
— Нет. Я люблю это творчество, не как поэзию. Я просто люблю это творчество. Это не значит, что я принимаю их за настоящих поэтов. Я слишком люблю поэзию, чтобы понимать, что такое Александр Блок и что такое Сергей Шнуров. Это — вещи разного порядка, понимаете. Блок на небесах живёт и он — гений.
А Сергей Шнуров — это человек масскульта, так или иначе.
Он — очень одарённый человек. Я люблю этих ребят за своё детство, за ту, как это сегодня называется, энергию, которую они мне давали. Я взрастал под песни Димы Ревякина, «Калинова моста», Саши Скляра. Я под это занимался спортом: бегал, качался, ещё что-то. Просыпался утром, врубал песни и вот такой у меня был драйв по жизни.
— Позвольте про здоровый образ жизни. У Вас есть такая прекрасная повесть «Ботинки, полные горячей водки». Та Вы бродите по выставке и всё время выпиваете. Ну, дело не в этом. Позвольте вопрос про водку. Как Вы считаете, это — часть культурной особенности, скажем, людей одарённых? Или это — проклятие российское, наше славянское?
Захар Прилепин:
— Согласно статистике, русские даже, по-моему, в первую пятёрку не входят. Финны там и прочие.
Кстати, Великобритания — они употребляют больше алкоголя, чем русские.
У нас вот то пьянство, которое губило, во многом, советскую интеллигенцию и даже Советский Союз, огульное — оно, по сути, прекратилось. У меня вот молодые люди, из числа моих младших сотоварищей, 25-30 лет — они практически не пьют. То есть, моё поколение 40-летних гораздо больше и жёстче с этим имело подобный опыт, чем…
— Может, мы их просто не видим?
Захар Прилепин:
— Нет, я с ними дружу. Давайте посмотрим вечером, выйдем на улицу Москвы, Нижнего Новгорода или Тулы — там не ходят эти пьяные толпы, как мы вот бродили в поисках приключений.
Нет, сейчас занимаются йогой, ЗОЖем, эзотерикой, в Интернете сидят — в «Фэйсбуке».
Они все куда-то туда ушли, они, скорее, слепнуть будут, чем печень терять.
— Но вот, посмотрите — людей, особенно одарённых. Очень многих погубило…
Захар Прилепин:
— Был Даль, Высоцкий…
— Ну, возьмите раньше Есенина.
Захар Прилепин:
— Есенин был плохо устойчив к алкоголю просто и всё.
Потому что мы выпили гораздо больше, чем Сергей Есенин, а он за три года умудрился спиться просто в ноль.
— Нельзя сказать, что это, скажем, какая-то такая… Дьявольское искушение?
Захар Прилепин:
— Нет. 100 классиков, из них спились 3 там. Давайте не будем делать вид, что это — самая страшная беда. Есть другие проблемы. Люди пьют, не потому что алкоголь есть и они алкоголики, а просто от душевной муки.
— У Вас есть программа, где Вы тоже записываете интервью и у нас был с Вами общий собеседник — Карен Шахназаров. Он сказала, что закончилась цивилизация читающая. Вы пишете книги, вы рассчитываете на читателей? Я вот Ваши романы прослушал, потому что…
Захар Прилепин:
— Ну, и нормально, и прослушал. Я думаю, что там какого-то витка это достигнет, потом начнёт обратно сползать в сторону книг, как таковых. И даже бумажных книг. На самом деле, я думаю, что, если замеры такие очень точные произвести, по другим параметрам, выяснится, что читают сейчас больше, чем раньше. Просто читают много всякой ерунды или читают посты в «Фэйсбуке», которые вполне могут быть потом превращены в книгу записок или там дневников. Читают «Одноклассники», «Вконтакте».
С утра до вечера только и делают, что читают, и читают, и читают — миллионы просто людей.
Список, линейка книг, издаваемых сегодня в РФ — она выше, чем книг, издававшихся в Советском Союзе. По тиражу, правда, поменьше, но по количеству наименований — больше.
— Сколько у Вас времени на чтение уходит?
Захар Прилепин:
— Последнее время я ничего практически не читаю.
Потому что нельзя делами своими заниматься в полруки.
Выясняется, что я пытался там вести какие-то свои проекты и что-то почитывать, но вот я взял с собой биографию Фадеева Василия Авченко — я её так за последний месяц не смог дочитать. Не до этого.
— Вы признались, что только Ваша супруга может Вам сказать: «Что-то надо убрать из книги», — и только её Вы слушаете?
Захар Прилепин:
— Наверное, да. Бывает иногда такой лёгкий спор с моим замечательным издателем Еленой Данииловной Шубиной, она настояла — там 10 было мест, которые она желала исправить. Я пять в страшном раздражении убрал, ну, иногда иду навстречу, потом иногда даже думаю, что, может быть, и были правы.
— Большое счастье — иметь такого друга.
Захар Прилепин:
— Людей таких очень мало, да, конечно.
— А как она относится — у вас очень много таких откровенных рассказов, историй, где, в общем-то есть, как бы, истории интимного характера.
Захар Прилепин:
— Она — филолог, она понимает, как человек из мира литературы и культуроведения, и литературоведения. Она понимает, всё-таки, контекст.
Она знает, что это — литература, не допрос у опера.
— Ну, если, всё-таки, главный герой, так или иначе, в той или иной степени, похож на Вас, вот, если была бы экранизация, какой актёр, мировой актёр мог бы Вас сыграть, по-Вашему?
Захар Прилепин:
— Ой, по сути, это неважно, конечно. Я очень люблю актёра Кайдановского Александра, его уже с нами нет. И там из старшего поколения. Есть актёры, просто по какому-то внутреннему сгустку душевному испытываю к ним симпатию. Вот сейчас болеет Вэл Килмер. Молодой Вэл Килмер и, конечно, Микки Рурк.
Я всю жизнь смотрел фильмы с Микки Рурком.
Из молодых актёров — я не знаю. Какие-то должны быть совсем актёры, которых я не знаю. Не могу провести какую-то чёткую параллель. Никогда в голову не приходило, что вот, точно, это — он.
— И в финале такой вопрос: скажите, что — самое лучшее можно сделать для своих детей?
Захар Прилепин:
— Жить с ними. Самое лучшее — жить с ними. Быть с ними и давать им чувство неотменяемости отца, неотрицаемости. И, как модель поведения, и как человек, который всегда за тебя заступится и всегда отстоит твою правоту.
— Спасибо за Ваше время в плотном графике. Будем рады видеть вас в Беларуси.