Большое интервью, часть первая

— Вы были идеалистичным подростком? Был ли момент разочарования и несоответствия идеалов реальной жизни?

— Нет, я всегда был здравомыслящим подростком. Жизнь в деревне — она имела всегда свои специфические черты. Мужики жестоко выпивали, поколачивали баб; было много тяжёлой физической работы; сантиментов было куда меньше. Но при этом все жили крепко, роднились, тащили судьбу на горбу, не жаловались.

Это всё было хорошей почвой, правильной. К тому же оба деда — фронтовики: рязанский Нисифоров — пулемётчик, верхнедонской Прилепин — артиллерист, попавший в плен: в немецких лагерях сидел — все, с кем он угодил в этот ад, умерли от голода.

Я всё это всерьёз воспринял. Главный вывод был один: жизнь может быть чудовищна, но человек, пока жив, в силах преодолеть всё.

Я вообще не помню, чтоб лет с 14 что-то во мне всерьёз изменилось; чтоб я испытал разочарование или переоценку ценностей. Всё с детства стоит на местах.

— 90-е. Война в Чечне. Вот вы прибыли в Грозный. Какое впечатление на вас произвел город? Какие были эмоции? Читал, что в плеере звучал гей-певец, мелодист Марк Алмонд — для чего такой контраст?

— Много всякой музыки было; Алмонда слушал, да, хотя далеко не только его. У него тогда просто только-только вышел новый альбом, «Fantastic Star», танцевальный, мелодичный; он до сих пор у меня с Грозным ассоциируется. Это действительно был контраст — город, обращённый в руины, из которого выбивают в очередной раз зашедших боевиков, — и эта ликующая музыка. Я, предполагаю, и не знал тогда, что он гей; в любом случае, никакого значения это не имело. Зато знал, что он фанат России, и постоянно в Россию приезжает. Он великолепный мелодист, конечно; я ставлю его выше Стинга — который тоже, что и говорить, гений.

Впрочем, музыку слушал только в аэропорту, пока разгружались. В городе уже никаких наушников. А то можно было заслушаться и пропустить, когда тебе башку оторвёт вместе с наушниками.

— Как вы считаете, добилась ли партия Э.Лимонова в 90-х каких-либо реальных политических результатов?

— Главный политический результат деятельности Лимонова и Проханова (на самом деле, идеологически эти люди — близнецы) — то, что они навязали свою риторику огромной части страны. Тогда они казались маргиналами и безумцами — со своими идеями «другой России», «восстановления СССР», с жесточайшей антикапиталистической риторикой. Но прошло двадцать лет, и они утвердили свою правоту для десятков миллионов россиян. Которые, впрочем, могут об этом даже не знать, пребывая в уверенности, что Лимонов — это какой-то сумасшедший дед, писавший безумные матерные книжки, а Проханов… другой такой же дед.

Что до практических результатов, то партию никуда не пускали, и в конце концов запретили, как экстремистскую, хотя нацболы никого не убили и не покалечили. А их самих — били-колотили, калечили, сажали и убивали с завидным постоянством.

Власть вела себя по отношению к нам безжалостно, и никакие европейские правозащитники за нас тогда не заступались.

НБП не участвовало ни в одних выборах. Сам Лимонов дважды или трижды выдвигался в Госдуму, и каждый раз проигрывал каким-то смутным персонажам с разгромным счётом. Люди у нас, конечно, очень консервативны. Лимонова не выбрали даже в Дзержинске, где он родился. Проголосовали за коммуниста по фамилии Басов — который сразу после выборов растворился в пространстве навсегда.

— Те, кто занял место Лимонова в его партии изо всех сил стараются распять имя Захара Прилепина в глазах партийцев. Вы последовательно защищаете партию Лимонова, предаете огласке задержания членов партии, продвигаете имя партии и их идеологию, а они изо всех сил в соц.сетях мажут вас дёгтем, поносят последними словами. Зачем нужна такая «односторонняя любовь»?

— Ну, я взрослый человек, я ж не к малолетним партийным невротикам испытываю любовь и преданность. Я испытываю любовь и преданность к тем идеалам, которые исповедовал всю сознательную жизнь.

Наконец, это не секрет — что в нашей партии «За Правду» (или, если точнее, теперь она называется «Справедливая Россия за Правду») — основной изначальный костяк — это нацболы. У нас шесть членов ЦК НБП-Другой России в партии — больше, чем в самой лимоновской партии сегодня. Легендарные нацболы к нам пришли в большом количестве, и работают — от Гриши Тишина (послужившего во многом прообразом Саньки Тишина в романе «Санькя») — до Димы Бахура.

Лимонов рассматривал в качестве своего наследника по партийной линии несколько человек — Володю Абеля, Андрея Дмитриева, Сергея Фомченкова, Алексея Волынца, меня. Ну так из пятерых названных — трое в «За Правду» теперь. По сути, я могу сказать, что мы и есть наследники НБП по прямой. Но Дед был бы против, он хотел, чтоб мы именно его наследство тянули. Но с этим наследством, увы, ничего сделать уже нельзя. Идеи важнее. Идеи остались при мне.

А рядовые нацболы — ну, Бог с ними. Они нашей жизнью живут. Своей политической жизни у них всё равно нет — она вся в Сети. Самые вменяемые из них перейдут к нам понемногу.

______

НБП — запрещена на территории РФ

— Что чувствует вчерашний рязанский подросток, когда впервые видит перед собой автора романа «Это я, Эдичка», фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих», песни «Красное на черном» и человека, которого обычно объявляют так: Президент Российской Федерации. Во сколько атмосфер оцените давление? На ваш взгляд где провинциалу взять ощущение, что он имеет право находиться на таком уровне?

— Я по-прежнему испытываю по всем этим поводам некоторое недоумение. Потому что сознание у меня так и осталось — рязанского мальчика из деревни Ильинка, который всё детство с хворостиной за коровой ходил.

Но с какого-то момента я решил, что раз Господь меня ведёт по этой тропке — то нечего сопротивляться. Быть может, у него есть какие-то планы касательно меня. Значит, не надо мешать этим планам.

Что до названных и не названных вами, то с какого-то момента я безо всякой гордыни себе признался: книжек я всё равно читал больше, чем большинство из них. Опыта, может, поменьше пока, но и то — не факт.

Где-то поменьше, где-то побольше.

Я, конечно, ко всем им испытываю пиетет пожизненный и непреодолимый, но — не боги горшки обжигают.

— Один из главных вопросов русского человека: а Царь в курсе? Как думаете — Путин осознает, какова реальная зарплата россиянина, каковы проблемы с коррупцией, с развитием гражданского общества?

— Осознаёт, конечно. Много чего осознаёт.

Но, для начала, он всё-таки — спокойно это произнесём — либерал: в экономике так точно. И он считает, что такое положение вещей — самое нормальное. Ме-е-едленное, поступательное развитие. Он же и на общую социологию смотрит: детей стали больше рожать, продолжительность жизни увеличилась, медицину не дали доломать, армию из руин подняли, ну и многое прочее: вроде бы, зарплаты маленькие — а 90 процентов подростков сидят в дорогих айфонах, и большинство из них не голодает.

Я не оправдываю Путина — я просто предполагаю, как он на всё это смотрит. Примерно вот так смотрит. И у него, заметьте, высочайший рейтинг — больше, чем у любого европейского лидера.

И если люди последовательно голосуют не только за него, но ещё и за «Единую Россию» — о чём спрос тогда? Это люди должны себя спросить: зачем они «единороссов» выбирают, если так много вопросов ко власти? Я вот не выбираю.

Путину, конечно, кладут на стол и замеры по коррупции, и данные о дичайшем состоянии социалки в провинции, — но он, как вы заметили, резких движений не любит. Люди терпят? Терпят. Значит, едем дальше потихоньку.

…я бы ускорился, конечно. Но меня пока никто не спрашивает.

— По вашим ощущениям — Путин и выстроенная им система, подразумевает политическую конкуренцию? Или наверху махнули рукой? Не признали за россиянами реальной, деятельной субъектности. По слухам, Горбачеву когда-то не дали зарегистрировать партию. Лимонова не пустили в кандидаты в Президенты. Навальному так же не дали зарегистрировать партию. Это делается специально, сверху? И как бы вы поступили на месте тех, кто формирует такую политическую стратегию в нашей стране?

— Горбачёв бы проиграл выборы с треском. Суета была бы одна. Лимонов набрал бы, в лучшем случае, процентов пять. Но был бы элементом дестабилизации. Навальный тоже, конечно, проиграл бы Путину — раза, думаю, в три — но зато получил бы трибуну. А это никому не нужно.

Власть консервативна, и её можно понять.

Я не даю этому оценки. Просто это данность. Но я точно знаю, что ни в одной стране мира никакой Лимонов и никакой Навальный так же не были бы допущены к выборам. Никакой реальной политической конкуренции в соревновании со внесистемными кандидатами в мире нет. Ну, есть Марин Ле Пен во Франции — ну и у нас были и Рогозин, и Глазьев, и Руцкой. И Жириновский по риторике ей точно не уступает.

Что до меня, то я вижу тут минусы, конечно. Если б Лимонова допустили в политику раньше — страна быстрее прошла бы этот путь. Но его ж все 90-е и «нулевые» едва в телевизор допускали.

Нынешняя ситуация не менее абсурдная.

Путин прямо сказал, что ему новые партии не нужны, потому что и старые, цитирую, его «устраивают». С одной стороны, да, в Европе тоже острые блюда из парламентского меню исключены — люди выбирают из одних и тех же. С другой стороны, либералы пользуясь некоей закостенелостью системы, впаривают подросткам тему — что власть боится конкуренции.

И создаётся эта липовая мифология — что условный Навальный — это такой противник, что — туши свет, иначе он всех обыграет.

Но ничего этого нет. Я готов конкурировать и с Навальным, и с Ксенией Собчак, и с Юрием Дудём. Более того, не смотря на миллиарды просмотров их роликов — я убеждён, что сумею их обыграть.

Но вот этой возможности — не дают. Не думаю, что это разумно.

Это всё поддерживает ложный миф о тотальном влиянии либералов.

Оно не тотальное. И риторика их — не самая, мягко говоря, умная.

— В момент протестов Болотной площади, вы находились недалеко, можно сказать, что проходили мимо. Сами находились на площади Революции вместе с Лимоновым. Давайте представим, что протест последовал стратегии Лимонова — чего удалось бы добиться от власти, по вашим ощущениям? Вообще — наши граждане за эти 10 лет стали политически осознаннее, активнее?

— Да там у нас с Лимоновым были вполне конкретные планы — вызвать максимально высоких по статусу переговорщиков, и потребовать зарегистрировать НБП-Другую Россию, и допустить нас к выборам. Ну и ещё пара пунктов в том же духе. Мы просто хотели участия в политической конкуренции.

Что до либералов на Болотной — у них были свои планы. Они мне неизвестны. Я не вошёл в их Координационный совет, и вся их движуха прошла мимо меня.

Стали ли граждане осознаннее? Я надеюсь. 2014-й год на многих сильно повлиял. Украина — это отличная прививка от майданов. Многие из тех, что были на Болотной — поехали затем на Донбасс в качестве волонтёров, ополченцев, журналистов. Это надо учитывать всё-таки.

Хотя общая закваска на Болотной была именно что майданная — рассерженные горожане в качестве массовки, а наверху — с одной стороны либералы, а с другой националисты. Эти люди периодически друг друга находят. В Координационном совете Болотной был, с одной стороны, сочинитель Быков, а с другой, Царствие Небесное, Костя Крылов — националист и маниакальный антисоветчик.

Я к тому, что эта сцепка тоже никуда не делась: она вдруг выявилась, к примеру, во время голосования за памятник на Лубянке.

И вот здесь я не стал бы говорить про какую-то нашу осознанность.

Майдан у нас тоже в крови живёт. 1991-й у многих в крови живёт.

Яростное и затаённое желание провести в России окончательную десоветизацию — у нас наличествует. Всё это есть.

— На ваш взгляд гражданское общество формируется в моменты майданов, переворотов, революций — или же наоборот — через образование, в стабильный и спокойный промежуток исторической эпохи? Мы готовы, как народ, серьезно влиять на власть?

— Мы влияем на власть, конечно. Она видоизменяется, подстраивается под нас.

Если власть теряет слух — народ имеет право применять по отношению к ней сложную терапию. Я ничего не имею против митингов, шествий и пикетов. В стране творится огромное количество разнообразной дурости. Пилят, воруют, строительный бизнес уничтожает наши исторические центры как самый безжалостный каток, своя мафия есть в каждом секторе экономики, в каждой культурной сфере. И как в подобной ситуации с этими людьми разговаривать? Иной раз можно и красным флагом перед лицом у них помахать, иначе не поймут.

Вот вы говорите — «через образование». А какое у нас «образование»? У нас огромное количество вузов как готовило, так и готовит ортодоксальных «западников», «рыночников», «европоцентристов».

Страна сама с собою не согласна, как лебедь, рак и щука. Все говорят: надо идеологию вернуть. А какую? Идеологии, по сути, две так и остаётся: социалистическая и капиталистическая. Мы что, готовы из них выбрать?

То есть, я за то, чтоб этот выбор предполагался. Чтоб люди его совершили осознанно. Мы всё равно будем леветь. Неизбежно идеи коммунизма вернутся.

Но хотелось бы, чтоб «лучше раньше, чем позже» — это раз; и чтоб мы сделали это осознанно — это два.
_____

НБП — запрещена на территории РФ

— После смерти Александра Захарченко, вы решили двигаться в политику своими силами. Вместе с общими друзьями и соратниками. Часто можно прочесть такое: политика — настолько подлое, грязное, жестокое дело, что даже человека с отличной репутацией и интуицией — прокрутит, словно в мясорубке. С каждым годом поток дезинформации на ваше имя будет увеличиваться — вы готовы к этому?

Уже сейчас каждый месяц выходит по несколько «разоблачающих» роликов на канале Фёдорова, «откровения» Стрелкова, периодические «мнения» как от истово правых Спутника и Погрома, так и от истово левых Вестника Бури. Их смотрят сотни тысяч человек. Но к этому еще не подключалась госмашина пропаганды. Если За Правду «выстрелит» — не получится ли как с Грудининым?

— Есть такая опасность. Знаете, я, насколько это возможно, смотрю на всё это беснование спокойно.

99 процентов произносимого по моему поводу — какое-то несусветное враньё; либо вещи, извлечённые из огромного и сложного контекста.

Мы, помню, как-то сидели с Арсеном Моторолой Павловым. А тогда — сейчас этого уже многие не помнят — в Сети ходили десятки роликов, где его «разоблачали». Да и в самом Донецке, чего скрывать, ему многие завидовали. Многие считали, что Мотора — «раскрутили». И мы с ним говорим про то, про сё — и я вдруг замечаю, что он нет-нет и к этим роликам возвращается в разговоре. Они его задевали, конечно. Но так, в меру. И он мне говорит простейшую фразу, которую я запомнил навсегда.

Он говорит: «Я знаю, кто я такой».

Ну, то есть, там могут что угодно рассказывать, но сам про себя всё знает.

Так вот: я знаю, кто я такой.

Я всю жизнь ставил интересы Родины выше своих. Я истратил целое состояние на дела, никак меня лично не касающиеся — от гуманитарных до военных. У меня, по сути, ничего нет, кроме книг, написанных мной. Я ничего не нажил, и едва ли наживу. Я совершил некоторое количество разумных и мужественных поступков, я рисковал головой, меня могли убить, могли посадить, могли изуродовать — очень много раз.

Ну и так далее.

Я верю и знаю, что на Господних весах всё это есть.

…а кому было легко? Я помню, что творилось всю жизнь вокруг
Лимонова или того же Захарчнеко. Какой поток грязи, фейков, вранья сопровождал их всю жизнь.

Это хорошая школа.

Про Христа я ничего не говорю. А то неверно поймут.

Но могу про Пушкина вспомнить. Вы вот тоже, наверное, как и я учили стихи Лермонтова в школе — на смерть поэта. Помните, там: «Пал, оклеветанный молвой…»

«Не вы ль сперва так злобно гнали / Его свободный, смелый дар / И для потехи раздували / Чуть затаившийся пожар?»

И дальше, как отравлены были последние пушкинские часы «.коварным шепотом насмешливых невежд…»

Я тут никого ни с кем не сравниваю, я тут вообще ни при чём. Но повестка, право слово, не слишком меняется.

«Насмешливые невежды» — ну, это же прекрасно.

А если б меня, к примеру, убили в Луганске в 2014 году, или в Донецке в 2018-м — мне бы там сейчас красивый памятник поставили на могилке, и 9 из 10 работающих против меня телеграм-каналов публиковали бы трепетные воспоминания обо мне.

— В одном из постов в ФБ вы писали про советское поколение, которое читало миллионы книг, смотрело серьезное кино и слушало качественную музыку. Но вопрос не о том «почему тогда распался СССР». Идеализм людей и предательство элит сыграли свою роль, это понятно. Вопрос еще более неприятный, а именно: ну вот 30 лет прошло — да, мало людей читают хорошие книги, очень мало людей смотрят серьезное кино, предпочитая ему кинокомиксы и римейки, да, Малахова и Дудя знают все, а композиторов великих песен — единицы. Всё так. Предположим. Но вопрос: и что? Разве же рухнуло общество? Разве же встали предприятия? Разве же в следствие низкопробной жвачной культуры исчезла страна? Люди ходят на учебу и на работу, сидят у фонтанов, заказывают суши и роллы, копят на автомобиль. И дела им нет, кто такие Борис Рыжий или Александр Терехов, Юрий Герман или Блантер. Живут. 30 лет. Тогда зачем нужны развитая культура и сложное искусство, если и без них можно?

— Мы и сейчас страна развитой культуры. Мы страна, где в каждом городе есть по четыре театра. Мы страна, где только что был написан классический роман «Лавр», который прочитало несколько миллионов человек. Мы страна Дмитрия Хворостовского, которого знал и любил народ. Мы страна, где экранизации Достоевского бьют все рейтинги. Мы страна, в которой миллионы людей смотрят «Бесогон», где поднимаются очень сложные вопросы. Мы страна, где поэты по-прежнему гастролируют и собирают залы с чтением стихов. У нас по-прежнему живы не только научные школы, но и есть военная аристократия, блистательные и бесстрашные офицеры, осмысленно идущие на подвиг.

У нас сохранилось мощнейшее музыкальное образование — сеть музыкальных училищ и консерваторий, где преподают специалисты мирового уровня. У нас живопись наилюбопытнейшая в стране, огромное количество замечательных художников; я в Инстаграме понемногу знакомлю с ними своих подписчиков — и люди поражаются этому богатству. Понимаете, нет? У нас не исчезла культура.

И если бы этой культуры не было — мы бы не имели этой промышленности, этой науки. Не было бы у нас крымского моста. И самого Крыма не было бы. Это взаимосвязанные вещи.

Короткие вопросы Захару Прилепину:

— Ваша любимая еда.
— Корюшка. Картошка.
— Любимая марка автомобиля.
— По фигу. Чтоб быстро ездил. «Крузак» на Донбассе службу сослужил, конечно. Выше всяческих похвал. Чего я только не вытворял там на нём.
— Долгое время пользовались кнопочным набиваемым телефоном, теперь купили айфон — как ощущения?
— Подарили коллеги по партии для того, чтоб вести переписку в закрытых месенджерах, слать мне доклады, отчёты и скрины. Деваться было некуда — взял. Ощущения — жду дня, когда можно будет его выкинуть.
— Любимый алкогольный напиток.
— Тёмное пиво. Я других и не пью теперь.
— Любимое время года.
— Керженское лето.

— Как человека меняет успех, что он думает о себе прошлом? Что бы вы посоветовали себе 25 летнему? Как бы подбодрили того омоновца, который бредет с работы, где не платят зарплату, а дома ждет жена с грудным ребенком. И на дворе благословенное время Бориса Николаевича Ельцина. Захар, откуда вы силы брали?

— Сейчас гораздо сложнее. Тогда была задача проста: добыть сто рублей на молоко, чтоб ребёнка накормить. Добывал — и счастлив был. Успех не меняет никак, думаю. Ну, меня. Изменилась жизнь вокруг. Жизни всё меньше, её почти нет. Я ни с кем больше не дружу. Ко мне не приезжают в деревню компании по пятьдесят человек, чтоб петь песни. У меня больше нет времени ни на что. Я только работаю. У меня расписан график на месяцы вперёд. Если мне человек пишет: мне нужно 15 минут твоего времени, я сразу же отказываю. Потому что каждую неделю мне приходит по сто, по двести таких писем. Я полгода не видел своего сына, с которым живу в одном городе. Полгода не видел мать. Это вот и есть — успех. Я не жалуюсь, и не хвалюсь. Так вышло. Значит, так надо.

Большое интервью, часть вторая

— Расскажите об идеальной России с точки зрения консерватора: что делать со свободой интернета, генной инженерией, высвобождением ЛГБТ, космополитизмом как нормой? Партия «За Правду» представляет, как решать все эти вопросы? Есть ли в вашей России будущего место новым технологиям?

— Новым технологиям есть место, конечно. ЛГБТ и космополитизм — это всё должно занимать соразмерное место в повестке — то есть, маргинальное. Проблемы, которые касаются 3% населения, должны иметь 3% эфирного времени где-нибудь в уголке на специфическом радио.

Интернет должен быть, в первую очередь, безопасен для страны и граждан. А значит — суверенен.

Кроме этого, я против анонимности в Сети, и этот вопрос всё равно придётся решать. В России зарегистрировано 30 млн ботов, только вообразите себе объёмы дезинформации! Против меня, к примеру, ведутся сразу три заказные кампании сейчас. У людей создаётся впечатление, что там сотни тысяч оскорблённых и недовольных. А я знаю поимённо, кто за всем этим стоит и кто это проплачивает. Это не очень большой список людей, поверьте.

Ну и вообще: всё это пресловутое «хейтерство», дурная привычка просыпаться и писать гадости по любому поводу — это же развращает человека. Он перестаёт понимать вес и стоимость слова. Это и юных, и взрослых касается. Заходишь на любой рэп-паблик, там выкладывают, скажем, новый альбом, не важной чей — и вот там сорок страниц изощрённого хамства под альбомом в комментариях. Это вообще что?

Надо возвращать ценность слова и ответственность за сказанное.

— В романе Чака Паланика «Бойцовский клуб» обывателю развитого капиталистического общества предлагается заменить опыт потребления опытом агрессивности, чтобы почувствовать себя живым. Это перекликается с «Дисциплинарным санаторием» Лимонова. Вопрос: не кажется ли вам, что идеал общества для консерватора — это возвращение к первобытному строю, пещерам, где мы все смогли бы водить хороводы и петь песни. Близка ли вам такая утопия?

— Нет, не близка. Я живу в тёплом доме, небольшом, но более-менее обустроенном. В каждой комнате есть книги, есть музыкальные инструменты, в каждой комнате — живопись.

Зачем людям жить в пещерах?

Что до замены опыта потребления опытом агрессивности — то ситуация как раз иная, и Лимонов именно об этом пишет в «Дисциплинарном санатории» — о современном европейском человеке, утрачивающим навык агрессии к чужаку. Этот чужак не только, к примеру, мигрант, презирающий законы общества, в котором очутился. В самом широком смысле — вот это вот чудовище ЛГБТ и прочие «фемочки» — тоже чужаки.

Они вошли в европейский дом и насилуют там всех подряд своими доктринами.

И оказалось, что демократическое общество не в состоянии противостоять: по крайней мере, на данном этапе.

Нынешний консерватизм — из разряда «не до жиру — быть бы живу». Ни о каких хороводах и речи не идёт — на повестке дня сохранить представления о норме, как таковой. Где народы суверенны. Где мужчина — мужчина, и должен вести себя по-мужски. Где женщина — женщина. Где есть вертикаль и горизонталь. Добро и зло.

Мы живём в мире, где идёт осознанное обрушение элементарных понятий.

А вы — «хороводы».

Хороводы, кстати, это прекрасно. Никто их не водит, увы.

— Нет ли у вас ощущения, что такие бескомпромиссные личности, священные монстры, как Э.Лимонов, Мисима, Егор Летов, Юнгер, и другие яростные исполины — это уходящая натура? Своего рода хищники прошлых веков. В то время как сейчас мы автоматизируемся и становимся как бы больше травоядными, и храбрость, физическая сила уступают место усидчивости, интеллекту, умению работать в команде.

«Пластмассовый мир победил»? Так может стоит адаптироваться, а не воевать за то, чему нет места в современности?

— Может быть, уходят. Но они же только что были здесь. Значит, могут завтра вернуться.

Вся эта глянцевая плёнка — она в минуту слетает. Вот только что был Донбасс. И там вдруг появились разом: и Моторола, и Захарченко, и Анна Долгарева, и Семён Пегов. Разве они, положа руку на сердце, меньше, чем названные вами?

Глянцевый этот мир не имеет никаких шансов в момент возникновения реальной конкуренции и реальной опасности. Все Инстаграм-звезды разбегутся при первой же вспышке. И вдруг явятся и Мисима, и Юнгер, и Летов с Гумилёвым.

Вы думаете раньше было иначе?

Да это воспроизводится из раза в раз.

Знаете, как издевались над Хемингуэем, пытаясь его оспорить, принизить?

А этот расхожий сюжет из литературы — какую войну не возьми –
Отечественную, Гражданскую, Первую мировую, русско-турецкую — вот возвращается с фронта офицер — а в светском обществе совсем другие звёзды, совсем другие разговоры, там весь его аномальный опыт — даром не нужен, он только раздражает.

Ну, или, если угодно — не офицер, а путешественник, таёжник, стахановец.

Пошлость всегда была. Она тут же расцветает всеми цветами, едва получает эту возможность.

Однако человечество втайне всегда будет тосковать по жертвенности и подвигу. Такой вот парадокс. В ближней перспективе выигрывают нелепые скоморохи, танцующие дурацкие танцы. А остаются по итогам: солдаты, монахи, учёные и поэты.

— Известно, что вам нравятся не только сугубо патриотические и консервативные произведения искусства. Интересно, как смотрит кино Захар Прилепин? Вот вы сидите и смотрите Фон Триера, «Нимфоманка», читаете Лимонова «Эдичка», смотрите спектакль Серебренникова, — и многое-многое другое. Вопрос простой: вам не противно? В чем мотивация? Что вы себе говорите? «Есть и такой взгляд на мир, его надо знать». Или «если бы судьба моя сложилась иначе, мне такое могло быть близко». Какова логика эстетических вкусов, если этически авторы от вас бесконечно далеки?

— Фон Триер великий режиссёр, очень тяжёлый, но чего ж тут «противного». Противна пошлость, программы Малахова — противны, это да. Сериалы сплошь и рядом просто отвратительны. А Фон Триер — это как Босх. Босх противен?

У Серебренникова я видел два спектакля — «Господа Головлёвы» и «Отморозки»: оба сделаны в классическом, традиционалистском духе. Кино его я не очень люблю, но, что называется, народу, насколько я помню, очень нравились и «Изображая жертву» и даже «Юрьев день» — тоже, в сущности, в классическом ключе сделанное кино.

Лимонов — также ребёнок русской классической традиции. Там у нас тоже, уверяю вас, не только «Сказка о царе Салтане» имеется, — там много чего было, каких только табу не нарушали.

Так что, логика моя проста, конечно: я ищу в искусстве не «положительного героя» — а попытки поставить самые страшные вопросы, и подыскать ответы на них. Желательно ещё, чтоб это было мастерски сделано.

Тот же Лимонов был до начала «нулевых» восхитительным писателем.

Потом накатал томов пятнадцать какой-то публицистической ерунды; однако в последней своей книге «Старик путешествует» с лёгкостью доказал, что — хватка не утеряна. Что он писал в последние годы плохо — из стариковской вредности своей. Мог бы и хорошо писать.

— Вопрос о цензуре. Если искусство — это некий опыт человека, данный художественно, то имеет ли смысл его запрещать, цензурировать? Богатство общества — это симфония даже самых далеких от нормы творцов? Или следует купировать всё то, что далеко уходит от нормы? Зачем нам инцест и фекалии в романах Сорокина? Зачем гей-спектакли? Крайний опыт? А относится ли к таковому рубка икон в закрытых арт-объектах? Как воспринимать искусство правильно?

— Всему должно быть своё место. Я люблю фильмы Триера и книги Лимонова, но не думаю, что это надо в школе показывать и читать.

Норма должна быть нормальной. В Советское время как-то с этим справлялись — ну, право слово, это не так сложно. Иосиф Кобзон поёт песню Соловьёва-Седого на стихи Фатьянова — вот норма. Василий Шукшин снимает фильм о русских людях, любит и жалеет их — вот норма.

А гей-спектакли должны в маленьком театре идти, в зале на тридцать человек: больше это, если не рекламировать на каждом углу, и смотреть никто не пойдёт.

Это не цензура. Это система приоритетов.

— Известно, что периодически вы идете против своей аудитории. Так было, когда вы заступились за бывшего мэра Сорокина на том основании, что он деятельно помогал Донбассу. Вы заступались за Кирилла Серебренникова и Алексея Учителя. Выступали против памятников Талькову и Хою, так как это «средний вкус», а ставить памятник среднему вкусу и пошлости — глупо. Или еще более острый момент: вы осуждаете репрессии Сталина. Вопрос: зачем вы подставляетесь? Ведь вы прекрасно знаете, что аудитория патриотов, консерваторов, лево-консерваторов, религиозных семейных людей, вполне может быть против. И будет против. Но идете наперекор мнению подписчиков, зрителей, читателей. В то время как иные персонажи готовы даже Бродского со Стругацкими называть плохими писателями лишь потому, что идеологически эти двое (трое) им не близки. Зато такие люди целостны. Понятны массе. Не вызывают вопросов. Все со всеми согласны. Одна линия партии. А вы берете и… В чем смысл?

— А как вы думаете о чём Пушкин говорит в своём завете: «…и милость к падшим призывал». Милость к падшим! Он считал это главной задачей поэта, миссией.

Хорошего человека защищать проще простого. А ты вступись за падшего, за прокажённого, за оплёванного и заблудшего…

А Достоевский — он какие задачи разрешал всю жизнь? А Лев Толстой?

О чём написаны «Преступление и наказание» и «Воскресение»? О том, что человеку — даже самому страшному — надо оставить право на раскаяние и воскресение.

А у Шолохова — как второй том завершается, какими словами? «В годину смуты и разврата / не осудите, братья, брата».

Я же русский писатель. У меня задачи другие. Я должен по совести поступать, — или хотя бы пытаться.

Расстрельное письмо подписать легко. Мы же все хорошие и хотим, чтоб плохого — убили. И чтоб он в земле лежал, мёртвый.

Но меня эта лёгкость смущает всегда. Потому что человеческая история состоит из череды кошмарных ошибок — которые таковыми в момент их совершения не казались.

Я лучше лишний раз заступлюсь за кого-то, чем осужу.

У меня есть своё мнение, иногда оно может быть непопулярным. Ну что с того.

Я помню, скажем, перестройку, когда все мои мнения были непопулярны. Я говорил: вот советская поэзия — она прекрасна; советская музыка — поразительна; соцреализм — это очень мощно; ну и так далее.

И почти все тогда смотрели на меня, как минимум, скептически — ну, что за ерунда, у нас ненормальная страна, надо строить — «нормальную», «цивилизованную», а эту — сломать.

Это говорили все народные любимцы — Окуджава, Евтушенко, артисты, режиссёры, певцы, все ведущие программы «Взгляд», и вообще все телеведущие. И все им верили и внимали.

Мы же в целом забыли всё это, спрятались от того опыта — нам неприятно о себе вспоминать. Я сейчас прихожу на ток-шоу и выясняю, что там все якобы были в своё время против Ельцина. Но, чёрт, почему я этого не помню?

Почему я помню другое? Как мы выходили на митинги — и нас, в лучшем случае, было сто человек — и мы кричали «Крым — наш!», «Севастополь — русский город», «Рубль — да, доллар — нет!», «Нашими МИГи сядут в Риге!», «Родина! Нация! Социализм!» — а москвичи на дорогих иномарках ехали мимо и сигналили: чего, мол, придурки, вышли, чего вам надо, выбросьте на помойку свои красные знамёна…

Ну и прочие все граждане — шли мимо нас, как мимо чумных и прокажённых. Но я кричал в мегафон то, что сейчас, 20 лет спустя, кричат на ток-шоу самые большие, самые патентованные государственники.

Все забыли про это.

А я помню. Помню, какая отвратительная русофобия царила повсюду, какие ужасные вещи люди говорили, слушали, пели, чем восхищались, какие убеждения имели…

И как сложно было тогда идти против «общественного мнения».

Помимо этого, я не люблю «массовое возмущение», как жанр. Даже если тот, кого топчут толпой — не вызывает у меня никаких тёплых чувств, — я
всё равно стараюсь замолвить слово.

Может, это тренировка неосознанная. Быть может, я таким парадоксальным образом травму 1991-го года проговариваю. То есть, мне хотелось бы, чтоб тогда мог объявиться человек и сказать: вы с ума сошли, не делайте этого, пожалеете потом.

И его бы послушали.

Но это невозможно, конечно. Никто никого не послушал бы.

— Такие люди как Бродский или тот же Егор Летов, выработали для себя какую-то предельную честность. Стремление мыслить самостоятельно. Порой интеллектуал настолько проникает в интересующие его темы, что уже не занимает некую сторону, не делит на черное и белое, не выбирает лагерь. Он сам становится лагерем для себя. Его взгляд — сложносочиненный. Это отстойная позиция — потому что ты никогда не станешь своим ни для одной стороны, ни для другой. Ты какой-то странный, не до конца свой.

Вопрос: может ли человек, жаждущий созидать и «делать дела» позволить себе независимость мышления? А может она и не нужна — объективность? Может надо «найти своих и успокоиться»? Где здесь компромисс, а где предательство себя самого? Лучше быть Михаилом Тарковским, писать, как на душу легло, и жить глубоко в лесу, строить церкви и общаться с живыми людьми по праздникам, но ни на что не влиять — или лучше ходить на интервью, лавировать, играть в сложную игру? В «Школе злословия» вы говорили, что раньше бы буквально поколотили ряд выбешивающих вас персонажей либеральных 90-х, а сейчас уже нет. Необходимость или компромисс с совестью?

— Ни первое, ни второе.

Они просто перестали меня интересовать. Ну вот живёт Сванидзе — а я о нём тогда говорил, — и чего, я буду его бить? Это смешно.

Да, я хотел бы жить, как Тарковский. Но я живу, как живу. Этот выбор кто-то сделал за меня. Он мне не слишком нравится. Но если я на своём месте — значит, в этом есть смысл.

Есть какие-то вещи, которое больше и важнее нашего душевного комфорта.

В сравнение с Россией, её прошлым и её будущим все мои проблемы — фигня.

Тем более, что я не слишком лавирую, как вы сами видите. Искренность по-прежнему совершенно избыточная. Надо с этим что-то делать уже.

Захар Прилепин
«ВКонтакте». Часть 1, часть 2
14.03.2021