Беседа Федора Бондарчука с Захаром Прилепиным
В гостях у Федора Бондарчука в программе «Кино в деталях» побывал писатель Захар Прилепин. Публикуем полный вариант их беседы.
— Захар, спасибо, что пришел ко мне в студию!
— Спасибо, что пригласили!
— Я сразу объясню нашим зрителям, что в основном, в этом кресле сидят кинематографисты, и вот к нам в гости пришел писатель. Но! Все ваши книги уже куплены студиями и сейчас будут экранизироваться. И в скором времени мы увидим фильмы по вашим книгам. Поэтому, у вас есть свой взгляд на кинематограф, и я хотел бы, чтобы вы сегодня поделились этим с нашими зрителями. В одной вашей статье я прочитал историю о том, как вы ходили на «Школу злословия» к Смирновой и Толстой, и после эфира на ваш сайт обрушилось огромное количество количество вопросов. Книги с полок смели, и тогда вы сказали себе: «О! Телевидение! Телевидение! Вот в чем ключ!» и пошли на программу Малахова «Пусть говорят». И ничего не произошло. Что это было, по-вашему? Это другая сторона, другая аудитория? Другой зритель? Другой читатель?
— Ну, ответ на этот вопрос частично было уже в самом вопросе заключен. Как мне кажется, интеллектуальный зритель, он медленно дрейфует в сторону вечера, ночи, заполночи, если я не ошибаюсь, ваша программа выходит в 0:30. вот я…
— То есть интеллектуальный зритель смотрит кино ночью?
— Он смотрит и кино ночью, и вообще, он ночью, пугаясь, включает телевизор, готовый через секунду его выключить, но, слава богу, иногда его глаза зацепляются за какую-то картинку, и он не обрушивается в тот поток пошлости и дряни, которая в телевизоре круглосуточно. Поэтому это территория, ну если не свободы, то территория вкуса.
— Поговорим о кино. У вас очень резкое отношение к сегодняшнему кинематографу. Очень резкое. У вас такая фраза, поправьте меня, если я не прав, — «наш режиссер, он как швед, который смотрит телевизор про страну, про которую он снимает».
— Ну, да! Ну, там было только не швед, а голландец… В свое время голландцем назвал Блока Сергей Есенин. Мне это навеял фильм, по-моему, он называется «Отец» по Платонову. С хорошим актером, Гуськов, по-моему, его фамилия. Я его начал смотреть и в одно мгновение полял, что все эти люди никогда не были в крестьянской избе. Вот я все-таки вырос в деревне, в окружении людей, которые тоже всю жизнь прожили в деревне, и вот люди, когда начинают двигаться по избе, ну не только по избе, когда Гуськов надевает военную форму, когда он командует какими-то солдатами — все, что происходи в фильме, сделано какими-то странными, лакированными, угловатыми движениями. Это — не живые люди. И они не понимают той атмосферы, в которой находятся, и я как-то немножко поразмышлял на эту тему, и понял, что это уже другое поколение. Все-таки поколение советского кино, они знали, что такое деревня, они более или менее знали, что такое война. У них отцы еще воевали, а сейчас наступило какое-то новое время, когда у нас пропало вот это тактильное ощущение реальности! Лакированность, это даже во-вторых! Просто люди не умеют действовать в той атмосфере, в которой они не были в жизни ни разу. Для них это то же самое, что сниматься в фантастическом фильме. Ну, не могут они помыть полы, почистить картошку, ну, просто пройти по избе! Так, чтобы было видно, что она всю жизнь тут ходила, туда-сюда… Этого нет, не умеют этого делать.
— Это касается одного фильма, или современного кино в целом?
— Нет, я это периодически замечаю в самых разных фильмах и есть, конечно, другая проблема — даже две я назвал бы проблемы: одна из них, это то, что мы все время хотим делать экшн, но с такой, с достоевской нервозностью, с русской душой. В итоге не получается ни первое, ни второе. Вот однажды получилось, на заре перестройки в фильме «Холодное лето 53-го», а потом больше не получалось никогда. И вот это для меня болезненная тема. И другая болезненная тема, связанная с кино: мы слишком много делаем акцентированных вещей, я ничего на самом деле в кино не понимаю, мне не стоило бы даже на эту тему рассуждать, я говорю поэтому как дилетант. Вот мне кажется, что кино, оно делается людьми с клиповым сознанием — они хотят каждый сюжет, каждую небольшую часть фильма, завершить какой-то рифмой, какой-то штучкой… Ну это на клип более всего похоже! А кино, мне кажется, оно должно полноценно и полноцветно течь, как живая жизнь, как река. Зритель не должен каждый раз…
— Но кино разное бывает!
— Бывает!
— Темпо-ритм изменился, жизнь изменилась, время…
— Это я понял!
— Время изменилось! «Джеймса Бонда» нельзя снять не клипово!
— Ну, тогда давайте «Джеймса Бонда» снимать! Но мы снимаем клипово, в формате «Джеймса Бонда», то, что так снимать не стоит. Мне кажется, многие замышляют изначально сделать русское, отчасти даже классическое, отчасти информативно-националистское кино, а мозг уже заточен под клип, под то, что надо удивить, под то, что надо как-то зрителя все время держать в напряжении! А это достигается способами не самыми лучшими.
— Ну, есть например, картина «Шультес» — любимая моя картина, арт-хаус, где действие происходит спокойно, тихо, длинные планы, и так далее! Существует Герман, который снимает длинными планами, существует Ваня Вырыпаев с «Эйфорией»… Мейнстримовское кино предполагает все-таки темпоритм другой! И подачу материала зрителю совершенно по-другому. И темп подачи материала — другой, поэтому клиповость существует! Это не везде! Это — не везде! Но есть форма кино, где клиповость должна быть.
— Я понимаю, ну Федор, мне кажется, даже если есть клиповость, это не должна быть пошлость! Вот, все новомодные фильмы, которые…
— Да, в этом согласен! Новомодные клипы, новомодные фильмы с клиповым монтажем, равны пошлостью, это правда. Пошлость, пошлость кинематограф всецело.
— В самом широком смысле.
— Это правда!
— Да, пошлость в самом широком смысле…
— В подаче материала…
— Да, конечно! И поэтому я ни единый фильм, который у нас собирает огромные кассы, не могу смотреть более 20 минут, просто не выношу. Я «Жару» тут пробовал смотреть, ну это просто какое-то безобразие! Это, вот, за гранью вообще здравого смысла. Как будто делают люди, то ли никогда не видевшие кино, то ли они что-то делают со своей внутренней структурой, со своим мозгом, и позволяют себе делать такое безобразие. Это все чудовищно просто!
— Так. Вашу книгу «Патологии» купила компания «ЦентралПартнершип», пока не известен режиссер…
— Да нет, почему? Я несколько раз озвучивал это имя, и вроде бы он сам его не скрывает — это Андрей Панин. Ну, который снял «Внук Гагарина», и снимался во всех фильмах в России…
— Когда будет начало съемок?
— Я тут просто неделю назад созванивался с Андреем, он немножко суеверен в этом смысле, поэтому он какие-то точные даты …
— Просил не говорить, когда начинается картина?
— Да, ну там все в порядке. Не то, чтобы это должно произойти немедленно, но, что называется, процесс идет.
— Теперь поговорим о «Саньке»: там другая история! «Саньку» купил Буслов.
— Да…
— Плюс «Саньку» будут ставить во МХАТе. Борются два режиссера: или это будет Олег Павлович Табаков, или это будет Кирилл Серебренников. Как история развивается в театре и в кино?
— Начнем с театра. Во-первых, я не очень понимаю, как могут Табаков и Серебренников бороться, хотя тот и другой действительно проявили интерес, собственно, даже не к «Саньке», а к пьесе, написанной на этом материале. Мы не будет делать пьесу собственно по «Саньке», а будем делать ее из «Саньки» и некоторых других вещей.
— В результате кто будет делать?
— Я думаю, что все-таки это будет делать Кирилл. Для этого набрал целый курс молодых ребят, потому что он хочет, чтобы молодые делали эту пьесу. Там действуют молодые люди, действительно сложно представить наших все-таки достаточно взрослых актеров, даже МХАТовских, которые будут изображать из себя молодых радикалов и бегать с флагами и с булыжниками. Ну, по крайней мере, Кирилл мне об этом сказал, и я ему доверяю. Может быть, он передумает и сделает по-другому. Пока он собирается делать это с молодыми. Олег Павлович мне действительно несколько раз звонил, чем поверг в состояние полного шока, потому что, я, во-первых, человек вообще далекий от такой большой светской жизни, а потом, я к кино никакого отношения не имел никогда. И когда он впервые позвонил, и сказал: «Здравствуйте, Захар, это звонит вам пожилой актер Олег Павлович Табаков!» я конечно был немножко не в себе! Я отвкетил: «Я испытываю те же ощущения, как если бы мне позвонил, я не знаю, Шекспир или Станиславский» И он говорит: «Давайте мы сделаем что-то, в конце концов, уже пора!» И, конечно, что я могу сказать: «Нет, не будем делать?» Единственное, я не умею писать пьесы и я сразу об этом прямо сообщил и Олегу Павловичу, и Кириллу.
— А в написании сценария вы принимаете участие?
— Я и с «Патологиями», и с «Санькой», немножко пробовал для начала, сам просто для себя, и тоже понял, что это не мое. Просто потому, что еще раз войти в тот же самый текст нет никакого удовольствия. Это какой-то мазохизм, если не сказать что онанизм. Ну, вот мне это максимально чуждо, я этим заниматься не умею. По «Патологиям» сценарий уже готов. Я его прочитал с огромным удовольствием, там половина, собственно, сделала по мне, а половина, может быть, треть — сделана совершенно новая какая-то история, отчасти только рифмующаяся с моей книгой, но мне это все крайне радостно, потому что я не хочу вмешиваться никоим образом в то, что будет происходить в кино. Меня даже не очень волнует, каков будет результат, меня, собственно, интересует одно: чтобы посмотрело какое-то количество людей фильм, потом они побежали бы и купили мою книжку и прочитали с удовольствием.
— Ну, вас не волнует результат, какой будет фильм, потому что все-таки, сценарий переколбасили сильно, если вы говорите треть осталась от книги?
— Я сказал: треть переделали!
— Треть переделали…
— Ну, меня не волнует совершенно. Я говорю, что кино — это кино, и оно, по сути, ко мне не имеет никакого отношения, я воспринимаю кино как рекламу моей книги. Хорошо, если она будет сделана качественно, и даже не важно, если она не будет совпадать с авторским замыслом. Главное, что люди потом возьмут эту книгу. Люди, которые никогда бы ее в жизни не взяли, потому что не только телевидение, но и кино, это огромное такое вспомогательное средство для писателя!
— А можете вы не разделять политической позиции какого-то человека, но при этом дружить с ним?
— В последнее время я только этим и занимаюсь. Мало того, вот мы сейчас вот ехали, было такое мероприятие «Литературный экспресс»: какое-то количество писателей пересекло всю Россию от Москвы до Владивостока. И вот мы все ехали, выступали в самых разных городах, а потом собирались после выступлений, и ночь проводили в вагоне все вместе. Взгляды многих из этих писателей не совпадают с моими вообще никак: Евгений Попов и так далее. Это люди такого либерального толка. Старые, мудрые, веселые антисоветчики, каковым я, безусловно, не являюсь. Но я не идеологический человек… Я человек, ценящий больше всего харизму как таковую. Я ценю человеческое вещество, самого человека. И, конечно же, самого заклятого ультра-либерала я буду ценить, любить за последовательность и яркость мысли куда больше, чем какого-нибудь желчного и озлобленного на весь мир почвенника. Люди имеют значение! Люди — это самая главная радость.
— Вы с Лимоновым поддерживаете отношения? Дружите? И почему вы думаете, Лимонова не экранизируют?
— Во-первых, его экранизировал — три его повести, соединив в один сценарий, Велединский. Александр Велединский сделал фильм, «Русское» и потом он еще собирался делать «Эдичку», хотя я не уверен, что Лимонов позволит ему этот текст экранизировать. Но экранизировать Лимонова, мне кажется, достаточно сложно. Тем более сложно в наши времена, потому что он все-таки делает тексты, которые нужно снимать каким-то другим образом, и уж явно не тем самым клиповым, о котором мы говорили. А Велединский как раз попытался это сделать. Он все-таки из «Русского» сделал такую вот увлекательную, сюжетную вещь. А Лимонов по сути бессюжетен. Там сюжета как такового нет, там сюжет — развитие, разлом и мука человеческой души. Хаос человеческой души. А это экранизировать крайне сложно. Этим должны заниматься люди, соразмерные Лимонову. Соразмерные его писательскому таланту. Что касается моей дружбы с ним, то дружить с человеком, который мне годится в деды, это достаточно сложно, но мы с ним периодически общаемся. Мы много разговариваем, и я отношусь к нему с бесконечным почтением, смотрю на него только снизу вверх, что называется.
— А почему, вы думаете, не экранизируют Пелевина? Почему не экранизируют, почти не экранизируют, Сорокина. Ну вот, сейчас будет «Поколение П», но больше мы не знаем экранизаций. Почему так происходит? Почему люди пишут свои сценарии бездарные и не обращаются к хорошей литературе?
— Ну, во-первых, экранизировать Пелевина крайне сложно. Нужно иметь столь же сложноорганизованный мозг, как и у Пелевина, и адекватно донести то, что он пишет, до зрителя — это задача крайне сложная, и она далеко не всем по силам. Что касается Сорокина, то Сорокин делал отличные сценарии, как минимум, фильм «Москва», который снял Зельдович, — очень хорошее качественное кино. Что касается экранизации современной литературы, то дело совсем не так плохо обстоит: только что был экранизирован Маканин, Учитель сделал фильм «Пленный»…
-Вам нравится фильм «Пленный»?
— Я его не видел еще! Вот у меня он лежит в сумке. Мне просто нравится Учитель, и я не думаю, что он как-то понизит планку свою. Я надеюсь на это.
— А кто из современных режиссеров вам нравится?
— Из современных режиссеров, безусловно, нравится Кира Муратова. Это гениальный человек. И поэтому, вот, можно называть Киру Муратову, а потом об остальном как-то немножко отдельно поговорить.
— Хорошо, существует Кира Муратова — дальше пошли!
— Ну, я, знаете, все-таки очень хорошо разбираюсь в литературе, а кино… Если кто-то мне долго будет говорить, что это — хороший фильм, то я, наверное, его посмотрю. Но я точно ни за одним режиссером не слежу так, чтобы смотреть все его фильмы. И, знаете, даже в моем возрасте, 33 года, появляется такое страшное чувство горечи о потерянном времени. Это очень болезненное ощущение, и бывало несколько раз, что, когда я заставлял себя посмотреть какой-нибудь фильм…
— Вы обламывались?
— Я настолько обламывался! Выходишь покурить, там, чаю попить, в итоге вечер просто убиваешь на это, и потом такой еще осадок такой дурацкий остается…
— «Груз 200» смотрели?
— Все фильма Балабанова почти я, наверное, смотрел, «Груз 200» не посмотрел. Но тут у меня, понимаете, свои, что называется, сдвиги в голове, потому что я не люблю антисоветское кино, мне уже 1000 раз сказали, что это не про то совсем. Что это — не антисоветское кино. Что это гениальный фильм. Я даже доверяю этому, но не могу я смотреть фильмы про плохой Советский Союз! У меня к этому детское отношение.
— Почему?
— Потому что люблю эту страну! Вот ту, которая называлась из 4 букв!
— СССР?
— Угу… я к ней отношусь с детским почтением, причем я прекрасно понимаю, что она из себя представляла, но я не люблю антисоветское кино, и пускай это будет мой маленькой слабостью. Вот меня за это Дуня Смирнова очень. .
— А антисоветскую литературу вы любите?
— Да тоже не очень люблю. Но тут процесс чуть проще, потому что с литературой у меня более близкие отношения. А когда я фильмы смотрю, я же не понимаю, что вы там делаете, я не могу оценить мастерство режиссера… В свое время я написал статью о вашем отце, просто потому что я люблю его фильмы, на меня накинулись интернет-жители, бросились меня ругать. Стали мне какие-то вещи объяснять, что там делается не так. А я не мог даже ничего им ответить. Мне нравится, но я не знаю, как это делается!
— Я знаю, что ни одна ваша строчка не уходит в стол. Как прошло ваше первое знакомство с издателем? С издательством? Как вы туда пришли? Как показали свои работы? Как это было?
— Действительно, да. Ни одна строчка не уходит в стол. И до сих пор все, что я написал, сразу публикуется. Это было 4 года назад, я написал роман «Патологии» — первую мою книжку, и ни к какому издателю я естественно, не пошел. Потому что относился к этому, пожалуй, несерьезно. И просто, зная о том, что есть такой прекрасный, многоумный человек, который читает все, что ему присылает, зовут его Дмитрий Львович Быков, — я взял и отправил ему по электронной почте роман, сказал «Дима, привет! Я это я. Может, ты прочитаешь мою книжку?» Я-то теперь понимаю ценность этого поступка, потому что он действительно ее прочитал, очень серьезно, тут же опубликовал какую-то главу из нее, сделал рецензию. Дай бог, если я сейчас читаю одну сотую из того, что мне присылают, а мне много всего шлют постоянно, мне вот не хватает на это времени. А у Димы хватает. Я просто преклоняюсь перед ним. Ну, он прочитал, куда-то отнес, там не сразу все получилось, я куда-то отправил сам — в другое место. Там сразу все как-то завертелось, там не было никаких особых проблем. Ну, потому что все-таки книга — это не фильм, она не требует таких больших вкладов и затрат, там все быстро издалось, а потому уже само по себе покатилось.
— На вашем сайте вы сами отвечаете на вопросы?
— На вопросы — сам! Сам отвечаю, а свой ЖЖ я завел, кстати, по одной простой причине — была одна такая встреча в верхах. Я встречался с одним видным российским чиновником, и …
— С каким?
— С Владимиром Владимировичем Путиным — 2 года назад. И после этой встречи пошел какой-то бешеный вал хамства со стороны ЖЖ-юзеров, которые, видимо, сами очень хотели попасть на эту встречу, не знаю, что они там еще испытывали, и мне нужно было, конечно, срочно отвечать, потому что я не люблю, когда мне хамят. И я тут же немедленно завел свой журнал, зашел раза 4, послал там на хер кого-то, и они как-то сразу успокаиваются, когда так разговариваешь. И вот я сам туда ничего не пишу практически. Ну, очень редко. Но если кто-то появляется, кто хочет мне что-то сказать, я тут же, раз — появляюсь, и говорю: «Здравствуй, друг!»
— В кино очень сложные отношения у всех режиссеров, сценаристов, участников процесса с критикой. А у вас какое отношение с литературной критикой?
— Мне сложно что-либо дурное об этом сказать, потому что из тех двухсот статей, которые обо мне написаны, из них на сегодняшний момент 198, прямо скажем, хвалебные. Я засахаренный просто писатель. Уже пересахаренный даже! Ну, там есть 2 ругательные, они на этом фоне, меня, конечно же, тоже радуют. Вы понимаете, я как-то для себя сразу определил, что у людей просто в принципе разная физиология на всех уровнях: кто-то любит такую-то пищу, кто-то так любит заниматься сексом, кто-то любит ту или иную пору времени, погоду там, я не знаю! И такое же отношение и к тексту, или к фильму. Такое же отношение к тексту. Ну, просто, он поперечен крови того или иного человека, потому что он по-другому сложен, и на это вообще нельзя обижаться, ни в коем разе. Я не обязан ему понравится, мы не можем понравится всем женщинам на свете как мужчины. И наоборот. И так далее!
— Что такое нацбол? И почему вы нацбол?
— Нацбол это агрессивный, разумный молодой человек, готовый подставлять свою башку за то понимание правды, которое у него сложилось к его возрасту. И более всего я ценю эту организацию за, собственно, умение подставляться и жертвовать собой, и идти в каждом своем деянии до конца. То есть, во времена, тотального конформизма наших политических элит, вот это движение, Лимоновское, оно, конечно, служило в известном смысле абсолютным оправданием политики как таковой, потому что в Рооссии политика упразднена. А это была реальная, натуральная живая человеческая политика, людей в чем-то убежденных. Я могу разделать чьи-то убеждения, а чьи-то не разделять. Я не согласен порой с 8 из 10 высказываний Лимонова, но это ничего не отменяет… Потому что — мы говорили ранее — для меня последовательность человеческих действий, она куда более важна! Последовательность, самоотверженность и уверенность в своей правоте. Вот этот громокипящий разум, эта всклокоченность, готовность идти в каждом деянии до конца, она характеризует и моих молодых товарищей.
— А что в планах?
— В моих личных?
— Да!
— Я хочу написать 2 романа…
— Что в столе лежит, и что, уже первые строки написаны на первых листках бумаги?
— Я сейчас расскажу об этом. А заодно я хочу немножко в другую сторону повернуть ваш вопрос, потому что мне очень бы хотелось написать семейный роман, а в России сейчас нет семейного романа и мало того, нет семейного кино. Между тем, сага о семье является идеальной возможностью понять — что такое время, что такое нравы, что такое вообще есть мы. Конечно же, нужна в известном смысле «Анна Каренина» — и в кино и в литературе. Но сейчас никто не занимается этим. Я не знаю, может быть, я что-то просмотрел…
— Сейчас я вас перебью: вот, вы нацбол, пишите «Саньку», и там главный герой, такой, каким вы его нарисовали, он похож на вас, да? Отчасти?
— Ну, отчасти все герои похожи на меня…
— Да? Проходит время. Сейчас дети, семья, и вы пишете книгу о семье…
— Ну…
— Это трансформация — плановая?
— Ну, я честно в этом признался. Конечно, какая-то трансформация происходит, и она будет происходить неизбежно. Все мы взрослеем. Все мы даже стареем, но я искренне, истово надеюсь на то, что ни одна моя часть не сожрет другую! Понимаете? Помимо семьи, у меня ведь есть такой, ну, что кокетничать, писательский успех, он может куда быстрее сожрать любое нацбольство, чем семья, например. От семьи многие с радостью убегут куда угодно — на любую улицу, лишь бы в семье не сидеть! Поэтому, я думаю, что главная задача человека это потреблять жизнь во всех ее состояниях, в этом смысле, Чечня, война, любовь, дети, политика, литература — это все должно в одном человеке совмещаться, и только тогда он будет полноценен. Мне хотелось бы все это в себе нести и ничего не потерять. Но это, конечно, огромные и отрицающие друг друга грузы, и приходится иногда стачивать какой-нибудь угол, чтобы все совместилось. Вот и семейный роман, вот надо заказать семейный роман! Хороший, еще лучше — счастливый! У меня такая была мысль — начать книжку фразой: «Господи, как много счастья обещал мир в детстве, и все сбылось!» — и вот дальше написать целый роман. Как именно все сбылось. Но это огромная задача, непосильная! Поэтому, пока я сейчас делаю, дай бог, сделаю одну вещь такую — с элементами фантастики, и еще один, там, ну, экшн, скажем, такой — сделаю то, что у меня получается…
— Ну, это все для кино прямо!
— Мне многие об этом говорят, и действительно, у меня купили все мои книжки, даже то, что я сейчас написал, — рассказы, на них тоже нашлись уже режиссеры, уже ведут какие-то переговоры, еще ничего не продано и не куплено, но люди сразу реагируют — их видимо, цепляет внятность повествования. Ну, вот, есть герои, есть события, есть завязка, развязка, видимо это — я не нарочно это делаю. И никогда не затачивал себя под кино, но так получилось — получилось совершенно случайно. А что касается фантастического романа, знаете, у меня есть такая идея, я думаю, кстати, и для кинематографистов тоже она покажется интересной. У меня есть идея и желание написать несколько книг абсолютно противоположного толка. То есть, чтобы существовал в некоем смысле идеальный писатель, который написал, я не знаю, «Анну Каренину», «Горячий снег», «Замок» Кафки, «Дети капитана Гранта» и еще какую-нибудь книгу… То есть, то, что один человек написать не может в принципе! Я думаю, что если вот снять такое разное кино, пять разных фильмов, это было бы огромное счастье.
— Это моя идея!
— Да?
— Это — моя идея!
— Я не воровал!
— Это — моя идея! Я хочу снять фильм о войне, я хочу снять научно-фантастический фильм, я хочу снять тонкую мелодраму на двух актеров, я хочу снять детектив и так далее. И чтобы это было три-четыре-пять — дай бог жизни, картин!
— Ну, может где-нибудь пересечемся там…
— Пересечемся! Обязательно… Скажите, а Захар — это же не ваше имя? Захар — это имя вашего дедушки!
— Деда, да! По отцовской линии…
— Деда… Почему вы это имя выбрали?
— Ну, выбор был прост, очевиден, и сделан, что называется, по-мальчишески! Я в определенный момент решил, что мама назвала меня слишком интеллигентно. Назвала Евгений Баратынским именем, а я решил, что это несколько эстетское имя, и нужно делать брутальную прозу и именоваться тоже подобным образом! Потом, может быть, это какая-то попытка сказать: «я в домике, я — в домике! Евгений — это отдельный человек, не трогайте его, а если я какие-то злые силы навлеку своими текстами, — вот Захар! К нему обращайтесь!». Вот так немножко подурачился! А потом к Прилепену это имя прилепилось, и меня кроме жены и детей все называют Захаром, тем более, круг общения сложился последний годы, и даже старые друзья как-то уже стали переименовывать меня и тоже называть Захаром. Поэтому когда на улице кричат: «Женя», я даже иногда не оборачиваюсь. А если «Захар» слышу, то бегу к этому человеку сразу!
— Захар, спасибо за интереснейшую беседу, я желаю вам удачи! Я желаю вам много творить, чтобы все ваши книги были экранизированы, и чтобы те книги, которые уже имеют своих киноавторов, вышли в прокат достойно, собрали хорошие деньги, или хорошую прессу! Спасибо большое!
— Спасибо огромное!