Мне выдали аванс — теперь буду его отрабатывать
В Нижнем Новгороде живут два человека — Евгений ЛАВЛИНСКИЙ и Захар
ПРИЛЕПИН.
Первый — главный редактор аналитического портала “Агентство политических
новостей-НН”. Служил в ОМОНе командиром отделения, работал разнорабочим
на кладбище, грузчиком, охранником в ночных клубах. Участник контртеррористической
операции в Чечне в составе ОМОНа. Награжден медалью и знаками отличия.
Еще он участник нескольких десятков политических акций на стороне
леворадикальной оппозиции, член Национал-большевистской партии.Второй
— литератор, с 1997 г. постоянный автор газеты “Генеральная линия/Лимонка”,
дебютировал как поэт в 2001 г. Победитель международных сетевых поэтических
конкурсов, участник семинаров и форумов молодых писателей, лауреат
премии Бориса Соколова (2004) и премии газеты “Литературная Россия”
(2004), финалист премии “Национальный бестселлер” (2005).О его романе
“Патологии”, который и попал в финал “Национального бестселлера”,
так написано в “Роман-газете”: “Никто еще с такой силой не показывал,
какой след оставляет война в душах молодых людей... Повесть молодого
писателя Захара Прилепина — это, несомненно, открытие в литературе.
Она “обречена” на успех у читателей”.Что интересно, оба родились
в 1975 году в Рязанской области, окончили филологический факультет
Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского,
женаты, имеют двоих сыновей...В общем, Лавлинский и Прилепин очень
не похожи друг на друга, но все же существуют в одном человеке, который
старается не путать и не ссорить этих двух людей, и утверждает, что
не страдает раздвоением личности, а наслаждается этим!
— Ныне писательская среда в основной своей массе толерантна, — утверждает
Захар Прилепин (или Евгений Лавлинский?), — то есть, с одной стороны, люди
либеральной закалки лично мне прощают мои радикальные и в известном смысле
экстремистские политические убеждения, — а с другой стороны, патриотическая
общественность ничего не имеет против того, что, например, свои тексты я
публикую в таких изданиях, как “Новый мир” или “Дружба народов”, или “Искусство
кино” — в которые до недавнего времени не ступала нога подобных мне.
Все это — замечательная почва для развития литературы. Благоприятствует этому
и, простите за цинизм, наше больное, дурное, вывихнутое во многих суставах
время. На литературу “минуты роковые” всегда действовали оживляюще.
— На что сейчас “клюет” читатель, если так можно сказать?
— Российский читатель — понятие совершенно замечательное и малоизученное.
Но он есть, этот читатель, и обилие книжных магазинов только на одной
Б. Покровской — тому подтверждение (я недавно был в Париже — там на весь
город книжных лавок меньше, чем у нас по дороге от памятника Горькому
до памятника Минину).
“Клюет” читатель на самое разное и готов “клюнуть” еще на очень многое, потому
что незашорен и открыт. Конечно, часто неблагоприятно воздействует мода на
какую-нибудь ахинею вроде Коэльо, и все бегают с этим “философом для бедных”,
как безумные.
Но то, что в первых строках лидеров продаж серьезной литературы упомянутые
мною Дмитрий Быков, Проханов, Лимонов, то, что активно переиздают (а, значит,
покупают) военную прозу — великолепных авторов, таких как Астафьев, Бондарев,
Константин Воробьев, Виктор Некрасов, наконец, то, что есть интерес к молодой
прозе, — например, к книгам моего товарища Сергея Шаргунова, — все это не
может меня не радовать.
Мне кажется, читателю больше не интересны столь модные еще недавно разоблачения
“сталинских репрессий” и всевозможная, дурного пошиба, чернуха. Читатель
жаждет живого слова, живых эмоций, посему так моден непритязательный и плохой
в сущности писатель, зато очень искренний и совершенно очаровательный Гришковец.
Читатель ждет, что с ним будут разговаривать на современном языке, со всеми
атрибутами актуальной реальности — и отсюда, конечно, успех Пелевина. Наконец,
молодой читатель во многом антибуржуазен, чрезмерная сытость или мещанская
пошлость ему, как и в начале XX века, неприятны, — отсюда успех западной
нонконформистской литературы, — читают и “Бойцовский клуб” и “Американский
психопат”, и таких замечательных авторов, как Чарльз Буковски, или чуть запоздавших
в России Селина и Генри Миллера.
— На чьих книгах вы сами были воспитаны?
— Как и всякий советский подросток, я воспитан на отличной детской литературе
— Джек Лондон (которого в Америке давно забыли), Жюль Верн, Аркадий Гайдар,
Александр Беляев. Потом — Алексей Николаевич Толстой, подзабытый ныне
Степан Злобин — автор исторических романов, чуть менее забытый, совершенно
восхитительный Гарин-Михайловский... Это те авторы, что были прочитаны
(и многократно перечитаны) мной лет до четырнадцати.
А потом, конечно, русская классика. Лет в четырнадцать я начал читать очень
много поэзии “серебряного века”, тогда малодоступной. Но я находил где-то
в библиотеках, в букинистических магазинах редкие издания и переписывал от
руки в отдельные книжечки Велимира Хлебникова, Игоря Северянина... Делал
еще в 1987 году толстенные сборники, отпечатанные на машинке — “Русский футуризм”,
собирал туда десятки авторов. Такие антологии на прилавках магазинов появились
только года два назад, — а моими самодельными сборниками почти 20 лет назад
зачитывались филологи нижегородские.
— Что перечитываете?
— Очень многое хочется еще прочесть, поэтому жаль времени, и оттого почти
ничего не перечитываю. Исключений всего несколько — мои любимейшие писатели
Леонид Леонов, Гайто Газданов, их перечитываю постоянно, и каждый раз
поражаюсь тому, что я физически не могу понять, как они это сделали.
Впрочем, то же самое, конечно, испытываешь, когда перечитываешь прозу
Пушкина, Лермонтова, Гоголя — это непостижимая и недостижимая высота.
И Шолохов, конечно, абсолютный гений.
— Это ваш “джентльменский набор книголюба”?
— Из отечественных авторов — да. О зарубежных можно говорить бесконечно долго.
Потрясшая меня книга — “Иосиф и его братья” Томаса Манна. Я прочел с
огромным удовольствием всего Генри Миллера. Как минимум по одной волшебной
книге написали Ромен Гари (“Обещание на рассвете”) и Джулиан Барнс (“История
мира в десяти с половиной главах”). Последние книги американского Набокова
— необыкновенно хороши: “Ада, или Радости страсти”, “Смотри на арлекинов”...
Помимо модной, но не всегда хорошей литературы, есть литература чуть менее
известная, но куда более качественная. Вот живет в Сибири такой писатель
Михаил Тарковский, мы, кстати, издаемся в одном издательстве. Он родственник
тех самых Тарковских, поэта и режиссера, но совершенно иной, иного состава
и духа человек. Пишет отличную прозу, просто замечательную.
Конечно же, я хотел бы поделиться своим мнением (которому я доверяю) и сообщить,
что современная поэзия — это вовсе не Вишевский или Иртеньев, — а Геннадий
Русаков, Борис Рыжий или Александр Кабанов. Может быть, книги последних купить
сложнее, но зато — это истинное слово, а не кривлянье и фиглярство.
Читать на самом деле можно все, что угодно. Куда сложнее отдавать себе отчет,
что Маринина — это просто неприлично, Михаил Веллер — писатель, может, и
забавный, но дурной, а вот Андрей Битов или, например, Тимур Зульфикаров,
это, наверное, скучно кому-то, но зато — настоящее. Вообще, хорошей литературы
очень много и выбрать между хорошией, не прикасаясь к дурному, — можно. Причем
— на любой вкус. Было бы желание получить качественный продукт, а не превращать
собственную голову в помойку.
— Нужно ли начинающему автору гнаться за оригинальностью?
— Ну, вы сами догадываетесь, что не нужно. Тем более что постмодернизм сейчас
малоинтересен и куда актуальнее новый реализм. Хотя со скидками и исключениями,
конечно.
Писать надо, как Максим Горький, кажется, учил, — о том, что знаешь, и постараться
поменьше выдумывать и брать на себя только то, что вытянешь.
— Вы так и писали роман “Патологии”?
— “Патологии”, как выяснилось, получились таким живым, кровоточащим куском,
а живое всегда интересно.
— Как выглядит процесс написания книги?
— Процесс следующий: у меня выпадает свободных пятнадцать минут (свободных
от моих малых детей, от работы, от второй моей работы, от иных неотложных
дел, в том числе от политики) — и я сразу пишу. Ввиду того, что такие
минуты выпадают редко — пишу тоже редко. Если есть пять свободных часов,
могу написать рассказ или большой кусок романа.
Такие понятия, как “будни” и “выходные”, мне давно ни о чем не говорят.
— Есть ли желание полностью уйти в писательство? И как это “уживается”
с работой в “Агентстве политических новостей”?
— “Агентство политических новостей-НН” — этой мой проект, мой и моего друга
Дмитрия Елькина. То есть, мы с ним построили этот дом — “АПН-НН” и живем
в нем со всем нашим отличным коллективом. Я не наемный работник — я сам себе
хозяин. Но бизнес есть бизнес, и здесь ничего надежного нет.
Что касается писательства, то главное не в собственно писательской работе,
а в независимости. Я хотел бы получить независимость материальную, чтобы
не заниматься всякой поденщиной никчемной, а делать исключительно то, что
считаю важным и нужным.
Естественно, успешное (то есть, приносящее материальные плоды) писательство
— предпочтительно, и я с удовольствием занимался бы только им (хотя политику
я оставлять не собираюсь). А писательство “в стол” я не рассматриваю и никогда
не рассматривал всерьез. Для отца семейства, коим я являюсь, такое времяпрепровождение
является просто аморальным.
— Кто ваши друзья по цеху?
— Я хорошо знаком с очень многими людьми из мира литературы. Переписываюсь
с известным критиком Евгением Ермолиным и замечательным поэтом и публицистом
Геннадием Красниковым. Мне неоднократно помогали и Владимир Бондаренко,
и Леонид Юзефович, и Дмитрий Быков.
Я знаком, конечно же, с Эдуардом Лимоновым. Общался с Владимиром Маканиным.
Одну из премий получил из рук Фазиля Искандера, колоритный такой старик.
Недавно ездил в Болдино, подружился с отличным поэтом Владимиром Силкиным,
с которым, как выяснилось, мы родились в соседних поселках в рязанской глубинке.
Часто людей интересует Виктор Пелевин — с ним я не знаком. Но “Патологии”
мои он читал.
Близко общаюсь я с ребятами своего поколения, — поколения условно тридцатилетних,
— с Сергеем Шаргуновым (которому 25), прекрасным писателем из Карелии Димой
Новиковым (которому 35), а я ровно посередине, у меня недавно был юбилей,
мне три десятка лет.
— Слава пришла?
— Знаете, я не буду кокетничать. Я получил за год четыре литературные премии,
вошел в шорт-лист мега-престижного “Национального бестселлера”, обо мне
написали (и написали хорошо) почти во всех крупных литературных и публицистических
изданиях страны — причем высказывались обо мне такие люди, что уже носят
титул “живых классиков”, я печатаю свои тексты в самых маститых журналах
и главных литературно-публицистических газетах, издал книгу в отличном
московском издательстве “Андреевский флаг”, веду переговоры с зарубежными
издателями, получил в конце концов около двух сотен писем от читателей...
Мои тексты читают и хорошо отзываются о них люди самых разных социальных
слоев и статусов: от моих бывших и забубенных коллег, скажем пышно, по оружию
до спикера Совета Федерации Сергея Миронова и бывшего главы администрации
президента Сергея Филатова... Меня все это, конечно, по-хорошему забавляет.
Но это, конечно же, еще не слава, а, скорее, успех. Два этих понятия в русском
языке означают несколько разные вещи.
В общем, мне выдали отличный аванс — теперь я его буду отрабатывать.
«Биржа», № 28, 13 июля 2005 г.