Захар Прилепин: «Русские мужики очень крутые»
Писатель рассказал, как воюют русские мужики.
С момента покушения на писателя и общественного деятеля Захара Прилепина прошло уже более пяти месяцев. Захар тогда, можно сказать, чудом остался жив, хотя на его лечение и реабилитацию уйдет еще немало дней. Важно, что все это время Захар не выпадает из информационной повестки. Его оружием остается перо и слово. Он довольно активен. А недавно появился уже в публичном пространстве — приехал на церемонию инаугурации губернатора Нижегородской области Глеб Никитина. Был довольно бодр и позитивен. Назло своим недоброжелателям. О своих прошлых фронтовых буднях, патриотизме и вере в победу он рассказал в интервью ИА «Время Н».
— Захар, вы долгое время выполняли боевые задачи на Донбассе. Какой период был самым сложным и почему?
— Хоронить товарищей тяжело. Что до периодов: нет, я не могу выделить какой-то год особо. Я никогда не пытался осмыслять вещи, которые выше моих компетенций. Ставили задачи — мы их с тем или иным успехом выполняли. И 8 лет назад, и год назад.
Для нашего подразделения «Оплот» самым болезненным был выход с Купянска в прошлом сентябре. Там погибли золотые ребята из первого набора — а пришлось по приказу собраться и оставить отвоёванное в Харьковской области. Это — противно. Но и тут в депрессию никто не впал.
— Менялось ли отношение членов вашей семьи к событиям на Украине с 2014 года?
— Мы с женой до 2014 года часто бывали и в Киеве, и на западной Украине; пересекали на автомобиле огромные территории этой страны. И контекст грядущего противостояния был в целом понятен уже тогда. За полгода до Майдана я начал писать один за другим тексты о возможном начале гражданской войны на Украине. В России тогда не слишком в это верили, но прав оказался я.
Моя семья с первых дней «русской весны» сопереживала сопротивлению Донбасса, Одессы, Харькова.
И, конечно же, моя жена приняла в 14-м году как данность начало моей работы на территории Луганской и Донецкой областей.
В 17-м году моя семья переехала ко мне в Донецк. И была со мной целый год.
Жена очень тяжело пережила смерть Александра Захарченко: он бывал в нашем донецком доме, мы дружили, и у Саши было особое, рискну сказать, родственное отношение и к моей жене, и к нашим с ней дочерям.
Его смерть была нашей общей семейной травмой. Ощущение победительности, радости, светлой надежды, — которое буквально транслировал Захарченко, — оно дало жуткую трещину.
Но если вы спросите, приняла ли моя семья начало СВО, отвечу так: ни у кого в нашем доме праздника в связи с этим не было, но неизбежность масштабной эскалации была очевидна для нас с 2014 года.
Когда я начал создавать новый свой батальон, жена, конечно же, не удерживала меня и не отговаривала.
— Часто ли приходилось встречаться с земляками-нижегородцами?
— Нет, не слишком: объяснение этому простое: как правило, подразделения, по сути, замкнуты в себе — они решают свои задачи на вверенных им участках. Мы, безусловно, знакомимся со своими, так сказать, соседями, но у меня нет и не было привычки спрашивать, откуда они. Мы все там «донбасские».
Ну, а потом, прямо говоря, нижегородский типаж — его не так просто идентифицировать. У нас был комполка Мамай — Олег Мамиев, Царствие Небесное, — несложно было догадаться, что он осетин. Несколько раз я угадывал ребят с Липецкой области, откуда я сам родом: по словно выгоревшим, льняного цвета волосам — у меня у самого такие же были в детстве, и это примета мужчин из тех мест бросается в глаза. Можно определить рязанца, казака донского или кубанского, безусловно, выделялись чеченцы, татары, буряты…, а вот с нижегородцами — нет: даже если видел — я не опознавал их.
Но вообще я знаю, что парни из дзержинского ОМОНа, где я в свое время, четверть века назад, отработал пять лет — они по-прежнему в деле — и многие из них служат, и уже несколько раз ездили в командировки в зону СВО. Мои собратья из нижегородского СОБРа — тоже в деле. Просто на таких огромных территориях не так просто пересечься.
— Все ли идут воевать, исходя из патриотических настроений?
— В те первые 8 лет подавляющее большинство ехало сражаться за Родину. Даже если человека гнала тяга к приключениям, или опытным путем приобретенное умение воевать, или семейные раздоры (частая история — «сбежал от жены») — всё равно в основании лежал патриотический импульс.
Сейчас ситуация чуть сложнее. На первом этапе было, я знаю, огромное количество отказников из числа военизированных структур — люди, пошедшие служить, скажем, с целью получения жилья, увольнялись сотнями, если не тысячами.
Сейчас ситуация, безусловно, выправилась. Я встречал множество бойцов и офицеров, которые, в силу редких ротаций — устали, и элементарно хотят в отпуск. Но служащих, которые вопрошали бы «Зачем я здесь? Я не понимаю, о чем и зачем эта война», — лично я не встречал. Есть и такие, конечно, но это безусловное меньшинство.
А вот воюющих с задором и суровым вдохновением видел много. Русские мужики очень крутые. Невероятные у нас мужики.
— Что, на ваш взгляд, нужно менять в современном образовании, чтобы нынешнее поколение воспитывалось в духе патриотизма?
— Разве только в образовании дело? У нас все системные настройки сбоят. Массовая культура, телевидение, зависимые и независимые медиа уже несколько десятилетий выращивают человека, которые с пеленок научен нескольким вещам: «Бери от жизни всё!», настоящая цивилизация — это Запад, «рашка» и «совок» — отстой, если есть вариант свалить в теплую страну и там засесть, сдавая здесь хату — значит, ты выхватил счастливый билет; ну и прочее, прочее, прочее — чего я вам рассказываю.
Мы не можем менять образование, а остальное — не менять. Потому что, ну, вот, скажем, ребенок читает «Бородино» или главы из книги «Как закалялась сталь» — а потом открывает новости и видит яхты, тусы и позолоченных наследников нашего олигархата в бассейнах, полных загорелых девиц. И у него возникает некоторый диссонанс.
Это не значит, что я против яхт и бассейнов. Но какую-то ясность надо внести. Мы вообще кто? Что мы за страна? Что мы строим? Куда движемся? Цель есть у нас? Раньше мы хотели стать частью «цивилизованного мира». Хотели путешествовать, «узнавать планету». Хотели жить в семье европейских народов.
Теперь мы выяснили, что эта семья — нам не семья, а лучшие наши друзья — северные корейцы, китайцы, иранцы и социалисты из Африки и Латинской Америки. Куба снова рядом.
Теперь у нас, навскидку, миллион мужчин так или иначе прошли через СВО, и гипотетически любого из них, оказавшегося пять лет спустя где-нибудь в Польше, могут повязать и отправить в Гаагу за «преступления против человечности».
Теперь у нас вся политическая элита страны под санкциями.
Теперь у нас вчерашние кумиры через одного — иноагенты.
Ну так мы будем как-то это осмыслять или нет?
Потому что пока мы никак это не осмысляем. Это типа у нас «временные трудности». То есть, когда мы их преодолеем — мы снова заживем как прежде?
Приедет Вера Сердючка и споет нам: «Ха-ра-шо! Всё будет хорошо!» — а мы спляшем?
Я плясать не буду. Это не моя музыка.
— Как оцениваете подготовку тех бойцов, которые сегодня попадают в зону СВО?
— Едва ли тут можно обобщать. Учатся на ходу — в том числе, потому, что война в 2014 году и война в 2023 году — снова оказались разными войнами. Но учатся в целом успешно. Русские — я в самом широком смысле говорю о русских — смекалистые.
Проблема только в том, что с другой стороны — такие же как мы.
Просто мы правы, а они нет.
— Можно ли сравнить работу тыла в период Великой Отечественной войны и сегодня?
— Огромное количество волонтеров и активистов пашут на фронт. Вкладывают личные средства, рискуют, тратят всё свое время.
Если говорить в целом про страну: нет, наша страна и наша богоданная власть решила, что мы не будем делать СВО — делом общенациональным. Кто хочет — участвует. Кто не хочет — не участвует.
Власти виднее. Я не буду это комментировать.
— Когда, по вашим ощущениям, вы сможете вернуться в боевой строй?
— Как Господь управит. Обузой своим товарищам быть нельзя. Работаю над собой неустанно.
— Чего, на ваш взгляд, сегодня не хватает до нашей скорейшей победы?
— До скорейшей победы не хватает одного: чтоб «цивилизованный мир» две, ну, три недели не гнал на Украину вагоны с евро, танки, пушки, минометы, беспилотники, медикаменты, военных специалистов и наемников. И всё разрешится.
Но пока я в такую вероятность не верю.
Значит, будем брать друг друга измором.
Всё когда-то кончается. Кончится и это.