ИНТЕРВЬЮ ПОСЛЕ СМЕРТИ: ЗАХАР ПРИЛЕПИН О ПОКУШЕНИИ, СОБСТВЕННЫХ ТРАВМАХ И РЕАКЦИИ КРЕМЛЯ

Интересно, что уже на второй день после покушения на писателя, политика и майора Росгвардии Захара Прилепина многие СМИ стали бодро писать, что его здоровье улучшается от часу к часу. «Ну, наверное, им так положено писать», — полагает Прилепин. И то, что не было какой-то реакции из Кремля, его тоже не смущает. Об этом и не только рассказал он в эксклюзивном интервью «Вашим Новостям».

ВН: — Как проходит ваш день в палате? Что читаете? Что-то пишете? Удаётся вам работать?

— Признаться, почти не читаю.

По крайней мере, в сравнении с тем, как читал раньше.

Священное Писание наугад. Избранное поэта фронтовика Павла Шубина, строк по 10.

Одну любопытную книжку про Ленина, тоже абзаца два в день.

Вот привезут новые книжки стихов моих товарищей Александра Пелевина и Алексея Остудина. Может, полегче будет, почитаю.

Сам ничего не пишу.

Я так сформулирую, чтоб без трагедизма: помимо всех травм, которых достаточно много и которые болят даже на обезболивающих, у меня, назовем это максимально мягко, травма головы.

Поэтому книги лежат пока. Головой я смотрю в потолок и на своих прекрасных врачей, которые заглядывают в гости.

ВН: — Как вы бреетесь?

— Нормально — жена принесла зеркальце и электрическую бритву. Беру и бреюсь. Пеленку подстелю под лицо, и всё.

У меня в первую неделю после случившегося начала расти борода, тем более что периодически меня вводили в искусственную кому, которая не давала возможности смотреть на себя в зеркало.

Но так как меня и дальше всё время оперировали, одна из врачей попросила бороду сбрить.

Ну я и сбрил.

Хотя потом подумал, что врач просто хотела, чтоб я был похож на себя прежнего.

ВН: — К кому за прошедшее время вы испытали большую благодарность? Кто сильнее разозлил?

— Я читаю понемножку в блогах, что пишут добрые русские люди. Как они вспоминают Сашу «Злого» Шубина, который погиб рядом со мной. Который на самом деле был не «злой», а само добро и сама преданность, хоть и с таким позывным.

Послушал приветы от Федора Конюхова, от Карена Шахназарова — и очень тронут, конечно… Я не могу всех перечислить.

Тем более что у меня нету прежних телефонов и ноутбука, так что догадываюсь, что многие знакомые и незнакомые написали туда.

Когда смогу — зайду в почту. Потом.

Разозлил — никто. Меня немного, но, скорей, весело подбешивает тон нашей прессы, которая со второго дня оповещает, как мне всё лучше и лучше. Ну, наверное, им так положено писать.

ВН: — Вам больно? Вы чувствуете боль в течение дня? Где? Какой силы?

— Напоминает диалог из американского сериала…

Периодически мне больнее, чем в те часы, что я лежал у машины переломанным, как печенье к чаю.

Но теперь у меня отличные врачи.

Я живой, и я, хоть и медленнее, но мыслю. Словно мысль стала не вода, а янтарь.

Поверьте, у нас были очень высокие шансы не вести этот диалог не только вследствие того, что я умер физически. А просто потому, что вы даже не стали бы его начинать.

Так что всё это само по себе чудо.

А боль однажды закончится.

ВН: — Какие открытия для вас сделал ваш собственный организм?

— Я пока не очень осмыслил.

Ну я выяснил на личном примере, что человек может подолгу не терять сознание в тех обстоятельствах, когда, может, лучше было и вырубиться.

ВН: — Что в эти дни, минуты беспокоит сильнее всего?

— Я скучаю по Саше. Он был больше чем сослуживец. Он был мой ангел-хранитель. Я не знаю, где его похоронили. Хочу к нему на могилу.

Он собирался вот-вот жениться. На удивительно прекрасной девушке. У нас оставалось еще полгода контракта, и он мог не продлевать его, прямо говоря. Он служил на этой войне с 2014 года и в каком-то смысле вырос на войне, потому что сбежал туда в 17 лет и уже там стал настоящим профи.

Он все долги отдал многократно.

Но когда мы создали летом прошлого года подразделение «Оплот» — а осенью с легендарным донбасским комбатом Сергеем «Французом» Завдовеевым окончательно сформировали этот батальон в составе «Росгвардии», Злой сразу пришел за мной следом и сказал, что будет служить столько, сколько я буду. Год так год, два так два.

ВН: — Есть ли у вас мысли про «я мог бы сделать поворот влево, и все бы остались живы», «мы могли бы сесть в другой автомобиль, и Саша был бы жив»? Есть ли мысли подобного порядка?

— Нет. Всё случилось, как случилось.

Они уже прибыли туда, и они бы уже не ушли, не закончив.

Это случилось бы завтра, послезавтра, когда угодно.

Вопрос только в том, что в деревне были еще и мои дети.

На другой день мы могли бы поехать в машине не вдвоем, а…

…я не буду об этом говорить.

ВН: — Знаете ли вы о какой-то реакции Кремля на покушение?

— Не интересовался, но давайте уж не будем навязчивыми. Кремль не обязан сообщать всем о своих реакциях.

Я знаю, что когда взрывали Захарченко, Арсена Мотора, затем Дашу Дугину, — была личная и конкретная реакция конкретного человека. Но иногда он её оставляет при себе.

ВН: — Чья реакция вас сильнее всего удивила?

— Ничья. Хохлы как хохлы. Они сначала сладостно улыбаются, рассказывая, как «едва не погиб комбатант и пропагандист, зато убили его охранника», потом, кося бесстыжими глазами, начинают врать про «завернутые гайки Кремля» и прочую ахинею, которую они несли, даже когда взяли Трепову, убившую Владлена Татарского и тут же рассказавшую про всю подоплёку.

Впрочем, и в моем случае — там всё прозрачно до степеней хрустальных.

ВН: — Были ли у вас предчувствия о том, что что-то такое может быть?

— У меня было знание уже многие годы, примерно с 2017-го, основанное на конкретных данных, которые поставляли конкретные службы, которые конкретно меня периодически спасали. Или как минимум оповещали, а дальше уже думал Злой, который с какого-то момента всегда руководил «личкой».

Первый свой донбасский батальон я начал создавать в 2015 году, мы плотно общались тогда с Арсеном Моторолой.

Там же было на него два покушения почти подряд. Первый раз его пытались взорвать у больницы, куда он приезжал за женой, которая только вот родила второго ребенка. Мы с ним виделись вечером, а утром — новости: Арсена Моторолу подорвали.

Он, помню, мне тут же позвонил. Я даже гордился этим потом. «Захар, я в норме, не беспокойся», — сказал и засмеялся в своей манере. Означавшей, что ему ничего никогда не будет.

Вскоре я заехал в Донецк уже как советник Захарченко, и мы с Мотором часто перетирали по всяким нашим делам.

А потом его убили. В этом лифте, где его подорвали, я, конечно, катался и с ним, и без него, а с тем его охранником, что погиб — Теймуразом, — не раз и не два.

А Михаила Гиви убили, когда я служил уже. Это уже 2017-й.

Это всегда было рядом.

Хотя сам я тогда еще не был в «планах» СБУ, думаю. Точно не в ближайших планах, скажу так. Мотор, впрочем, считал иначе и всегда меня увозил-привозил на наши встречи под своей охраной. У него всё это было поставлено всерьёз.

В любом случае я понимал, что это часть договора, который заключаю со своей жизнью.

А вот к 2018-му, когда я уже давно служил в армии ДНР, сложились совсем иные расклады. Там уже с Украины шли и прямо, и косвенно вести, что меня «ищут».

Захарченко мне сказал однажды: «Вывези семью из Донецка — заехали три группы сразу, работают по мне, Ташкенту, Абхазу и тебе».

Захарченко убили в том кафе, где мы с ним сто раз сидели за чашкой кофе.

Это потом определенными ботами разгонялось, как «некоторые донбасские командиры сидели по ресторанам».

На самом деле это у Захарченко манера была: каждый день показывать местным, что мы ничего не боимся и это наш город. Ну и всякие малые совещания по текущей повестке тут же и проводились — то в одной кафешке у администрации, то в другой. Захарченко в администрации не хотел, поэтому так. Ну или он ко мне заезжал сам. Или меня вызывал — у нас триста метров было расстояние между домами.

И вот мы либо дома, если раннее утро или уже ночь, пересекались, либо прямо посреди города.

Сначала ресторан «Пушкин» был, но там нашли по 3 кг тротила два раза подряд, и Захарченко велел его закрыть, а мы перешли в соседнее кафе.

Такая история была, короче. Обычная.

Тогда, как он и велел, я вывез семью из Донецка и заодно ушел в отпуск, в котором год уже не был. Это был июнь или июль, а в августе Захарченко подорвали.

Потом, если сокращать, началась СВО. И мы с марта работали на всех новых территориях, в том числе и даже в основном на тех, что мы, увы, уже потеряли сейчас. Злой всегда был со мной. Мы тогда уже почудили хорошо.

И мне сообщали, что меня ищут. Ну ищут и ищут.

Было несколько моих мимолетных знакомых в Херсоне, которых я вчера узнал, а через неделю их уже взорвали.

Потом была Даша Дугина — ее убили на фестивале «Традиция», который, на самом деле, я и создал в 2015 году, и он с тех пор с одним, кажется, перерывом, ежегодно и проходил. Он и задуман был как «задонбасский» смотр всех наших.

Потом был Владлен, с которым мы виделись где-то за неделю до — сидели вместе: он, Герка Садулаев, Настя Кашеварова.

И Саша Злой был рядом всегда. Он был, естественно, и в первом составе батальона, и на «Традиции». И тогда, когда мы с Владленом распрощались, Злой меня дальше увёз — на позиции в ЛНР.

Там уже плотно шла инфа, что меня ищут на Луганщине уже как офицера Росгвардии.

Так что чему я должен был удивляться? Я ж не ребёнок.

…А этого парня я видел за день до — в своей деревне.

У нас там народа живет мало, но каждые выходные и тем более праздники наезжает куча людей, очень часто незнакомых, так что это обычно всё.

Но мы шли с дочерью — гуляли с собаками, а он шел навстречу и резко свернул с дороги в лес.

У нас, впрочем, огромные опасные собаки: приезжие часто их опасаются и так делают. Но я всё равно как-то обратил на него внимание и с минуту молчал.

Дочь говорит:

— Ты чего молчишь?

Я говорю:

— Да ничего, показалось.

И забыл про него.

Это было в 11 утра примерно пятого числа.