Не плачь никогда
Вышел новый сборник Захара Прилепина
Фото автора на обложке в стиле Родченко, оглушительные рекомендации от Гюнтера Грасса и Дмитрия Быкова на заднике книги, список премий молодого еще писателя: «Русский Букер», «Национальный бестселлер». Нехитрый, но безотказный рекламный набор.
В литературной моде нынче красивые и брутальные. Не интеллигентские хлюпики 60-х и не «девятирасты», как называли поколение 90-х годов. В моде реальные литературные пацаны. Прошедшие Чечню, работавшие вышибалами, побывавшие в революционерах, но не павшие, не сломавшиеся, не скатившиеся ни в декаданс, ни в «достоевщину». Веселые, стильные, но не стиляги. Крутые, но без быковства. Пьющие водку с пивом, но не испытывающие похмелья. Стилистически точные, как выстрел, говорящие правду в лицо, но не без изящества.
Всю эту ересь я говорю, разумеется, не всерьез. Потому что если бы это было всерьез, я бы вообще о Прилепине не говорил. Но это тот образ, который сегодня возникает в связи с ним. Именно в связи с ним, потому что образ этот носится в воздухе. Этот псевдоидеал возник в результате чудовищной раскачки умов и нравов в 90-е и резкой попытки их стабилизации в начале двухтысячных. В этом перепаде общественных температур просто обязан был возникнуть образ Захара Прилепина, который обозначил бы собой связь времен и показал кузькину мать и тому, и другому времени. «Что, пацаны, хреново? Ничего, будем жить…»
Но, повторяю, все это не имело бы к литературе никакого отношения, если бы… Если бы Прилепин действительно не был так талантлив. Причем органически талантлив и вместе с тем прекрасно литературно образован. Красивых и брутальных сейчас навалом. И среди нацболов, и среди «нашистов». С внешностью у них все в порядке. С творчеством как-то плоховато.
Захар Прилепин громко прозвучал романами «Патологии» о Чечне и «Санькя» о молодых революционерах. Затем вышла книга рассказов «Грех», и вот новая книга «пацанских рассказов» — «Ботинки, полные горячей водкой». Конечно, лучше было бы наоборот: сначала рассказы, потом — романы. Прилепин засуетился, «зачастил», потому что издатели и премии ждать не любят: им подавай по книге в год, а лучше — сразу по две. Но все равно последняя книга Прилепина — это литературное событие. Именно литературное.
Прилепин — новый «кларист». «Акмеистами», а затем «кларистами» называли себя поэты начала ХХ века, группировавшиеся вокруг Гумилева, а потом Кузмина. Claris — лат. «ясный». В «кларизме» изживал себя символизм, слишком возвышенный, слишком заумный. В Прилепине изживает себя постмодерн — всеядный, но пустой и бездушный. Прилепин — это веселый ответ на нудотину концептуализма, на все эти бесчисленные рубинштейновские «карточки» и бесконечные сорокинские «кишки». Однако и традиционалистов Прилепин не порадует. Нет в нем ни милой нашим сердцам духовности, ни рыданьица по поводу затопленных деревень.
«Я жестокий. Черствый и ледяной. Я умею соврать, сделать больно, не чувствовать раскаянья. Я получаю по заслугам, получаю по каменному лицу; но там, где должен быть камень, уже глина, и она ломается, осыпается, оставляет голый ледяной остов. И только одна жилка живет на нем и бьется последней теплой кровью».
Эта последняя жилка — любовь к жене и дочке, к друзьям, которых мало, к детству, к своей деревенской бабке, к солнцу, к дождю… Это последнее настоящее, что можно любить не думая и не стесняясь.
Писать об этом красиво и нежно.
«— Дочка моя, не плачь никогда».
Это герой говорит дочке, не себе.