Жизнь удалась («Европа-Экспресс», Германия)
Банкир Авен против писателя Прилепина
Известный российский олигарх отрецензировал известный российский роман «Санькя». Его героев рецензент размашисто окрестил бездельниками. Такой взгляд представляется поверхностным.
С виду литературное, это событие неожиданно стало чуть ли не главной темой для обсуждения в русскоязычной части Всемирной сети. Люди полемизируют, ссорятся, мирятся, ругаются насмерть и сулят друг другу разные неприятности. А это значит, что литературой тут дело не ограничилось. Событие вышло далеко за ее рамки.
В общем, известный российский банкир Петр Авен написал рецензию на книгу известного российского писателя Захара Прилепина.
Эта книга, «Санькя», вышла два года назад. И сильно не понравилась Авену, недавно ее прочитавшему. Настолько не понравилась, что он согласился отрецензировать роман в московском журнале «Русский пионер».
Кратко о банкире и о романе. Авен — президент ОАО «Альфа-банк». Человек из когорты «старых» олигархов, тесно связанных с демократами первой волны. Входил в 1991 г. в состав «правительства реформ» Егора Гайдара: возглавлял Комитет внешнеэкономических связей, работал первым замминистра иностранных дел РСФСР. Затем стал председателем МВЭС России, позже был назначен зампредседателя Валютно-экономической комиссии правительства. Из Думы ушел в банк. Миллиардер. Коллекционирует русскую живопись конца XIX — начала ХХ в. и советский фарфор.
Санькя — герой одноименного романа Прилепина. Имя — от деревенской бабушки. Судьба — от автора и текущей русской жизни. Автор учился на филфаке университета, служил в ОМОНе, воевал в Чечне, состоял в запрещенной ныне Национал-большевистской партии, которую и воспевает, чередуя восхищение с отчаяньем, в своей книге. Нацбольство — это стиль жизни героя, который ненавидит сытую, буржуазную, чекистскую Россию и жестоко с ней борется. Но она еще жесточе и куда сильнее всех его соратников и подельников. Он обречен, и друзья его обречены, и подруги, и это так красиво и безысходно: умереть в этой России за светлую идею, которую всем героям романа даже сообща очень трудно сформулировать.
Санькя — герой нашего времени. Типа Печорина, но без дворянских корней. Типа Павла Власова, но без руководящей марксистско-ленинской идеи. Скорее, он анархист, но тут не идеология, а национальная черта. Разрушить до основанья этот поганый мир — и погибнуть на его обломках. Словом, «Да — смерть!», как написано на знамени национал-большевиков — юных российских мальчиков и девочек, возглавляемых знаменитым писателем-провокатором Эдуардом Лимоновым. Причем все это довольно серьезно: за свои убеждения и поступки и сам Лимонов, и его соратники платят по очень жестоким счетам. Иные расплачиваются жизнью.
Петру Авену все это чуждо. Он сходу берет высокую ноту: называет всех этих оппозиционеров, готовых вывалить на голову президенту РФ пакет с тухлыми макаронами, бездарями. Мол, талантами Бог обделил, жизнь проживается серая, вот и бунтуют. Такими же были Ленин, Гитлер, Сталин.
«На своем более „бытовом“ уровне таков и герой романа Прилепина — пишет Авен. — Быть обычным, таким же, как все, не совсем „лузером“, но и не очень успешным — нет никаких сил… Но если не получается первым, тогда буду „никаким“. А мир ваш, не давший мне достойного места, порушу… И, конечно, смириться с тем, что те, кто успешен, эту свою успешность заслужили талантом, работой, нет никакой возможности. Или „повезло“, как говорил у Булгакова поэт Рюхин о Пушкине, или, что более натурально в наших условиях, украли, награбили, жируют за счет трудового народа. Цитат на тему „украли“ в романе „Санькя“ немало — не буду и приводить».
«Ощущение собственной недооцененности так бы и оставалось проблемой отдельных людей, если бы, подобно инфекции, не передавалось от одного к другому… Инфекция уж больно заразная — слишком успокоительно и приятно чувствовать себя обиженным миром. Особенно в толпе, которая в едином порыве сливается в вере, что недооценили не тебя, а нас — народ и страну. И вот уже не отдельный человек, а вся нация пытается быть „не как все“. Действительно, нам-то зачем эти скучные буржуазные ценности — чистые города, хорошие дороги, надежная медицина? У нас свой, „третий путь“. Мы — „страна-мессия“».
По сути, отталкиваясь от «Саньки», Авен пишет антифашистский текст. И во многом он прав. В самом деле, иные бунтовщики, прорвавшиеся в тираны, по жизни были людьми творчески несостоятельными. Таланты их проявились в другой области — в искусстве управлять людьми и убивать людей. Использовать ярость и ненависть толпы в своих личных политических целях. Вести за собой эти толпы, дичающие на глазах.
Авен, весьма благополучный, умный, состоявшийся человек, наблюдает этих вождей и эти настроения в современной России, не скрывая чувства отвращения. Неплохо начитанный (статья обильно уснащена цитатами), не чуждый историческому чувству, он знает, как опасны «саньки» на разломе эпох. Как легко общественное недовольство в бедной стране оборачивается гражданскими войнами, всеобщим озверением и тиранией. Он видит, как легко увлекают за собой молодежь разнообразные опереточные с виду вожди — от Баркашова до Лимонова и Якеменко. И он размашисто клеймит юных нацболов «бездарями» и «бездельниками».
Но прав он только отчасти. Если говорить об угрозе фашизма в России, то партия, названная жутким именем НБП и возглавляемая весьма неуравновешенным, хотя, кстати, вовсе не бездарным товарищем, этой угрозы не представляет. С давних уже пор все акции национал-большевиков — принципиально ненасильственные. Зато сроки за эти карнавальные акции власть им отвешивает очень серьезные, и бьют их на улицах и площадях страны — тоже не по-детски. Если же говорить о фашистской угрозе, то банкир Авен мог бы ее найти в государственных СМИ, в тотальной пропаганде российского одиночества перед лицом подлого и враждебного западного мира. А в неприятии этой пропаганды он, полагаю, вряд ли так уж далек от Прилепина.
Однако главная ошибка Авена заключается в другом. В тоне его статьи, в этой плохо скрытой брезгливости умного и состоявшегося к дуракам и лузерам. То есть он с самого начала не желает быть услышанным, а хочет лишь стыдить и пригвождать к позорному столбу. А это контрпродуктивно. Я уж не говорю о том, что сам образ «банкира-трудоголика», каким подает себя Авен, абсолютно чужд героям и поклонникам писателя Прилепина, которые видят в министрах-капиталистах гайдаровских времен сплошных воров и предателей Родины, что тоже неверно. Но если бы рецензент захотел вступить в диалог с этими людьми, среди которых попадаются и умные, и добрые, и понятливые, он взял бы тоном пониже. В его словах было бы больше жалости и меньше презрения. Он не так часто бы тыкал указательным пальцем в глаз оппоненту.
Кроме того, он не стал бы впадать в грех обобщения. Он и сам легко догадался бы о том, что трудолюбие в этой жизни далеко не всегда вознаграждается так, как в глупых сказках про миллиардеров. Он сумел бы постичь, что лень слабого человека довольно редко оборачивается бунтом: такой человек просто тихо гибнет у себя на диване, не помышляя ни о какой политике. Он мог бы признать, что бесталанность есть трагедия личности, и немало на свете хороших, неглупых, но мало одаренных людей, которые не собираются никому мстить и молча, покорно несут крест своей бездарности — до конца. И когда они видят на телеэкране миллиардера на фоне живописной коллекции, то лишь тихо вздыхают о том, что жизнь прошла зря. Причем таких — большинство, и это главная трагедия нашей жизни.
Вообще Петру Авену, по-моему, недостает ощущения жизни как драмы. Выживший в эпоху довольно страшную, он вышел из нее, как и многие его коллеги, человеком безжалостным. Поэтому банкир не замечает трагизма ситуации, в которой оказалось поколение его детей. И он слишком уж литературно судит о людях, которых писатель Прилепин списывал с жизни, начиная с себя. Сказать, что эта жизнь не удалась, невозможно.