О книге «Ополченский романс»
Всегда книги ЗП открываю с опаской: а вдруг не вштырит, не зацепит, в сердце защемит, что исписался он, себя уж повторяет. отстал от жизни или в ней увяз, довольный славой и деньгами, и стал писать с уверенностью в том, что все, что нахаркает есть искусство…
И вот мне привезли с Московской книжной «Ополченский романс», прочел я первое в рассказе «Жизнь» предложение: «Теперь у него было белая «пятерка»…и залип, как теперь любят выражаться.
Мне за Захара страшно постоянно, как за человека и отца, как за сына и мужа, и как за писателя, конечно, тоже страшно, но я сегодня в очередной раз убедился, что пока бояться нечего, он не исписался, порох есть и вдохновенье с мастерством не делись никуда. Первого рассказа хватило мне, чтоб в этом убедиться.
Читать Захара тяжело. там не про лютики и целки, как у Сорокина и Ерофеева Второго, там пот и кровь, там смерть и ужас, но и поэзия жива.
Признаться в любви к творчеству ЗП не всякий смеет, тут мужество нужно. чтоб выйти из ряда соплеменников и соратников по цеху, но вот недавно уже пробившийся почти в знаменитости ПП публично взял и выделил Захара, зная, что от собратьев прилетит, за что ему респект и уважуха, как некоторые любят говорить… Я не люблю, но так для следующего за мною поколения понятней…
Многим коллегам ЗП будет обидно прочесть эту книгу, коли возьмут в руки…они надеются, что ЗП как беллетрист испекся, ваяеет ЖЗЛ, а про простой народ и жизнь обыденную писать уже не может, забронзовел и заначалился…
Хрен вам…
Не читайте. завидуйте молчком, коль не дано ни ума, ни мужества признать, что в русских селеньях не только бабы есть, но есть и мужики.
***
Писатель Владимир Терехов:
«Прочитал три рассказа (или главки?) «Ополченского романса»:
«Жизнь», «Шахта» и «Дорога».
Залпом прочесть книгу не хватает ни души, ни нервов, ни мужества, наверное.
Хотя понимаю, что равнодушный к творчеству ЗП и общественно-политическим реалиям России может эту книгу бегло пролистать и даже на полку свою не поставить…
А тех, которых от упоминания даже имени Захара начинает трясти, то эти тем более не будут ничего его читать.
А я ждал именно такого Захара Прилепина после его возвращения с Донбасса, но, видать, для того, чтобы писать так, как в «ОР». надо какой-то временной прогал, успокоение, отстраненность.
Сейчас подумал, что по каждому рассказу можно фильм поставить, но тут в режиссуре уровень соответствующий требуется…
Пока ждем экранизации «Обители», посмотрим, насколько вообще ЗП перелагаем, пока одни неудачи были, исключая короткометражку с ним в роли дежурного, но это только косвенно его…
Конечно, надо бы для сравнения еще кого-то почитать по этой теме, посравнивать, со стороны Киева тоже писатели сидят или сидели в окопах, тоже правду свою пишут…
За правду трудно воевать, поскольку ее как бы нет не только на земле, но даже выше?
Но вот, читая ЗП, я ощущаю, что есть она, вернее такое что-то, что есть и как бы нет, лишь в ощущениях дано и вербально невыразимо. И попытка ЗП как писателя опровергнуть утверждение, что мысль изреченная есть ложь, меня как читателя утешает, заставляет поверить, что мир понимает, что нельзя жить без идеалов, хотя с ними труднее, чем без них.
Я сознательно не пускаюсь в пересказы, чтобы не спойлерить, но уже хочется ЗП ставить в ряд и возносить, но, уверен, что и без меня найдутся любители аналогий и отыскания предтеч.
Тираж уже разошелся, и это вызывает надежду, что будет допечатка, книгу прочтут и поймут, что живут в великую эпоху и рядом с великими. И потомки осознают, что были в наше время агитаторы, горланы, главари, поэты были, а некоторые так и все в себе вмещали это.
Своим «ОР» ЗП многих стер и имя свое на скрижалях истории еще раз выбил».
Книга многослойная. Захар почти в одиночку формирует литературный канон донбасской войны, прописывает не столько ее историю, сколько ее место в общей русской судьбе и особый героико-трагический стиль. Тут и книга публицистики, где он намеренно увел себя в тень, «Всё, что должно разрешиться», и экзистенциальный роман «Некоторые не подадут в ад» (за который ему особо прилетало именно от людей, глуховатых к контексту), и составленный им поэтический сборник «Я — израненная земля», который должен был сделаться событием духовной жизни страны, а сделался, увы, только событием в жизнях его авторов. Тоже, впрочем, немало… Ну и вот «Ополченский романс», как его Захар обозначил, «14 треков в разном ритме», типа альбом, а я бы по старинке назвал «романом в рассказах» — со сквозными персонажами (многих ты не то чтобы узнаешь, скорее угадаешь), нелинейной хронологией, отлично прописанными характерами, единым, по сути, сюжетом — война, и что она делает с человеком. В общем, такой извод «лейтенантской» или, скажем, «комбатской» прозы, которую создает не генерация авторов, а Захар в одиночку. Мне не раз доводилось говорить, что он черпает энергию в мощной русской послереволюционной литературе 20-х годов. Весьма любопытная аналогия — «Конармия» Бабеля. Не самый близкий Захару Прилепину автор, а между тем отзывается у него всё чаще. В страстности и одновременно отстраненности интонации, твердом сплаве ландшафта и действия, понимания войны как стихии, которая обнуляет привычные формы существования и задает иные жизненные стандарты. При этом нет бабелевской национальной кичливости, преобладания натуралистических сюжетов. Выдержан куда более строгий, черно-белый стиль, цветные вкрапления появляются ровно там, где надо.
***
«Ополченческий романс» — цикл рассказов со сквозными героями: вот в одном рассказе мужик едет ополченцем на Донбасс, а в другом он уже командир взвода, держит оборону деревни; отпускник из России с позывным Дак, оказавшийся в гуще донбасской войны, появляется в нескольких рассказах, а вот капитан Лесенцов едет в отпуск, привозит на Донбасс жену с дочкой, и в финальном рассказе чуть не погибает на минном поле, и так далее. Очевидно, что сравнивать эту книгу будут с «Некоторые не попадут в ад», но там была исповедальная, автобиографическая, мемориальная (написанная по «горячим следам» гибели Захарченко, главы ДНР) история, а здесь проза, рассказы. И сравнивать их лучше с предыдущим сборником короткой прозы Захара Прилепина «Семь жизней», который я как читатель считаю одним из шедевров в жанре рассказа. Общее впечатление: первый опыт осмысления войны на Донбассе именно в художественном произведении. Военный быт, люди, словечки, сюжеты, байки, персонажи, мелкие детали (особенно ценятся на передовой женские тампоны и памперсы — незаменимая вещь при ранении) — здесь и интонация не такая, как в «Некоторые не попадут в ад». Там в центре повествования был сам автор, здесь картинки, ракурс, взгляд постоянно меняются: вот местный житель, ставший свидетелем расстрела, вот двое ополченцев, обнаружившие в заброшенном доме живого удава, вот пленные на блокпост пришли сдаваться… По стилю, по качеству прозы, по сюжетам книга мне напомнила и военные рассказы Лимонова, и «Донские рассказы» Шолохова, конечно.
***
«Ополченческий романс» — не продолжение «Некоторые не попадут в ад», как поначалу я считала. Это рассказы о людях на войне. Автор не идеализирует героев, они — разные, но, читая, понимаешь, что они, грешные, сами нуждаются в защите от тупости, злости, хамства. Классика жива любовью к людям, а значит, книги Захара Прилепина станут классикой.
«Семь жизней» трансформируются в 14 «треков».
«Легкой и мгновенной жизни»? Разной
Семь жизней вполне могут быть и судимостями шукшинского Егора Прокудина до того, как он решил вернуться к себе настоящему.
Таков сложносочиненный романс, где и жизнь, что дорога, и дитя, и дом. Где холод и луч света.
От «черным-черно», до слов «я родину люблю», прежде чем выпасть из сознания. Еще бы, ведь «пришел из России», в нее и возвращаться.
А вообще-то это собирание человека из той самой мозаики жизни и треков в разном ритме. Собирание «работяг» в ополчение, во взвод. Романс как раз и есть результат работы по этому собиранию.
Человека, который любит и может повторить те самые слова «я родину люблю». После можно и выпасть. Не страшно выпасть.
«Нарисовала его» и собрала война, через нее герой стал «точь-в-точь дед». Выстроила систему отражение, как с прошлым, родом, так и с однополчанами, в глазах которых также можно найти «свои прежние отражения».
Мозаика собирается. Глянь в зеркало, там дед, отец, род. Да, и сам ты уже не сорняк случайный и нелепый. Так раскрашивается пустота небытия и недобытия, а жизни и треки превращаются в «Шестоднев» нового-прежнего мира.
Собирание и самой Родины, которая чуть было не растворилась и не трансформировалась в ничто. Вместе с ней и люди терялись, превращались в «Черную обезьяну» и дрейфовали в сторону «недобытия», где старуха в черном на берегу грязной реки.
Был «Грех», а в нем «Сержант». И это «я Родину люблю» — эхо из него. Молитва, вызов и опора, что крестик во рту.
Сам Сержант уже и «не помнил, когда в последний раз произносил это слово — Родина. Долгое время ее не было. Когда-то, быть может в юности, Родина исчезла, и на ее месте не образовалось ничего». Или зарастал лопухами пляж детства Саши Тишина.
Теперь вернулась, стала собираться и собирать свое ополчение, которое идет своей дорогой чрез взрывы.
«Черным-черно» в «Некоторых не попадут в ад». «Черная дурная гарь» и черный глаз в «Сержанте». И в тоже время нательный крестик во рту и ощущение Тишина, что «ничего не кончится», что спор с «Ничего не будет» из «Греха». Или отдаленное звучание «В лесу прифронтовом» с торжеством над смертью: «А коль придется в землю лечь, так это ж только раз». Таков путь, а человек идет балансируя.
Принцип пути объясняется строчкой из «Послания к Римлянам» в финале «Патологий»: «Вся тварь совокупно стенает и мучится доныне».
Отсюда и качели «Обители»: «Человек тёмен и страшен, но мир человечен и тёпел». И нынешние треки тоже будто доносятся из ее стен. Где-то там и колокольчик Секирки. По кому он? К жизни ли, к смерти ли? К свету ли, к темному?..
Некоторые и на самом деле не попадут в ад. Те кто в пути и кто собирается под разные мелодии романса. Ополченцы, работяги, трудники и подвижники. Для них будет Родина и отражения, которые не исчезнут и не потускнеют.
Только что закрыла последнюю страницу. Хотя первую открыла с месяц назад, на самом деле читала всего два дня. Просто так вышло… что с затяжным антрактом.
Я не умею писать о прилепинских книгах. У меня не выходит к ним рецензий, я не умею о них трезвым умом, чтобы запнуть подальше и не маячило среди моих букав многое прочее.
Сейчас закрыла последнюю и поняла — мало. Мне мало.
Казалось бы… да чего мы уже за шесть лет не знаем об этой войне? Куда не кинь — везде про нее проклятую. Сети, блоги, бумажки-статьи, говорливые ток-шоу, где от шоу только ток, и тот из соседской розетки.
Прилепин теперь и сам частично из этой войны. Когда лейтенант Вострецов узнавал себя между портретом деда и зеркалом, моему буйному девичьему воображению чудилась опаленная малиновая лысина, бесцветно выгоревшие брови, на загорелом веке тонкой паутинкой белый шрамик. Казалось бы — да чего уж щас то? Что еще он нам рассказать может? После ПИСЕМ С ДОНБАССА, ВСЕ ЧТО МОГЛО РАЗРЕШИТЬСЯ, после НЕКОТОРЫХ…
Но РОМАНС совсем другой.
Прилепин будто зажег фонарик и все высветил, распугав по углам пауков и летучих мышей. Вся книга — как замысловатая девичья прическа — прямой пробор, там все в косы переплетено, тут букли из тех же кос, здесь случайную прядь выпустили, и всё затянули тугим узлом на затылке. Истории, персонажи, судьбы, лица, нравы, желания, логика, страсти. Они все исключительно человечьи.
Сразу стало видно — война это такая жизнь. Сначала люди с ней живут. Потом они в ней живут. Война ими питается, прорастает через человеческие судьбы, сердца, позвоночники, лица, прет зеленым бамбуковым побегом насквозь. В конечном итоге война становится этими людьми.
Люди разные — все больше мужчины, но рядом женщины. Они тоже едят, пьют, ходят на двух ногах, говорят теми же словами что и мы сегодня утром. У них такие же ежедневные игры что и у нас. Только ставки выше, всерьез.
Всякие умные — философы, психологи — говорят, что люди становятся самими собой, настоящими, только в крайних обстоятельствах жизни. Когда уже ва-банк. Когда отчет уже только перед собой и завтра может не наступить, а значит и откладывать прозапас ничего не стоит — живи пока дают. И сразу жизнь становится более густой, концентрированной, имеет не только вкус, но и привкусы, ароматы. Становится настоящей. Полной.
По мне эта книга именно об этом. О жизни которая имеет вкус, форму. Дает смыслы.
Потому — мне мало.
«Ополченский романс» Захара Прилепина. Новая книга о старой войне
В издательстве «АСТ» вышла новая книга Захара Прилепина «Ополченский романс». Как написано в предисловии издания — это первая попытка не публицистического, а художественного осмысления прожитых на Донбассе военных лет.
Прилепин мастер портретов и описаний, а вкупе с отличным слогом — он поистине уникальный писатель. В книге представляющий собой список рассказов, соединенных сквозным сюжетом и персонажами, на первый план он выводит людей. Именно люди придают войне тот характер и окрас, которым они и обладают. Каждый со своей историей и правдой. Вы не увидите здесь героев, в том обличье, который привыкли видеть с экранов телевизоров и сводок новостей. Их здесь нет. И даже Командир, за которым Прилепин скрыл всем известное лицо, персонаж, который где-то на окраине сюжета. Наверное, потому, что так и должно быть. На первом месте обычные люди: те, кто всю жизнь прожил на Донбассе и не собирался его сдавать. Шахтеры, рабочие, вчерашние студенты, военные, понимающие определение «воин» только по грамматическому корню в этом слове, но ни разу не участвовавшие в каком-либо бою. Я знала этих людей.
В 2016 году я ездила в ДНР к бабушке со своим отцом. Смерть мамы придала этой поездке некоторое отчаянье. Я только бесцветным голосом спросила у папы: «Нас не пристрелят?». После его утвердительного — «Нет» купила билеты на Ростов и даже с некоторым предвкушением любопытства готовилась к поездке. Воистину так рассуждают никогда не видящие смерть на войне. Я помню эти КПП и разбитые дороги. Помню таксистов, которые в прошлой жизни были шахтерами, и волей судьбы ставшими перевозчиками из одного мира в другой. И люди, некоторые из них переродились на этой войне, став теми, кем и должны были быть.
«Они считали себя носителями правды объемной и важной настолько, что их конкретная жизнь на этом фоне становилась почти невесомой»
Для Захара Прилепина предыдущий роман «Некоторые не попадут в ад» закончился черной зимой в его душе. В «Ополченском романсе» темнота сменилась белой степью снега. Он то превращается в метель, то тихо падает на плечи. Наверное так, спустя время, и оседают мысли на бумагу. Просеиваясь и расставляя все по своим местам.