Читатели о книге «Есенин. Обещая встречу впереди». Часть 3
***
«Уже два этих имени — Прилепин и Есенин — голосуют за то, чтобы обязательно прочитать эту книгу. Я очень люблю Есенина и читала почти все монографии, статьи, романы про этого гениального поэта и интереснейший биографический материал в книге не был для меня открытием. Очень подробно о детстве, о женщинах, об отношениях с роднёй. Образы друзей и соперников — поэтов — яркие и выразительные: Клюев, Городецкий, Наседкин, Мариенгоф, Эрлих. Раньше для меня это были просто имена близких Есенину людей, а Прилепин нарисовал личности. Естественно, это его к ним отношение, но и теперь и моё, читателя.
Книга толстая, но читается легко, и оторваться от неё невозможно. Это всё замечательный прилепинский стиль: живо, энергично, заразительно. А ещё (спасибо издателям) много новых и качественных фотографий. И стихи. Чудные есенинские строчки. Автор любит поэзию Есенина и тоже считает его гениальным. Поэту не было и тридцати, и уход его был трагическим, а Прилепин написал оптимистическую книгу о короткой, но яркой жизни. Ничего не скрывая, написал про все есенинские выходки, хулиганство, пьянство, неблагородные стыдные поступки. Прилепин восхищается явлением поэта, как чудом: «Свет не выбирает, кому явиться». Предпочитает иметь дело с человеком, который о себе всё сказал сам своим творчеством.
Есенин — всё русское разом.
Святость и расхристанность, воинственность и добротолюбие, нежность и наглость, стремление к порядку и страсть к разгрому, широкая имперская всепрощающая душа и дерзкая привычка называть вещи своими именами, беспутство судьбы и высокая, пожизненная, смертная ответственность за всё содеянное и сказанное.
Поэтому книга вышла радостная, а не трагичная как предыдущая у отца и сына Куняевых «Жизнь Есенина» или в сериале с Сергеем Безруковым.
P. S. Прилепин придерживается официальной версии самоубийства Есенина. В «Эпилоге» рассказывает о детях и женах, друзьях-поэтах после смерти Есенина. Вот этого я ещё нигде не читала».
***
Замечательная книга!
Дочитываю с тем известным нам всем ощущением, когда конец знаешь, разумеется, и все-таки воссозданная реальность настолько ярка, что не то чтобы всерьез надеешься на другой финал, но есть едва ли не подсознательная иллюзия, что пока книга не дочитана, жизнь героя еще длится.
***
Прежде чем взяться за эту книгу, стоит определиться — кто для вас Сергей Есенин?
Голубоглазый рязанский парнишка, влюблённый в святую Русь, поля, луга и гаснущие крылья заката?
Гремящий небесный барабанщик, поющий в ладонях советской власти, идущий сплотить весь мир?
Хулиган-имажинист, задиристый и звонкий, нахальный вития в золотом нимбе кудрей?
Или просто тихий спивающийся гений, не примкнувший ни к одному берегу?
Да, чуть не забыл — жертва кровожадных чекистов во главе с Гошей Куценко? Ну как сейчас эту строку из песни вон?
Определитесь, пожалуйста.
У вас в любом случае пригорит.
Захар Прилепин вынесет вам поэта на расшитом петухами полотенце. Со всей своей прилепинской бескомпромиссностью: вот он, ваш Есенин. Вот такой он. И другого Есенина у меня для вас нет.
И русский, и советский; и откровенно к богу дерзкий, и глубоко религиозный; и деревенский до самого костяного нутра, и мечтающий весь мир — к ногтю; и любящий трепетно, и безжалостный, жестокий и равнодушный.
Поэт. Гений. Человек.
И был ли другой Есенин? И был ли он нужен другим?
Биография Сергея Есенина — такая мозаика, что, кажется, каждый, кто был с поэтом знаком, только и делал, что записывал: каждый его шаг, каждое слово и мысль даже каждую. И всё это Захар Прилепин собрал, сложил — бережно, скрупулёзно — и вынес нам, повторюсь, как самым дорогим людям, — на расшитом полотенце.
Описание последнего года жизни Есенина читать невыносимо трудно. Спивался, сгорал, убивал себя — сколько таких слов мы слышали. Но тот, кто видел, как спиваются простые русские мужики в деревнях или маленьких посёлках (тут каждое слово можно заменить), тот поймёт. Может быть, не гениальные поэты, но прекрасные механики, чуткие бывшие школьные учителя, да и не так важно кто, у каждого свой талант. Но спиваются именно так — бесповоротно и не перекладывая ни на кого вины. Да и кого винить? Это ему места больше нет — в мире, в жизни.
И кто видел, тот спорить не станет — мог ли Есенин себя убить? Просто немного ускорить, перепрыгнуть на несколько ходов вперёд.
Спасибо, Захар. За книгу. За Есенина.
Читать.
***
Так получилось, что я знал много самоубийц. Все они, кроме одного, были дружелюбными и жизнерадостными людьми, с которыми я весело проводил время. Все они были мужчинами.
У тебя ведь запрограммированность Есенина на самоубийство, в первых же строках, сценой в храме Христа Спасителя утверждается, потом подтверждается новыми и новыми твоими наблюдениями, чтобы ко второй половине книги, после расставания с Мариенгофом, уже перейти в агонию человека, не находящего радости и смысла в кромешном сегодняшнем дне, тем худшем, чем ярче и счастливей были переживания детства и ранней юности.
Приходилось прерывать чтение второй половины твоего «Есенина», так тяжело было надолго погружаться в есенинскую, как ты говоришь, «богооставленность» или, как говорила твоя бабушка, «колготу». Я слишком хорошо понимаю, как это может получиться. Вспоминаю судьбу Цветаевой, совершенно безальтернативную. Логика безжалостная в ней была. У Есенина может не так очевидно, но тем не менее, я никогда не сомневался в его самоубийстве. Все эти спекуляции девяностых годов, насчёт того, что его убили, меня никогда не убеждали. Странно, что для поборников теорий убийства Есенина не убеждает столь по-моему очевидная, логика всей его жизни.
Моя бабушка очень любила Есенина. У нас был трёхтомник с корешками, оформленными в виде стволов берёз. За стеклом книжной полки стояла фотография белокурого юного поэта. Наверно, это бабушка неназойливо обратила на Есенина моё внимание и ещё в самой первой юности я его читал, именно в этом трёхтомнике. Особенно ярко помню впечатления от «Анны Снегиной». Какая-то буддийская умиротворённость, спокойствие, ельник в светляках. Я представлял себя этим Сергухой, приезжающим к бабушке с дедушкой на дачу. Дача была у меня заменителем деревни, где, по моим представлениям, должна была происходить настоящая жизнь, в отличие от городской, ненастоящей.
Есенин долгое время представлялся мне таким, как нарратор из «Анны Снегиной», элегантным, импозантным, умудрённым; удивительным образом нашедшим мир среди Революции и Гражданской войны. И в некотором смысле, он не только хотел быть/казаться таким, он таким был тоже.
Ещё он был хулиганом. Я об этом, конечно, всегда знал и, естественно, мне это нравилось. То что пьянствовал, ну что ж, кто не пьянствует? Потом проснулись демоны и овладели им. Но какой это на самом деле был ад, я узнал только из твоей книги. И это было очень больно. Выходки совершенно запредельные, свидетельство непереносимой внутренней боли — одной из черт его гениальности. И вот ещё тоже, как странно, судя по фотографиям: в последние месяцы опухший постаревший, а мёртвый — совсем мальчишка, заигравшийся и погибший.
Вот так и с русскими вообще: непонятно, что за народ, как с ними жить, как иметь дело? Чтобы русских переносить, надо их любить, как Айседора Дункан Есенина. Это тоже было для меня открытие в твоей книге: материнская, жертвенная любовь Айседоры к Есенину. Да разве только её любовь, а Галина Бениславская! Все вокруг любили (завистников и врагов, определённо, несравнимо меньше) и многие жертвовали, но человек всё равно сорвался и полетел в пропасть. Мальчик не повзрослел.
Сильнейшее впечатление на меня произвело, как последовательно, используя огромный фактический материал, с присущими тебе, убедительностью и тактом ты восстановил доброе имя стольких прекрасных, любивших Есенина и им любимых людей, ещё при жизни и уже будучи мёртвыми, оклеветанных. Прежде всего, это несчастный Вольф Эрлих, но и Галина Бениславская, и Зинаида Райх, и Леонид Каннегисер, и Мариенгоф тоже. Если души умерших могут покровительствовать живым, ты уже точно под их опекой.
***
#ЕСЕНИН
Для меня это книга года, лучшее что я читал о России и русской судьбе за последнее время. О золотой левитановской осени жизни — очаровании распада. О ниспадающей с неба яркой звезде и воспоминании об этой вспышке в истории народа.
После «Обители» решил, что Прилепина не понимаю точно и читать не буду. Но в этой книге у него получилась не только автобиография — здесь получилось создать портал, шагнув в который, переносишься в прошлое и проходишь каждый день жизни рядом с гением, умираешь вместе с ним, и вновь оживаешь в детях и песнях.
В 21 год выходит первый сборник стихов Есенина, в 30 лет его жизнь оборвется. Всего 9 лет, в которых все: любовь, жалость, пьяные слезы и драки, Айседора и Америка, вечные стихи. Что в нашей жизни произошло за последние 9 лет? Отпуск, перемена работы, костюм, концерты, новая работа? Эта короткая жизнь-пример того, как надо ценить каждую ее минуту. Все, что отмерено и за что потом держать ответ.
О чем эта жизнь? Уроки Есенина.
О трагической судьбе гениев. Может быть боль за человечество, которую не вынести сердцу? Надрыв Высоцкого, колокольчики Башлачева, ревущий и плачущий Летов. Или же спецпредставители «нижнего мира», которые индивидуально работают и сводят в могилу гениев человечества?
«В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей» — Есенин Эрлиху, сутки до веревки в «Англетере».
«В этой жизни помереть не трудно. Сделать жизнь значительно трудней». — Маяковский Есенину, четыре года до выстрела в сердце.
«Много храмов разрушил, А этот — ценней всего. Упокой, Господи, душу усопшего врага твоего» — Цветаева Маяковскому, 11 лет до петли в Елабуге.
И еще множество их-пронзительных и пронзенных: Пушкин, Лермонтов, Грибоедов, Тальков, Шпаликов, Рубцов, Цой. Почему так?
Еще эта жизнь о небесной чистейшей лирике, светлой грусти, пьяной нежности, пылкой любви. Как звон звездной ночи и северное сияние над земным муравьином бытом. Где каждый стих-бриллиант среди черноты породы и нежный весенний жасмин. Он, как ребенок и ангел умывается лучами весеннего солнца, его голова лежит на коленях Айседоры и ее руки бережно гладят золотые, как спелая пшеница, кудри.
Вот это, например, из кумачового 1917-го:
Есть светлая радость под сенью кустов
Поплакать о прошлом родных берегов
И, первую проседь лаская на лбу,
С приятною болью пенять на судьбу.
Ни друга, ни думы о бабьих губах
Не зреет в ее тихомудрых словах,
Но есть в ней, как вера, живая мечта
К незримому свету приблизить уста.
Мы любим в ней вечер, над речкой овес, —
И отроков резвых с медынью волос.
Стряхая с бровей своих призрачный дым,
Нам сладко о тайнах рассказывать им.
Есть нежная кротость, присев на порог,
Молиться закату и лику дорог.
В обсыпанных рощах, на сжатых полях
Грустит наша дума об отрочьих днях.
За отчею сказкой, за звоном стропил
Несет ее шорох неведомых крыл…
Но крепко в равнинах ковыльных лугов
Покоится правда родительских снов.
Его жизнь о стремительной карьере. О выходе на следующий уровень, грамотном продвижении и построении связей, лидерстве и харизме-после концертов, где он нетрезвый на сцене-зал взрывался аплодисментами и цветами. О создании «бренда»-имажинисты, о «продажах»-самый печающийся автор и «креативных проектных решениях»-кафе «стойло Пегаса». Эти неесенинские слова про отличный урок этой книги-как деревенский парень за короткое время пробился на самый верх, сделав за годы то, чего другие не могли достичь за десятилетия.
Его жизнь — жизнь юродивого. У него не было даже своего дома или квартиры. С чемоданами, всю свою жизнь он прожил у друзей и женщин. О больших деньгах в голодные двадцатые, которыми он сорил направо и налево-они не были ему нужны. О десятках женщин, которые любили его, но рядом с которыми он ощущал себя несчастным. О беспризорных детях, которым он читал свои стихи, приближая их к прекрасному. О какой-то огромной ране, которая не заживала. О Боге, которого он знал в желтокуром детстве и которого он искал, каясь. И о своих пороках и грехах, которые он не перенес в свои стихи, оставив за кадром, желая подарить нам чистоту и свет, сам падая в бездну.
О том, что смерть всегда ходит рядом. Прочитав его «ЯР», я содрогнулся. Такого крестьянства я не знал. Это не пасторали Венецианова, «любезный пастушок» Пиковой дамы, или миф о дружной и веселой деревне. Это жесткий почти звериный языческий мир, с первобытным чувством природы и готовностью к внезапной смерти. Я слышал его отголоски в Удмуртии, в песнях вотяков. В осокинских «Овсянках». В нежелании жить некоторых спивающихся пожилых людей. Но так ярко-только здесь. Вот это и есть древний ужас, который побежден христианством. И который возвращается, как только мы преступаем заповеди любви. В другом уже обличии, среди подростков циничного цифрового мира — уже среди виртуальной природы, конечно.
Что в остатке? Гений, звезда в созвездии русского слова. И несколько линий, которые он разработал-метафоры, которыми мы живем.
Разгул и удаль пропащего человека, Москва кабацкая-лучше всего у «Монгол Шудан». Интонация та.
Тоска и грусть — русская «зона комфорта», вечный ля-минор Чижа и плачущий романс. Запечатлел Вертинский — осколок уходящего мира.
И лирика, конечно. Неповторимая есенинская. Хочешь-русская, хочешь-персидская. Балканский соловей Ивица Шерфези подхватил. Не понимая слов, но точно передавая смысл.
Есенин обещал нам встречу впереди. Мы встретились — чтобы никогда не расставаться.
***
Что особенно люблю в позиции Прилепина — он никогда не мажет чёрно-белой краской, не делит людей на хороших-плохих, не упрощает идеи. Мир у него цветной и сложный. Один и тот же человек вмещает в себя совершенно противоположные свойства. И автор показывает эту сложность мира, сложность эпохи. После «Есенина» рассыпаются все мифологизированные представления и о самом Есенине, и о времени, в котором он жил. Нет больше «ангельского пастушка» Серёжи, нет рафинированного «московского хулигана». Нет оголтелого любителя женщин и рубахи-парня. Есть бесконечно сложный человек с драматичной судьбой. Ощущение «содранной кожи», какой-то бездонной печали, смешанной с тягой к чему-то несбыточному, божественному, райскому. В массовом сознании Есенин — человек «раскрытый настеж», свой в доску. В реальности же — полная противоположность. Он всю жизнь скрывал очень важные вещи о себе, сознательно выстраивая образ, далёкий от действительности.
Все его любили, женщины всё прощали: и измены, и брошенных детей, и пьянство, и драки. Но «ему не хватало любви. Сколько бы её ни было — никогда бы не хватило». Смертная тоска на сердце, чувство ненужности, потерянности, опустошённости — «непереносима была ему жизнь как таковая»…
Главное в характере Есенина: «сильнейшая инерция, внутренняя нацеленность на душевный слом, на раздрай в собственной душе» — всё это обрисовано чётко и ярко. К концу книги ощущение полной раздавленности, тоски и беспросветности. Какой ад человек носил в себе всю жизнь. И как тянулся к раю, про рай говорил. Мощнейшая амплитуда. Вынести её невозможно. Вот и не вынес.
Прилепин показывает динамику личности через стихи. Он всматривается подробно и глубоко. Ведёт читателя за руку и будто говорит: «Смотри, ты, бошку-то не отворачивай!» Это больно, да. Это ужасает своей разрушительностью, напоминает чёрную воронку, которая засасывает в смерть, но именно из этого растут стихи, так любимые всем народом.
Тут, конечно, не только про Есенина. Здесь сотни лиц — известных и забытых (от Троцкого и Мейерхольда до Клюева и Приблудного). Про многих из них — очень подробно, с цитатами, стихами, характерными поступками и поворотами судьбы.
Непонятно, как Прилепин перелопатил такое огромное количество информации. Объём работы и глубины погружения в тему поражает.
Особенно много, подробно, ново и хорошо про революцию. Какой-то очень живой рассказ про неё получился. Про то, например, что многие большевики выросли из старообрядческой среды: «Протестная среда, взрастившая их, продиктовала им нацеленность на бунт». Про связь раскола в ХVII-м веке и революции в ХХ-м (я, наконец, нашла ответ на свой вопрос о том, почему с такой лёгкостью русские люди рушили храмы в 20-е годы).
Несмотря на сложность тем, здесь нет ни одного скучного абзаца. Речь автора льётся легко, без сптыканий и тяжеловесных размусоливаний.
Слог прилепинский — просто сказка. Он так слова составлять умеет, что диву даёшься. В одном предложении столько всего разворачивается: «Есенин так и остался почти подростком, почти юношей, из взросления сразу перебравшись в смерть».
В общем, книга многогранная, умная, глубокая, написанная с большой любовью, но без иллюзий. Честно написана, без ретуши и «розовых соплей». Очень рекомендую.
***
При кажущейся простоте серия ЖЗЛ или автобиография — жанр необычайно сложный как для автора, так и для читателя. Доводилось читать такого рода литературу. Познавательно, но довольно однообразно, монотонно и по определенному шаблону (родился, учился, служил, работал, создал, написал и далее по списку). Из ранее читанных в последнее время — исключение «Записки упрямого человека» Ивана Охлобыстина. Обращение к такой фигуре как Сергей Александрович Есенин — поэту великому, но человеку сложной судьбы, ох как не просто. Да и образ Есенина, созданный в произведении Виталия Безрукова, роль которого по его книге в кино сыграл его сын — Сергей Безруков, надолго отторгла меня лично от творчества поэта, а фильмы и спектакли с участием Сергея Безрукова я перестал смотреть. Прошу прощения за то, что скажу, но это моя личная оценка фильма семейства Безруковых — опаскудили имя великого человека, хайпанули, а ведь столько лет до и после кормились на своей оценке и версии творчества и жизни Сергея Есенина. Ну да Бог им судья. Поэтому к данной работе Евгения Николаевича подошел предвзято и настороженно.
Какое облегчение и умиротворение в мою душу принесла эта книга. Она не просто возродила у меня интерес к творчеству великого Есенина, но и познакомила со многими новыми фактами и обстоятельствами его жизни. Подача материала ломает шаблоны, за что Евгению Николаевичу наше нижайшее! Оказывается, нет скучных жанров, если работу делает мастер!
«ЕСЕНИН. Обещая встречу впереди» — труд многогранный, основательный, и одновременно, безумно интересный, захватывающий, феерический. Будь моя воля — присваивал бы докторскую степень за такую работу (Филологи! Профессора гуманитарных наук! Ау! Хоть в какой-то мере так писать вам слабо?!). В этом фолианте каждый читатель находит что-то свое. Специалисту интересна оценка Есениным своих собратьев по поэтическому цеху, правда, всегда негативная. Если мне, далеко не специалисту, укажут на его единственно положительную рецензию творчества Орешина, так исключение из правил, только подтверждает вышесказанное. Ряду других читателей интересны истории про знаменитое кафе «Стойло Пегаса» и потасовки Есенина с Катаевым и прочими, ныне классиками поэтического слова. Лично я благодарен автору за то, что он так глубоко зачерпнул и показал нам серебряный век русской поэзии, где для меня открылись новые имена, такие, как Клюев, Шершеневич, Ширяевец, Приблудный (стыдно признаваться в своем невежестве, но врать не обучен). Отрадно, что Есенин ставил выше других поэтов Пушкина и Блока. Не совпадаю с есенинской оценкой Маяковского и Пастернака, их он не терпел особо; лично я интересуюсь творчеством Игоря Северянина, да кому мое мнение строителя-монтажника нужно. Просто я, читатель и поклонник творчества большого писателя Захара Прилепина, делаю пометки на страницах. Поэтому сверну с проторенной дороги на театральную тропу. Пошли — поехали.
Евгений Николаевич начал в свое время работать с МХАТом им. Горького. О причинах могу только догадываться. Мне бы хотелось знать о его ощущениях пребывания в театре по ту стороны рампы, ведь он в чем-то повторяет путь Булгакова. Вспоминается сразу «Багровый остров» Михаила Афанасьевича со знаменитым Прологом. Да и «Театральный роман» Булгакова посвящен взаимоотношениям писателя и театра. Совпадения очень знаковые, надеюсь, что Захар Прилепин напишет и об этом периоде. Предвкушаю и ожидаю.
Знаю о постановке «ЕСЕНИН. Обещая встречу впереди» в МХАТе им. Горького под названием «Женщины Есенина». Не видел спектакля, вот она жалкая участь провинциальной жизни, моей, то есть, но надеюсь на встречу с этой театральной работой впереди.