Читатели о книге «Есенин. Обещая встречу впереди». Часть 3

Наталья Михайловна Боброва, главный библиотекарь отдела работы с читателями Центральной городской библиотеки, Заслуженный работник культуры РФ, 08.06.2020

«Уже два этих имени — Прилепин и Есенин — голосуют за то, чтобы обязательно прочитать эту книгу. Я очень люблю Есенина и читала почти все монографии, статьи, романы про этого гениального поэта и интереснейший биографический материал в книге не был для меня открытием. Очень подробно о детстве, о женщинах, об отношениях с роднёй. Образы друзей и соперников — поэтов — яркие и выразительные: Клюев, Городецкий, Наседкин, Мариенгоф, Эрлих. Раньше для меня это были просто имена близких Есенину людей, а Прилепин нарисовал личности. Естественно, это его к ним отношение, но и теперь и моё, читателя.

Книга толстая, но читается легко, и оторваться от неё невозможно. Это всё замечательный прилепинский стиль: живо, энергично, заразительно. А ещё (спасибо издателям) много новых и качественных фотографий. И стихи. Чудные есенинские строчки. Автор любит поэзию Есенина и тоже считает его гениальным. Поэту не было и тридцати, и уход его был трагическим, а Прилепин написал оптимистическую книгу о короткой, но яркой жизни. Ничего не скрывая, написал про все есенинские выходки, хулиганство, пьянство, неблагородные стыдные поступки. Прилепин восхищается явлением поэта, как чудом: „Свет не выбирает, кому явиться“. Предпочитает иметь дело с человеком, который о себе всё сказал сам своим творчеством.

Есенин — всё русское разом.

Святость и расхристанность, воинственность и добротолюбие, нежность и наглость, стремление к порядку и страсть к разгрому, широкая имперская всепрощающая душа и дерзкая привычка называть вещи своими именами, беспутство судьбы и высокая, пожизненная, смертная ответственность за всё содеянное и сказанное.
Поэтому книга вышла радостная, а не трагичная как предыдущая у отца и сына Куняевых „Жизнь Есенина“ или в сериале с Сергеем Безруковым.

P. S. Прилепин придерживается официальной версии самоубийства Есенина. В „Эпилоге“ рассказывает о детях и женах, друзьях-поэтах после смерти Есенина. Вот этого я ещё нигде не читала».

***

Замечательная книга!
Дочитываю с тем известным нам всем ощущением, когда конец знаешь, разумеется, и все-таки воссозданная реальность настолько ярка, что не то чтобы всерьез надеешься на другой финал, но есть едва ли не подсознательная иллюзия, что пока книга не дочитана, жизнь героя еще длится.

***

Прежде чем взяться за эту книгу, стоит определиться — кто для вас Сергей Есенин?

Голубоглазый рязанский парнишка, влюблённый в святую Русь, поля, луга и гаснущие крылья заката?

Гремящий небесный барабанщик, поющий в ладонях советской власти, идущий сплотить весь мир?

Хулиган-имажинист, задиристый и звонкий, нахальный вития в золотом нимбе кудрей?

Или просто тихий спивающийся гений, не примкнувший ни к одному берегу?

Да, чуть не забыл — жертва кровожадных чекистов во главе с Гошей Куценко? Ну как сейчас эту строку из песни вон?

Определитесь, пожалуйста.

У вас в любом случае пригорит.

Захар Прилепин вынесет вам поэта на расшитом петухами полотенце. Со всей своей прилепинской бескомпромиссностью: вот он, ваш Есенин. Вот такой он. И другого Есенина у меня для вас нет.

И русский, и советский; и откровенно к богу дерзкий, и глубоко религиозный; и деревенский до самого костяного нутра, и мечтающий весь мир — к ногтю; и любящий трепетно, и безжалостный, жестокий и равнодушный.

Поэт. Гений. Человек.

И был ли другой Есенин? И был ли он нужен другим?

Биография Сергея Есенина — такая мозаика, что, кажется, каждый, кто был с поэтом знаком, только и делал, что записывал: каждый его шаг, каждое слово и мысль даже каждую. И всё это Захар Прилепин собрал, сложил — бережно, скрупулёзно — и вынес нам, повторюсь, как самым дорогим людям, — на расшитом полотенце.

Описание последнего года жизни Есенина читать невыносимо трудно. Спивался, сгорал, убивал себя — сколько таких слов мы слышали. Но тот, кто видел, как спиваются простые русские мужики в деревнях или маленьких посёлках (тут каждое слово можно заменить), тот поймёт. Может быть, не гениальные поэты, но прекрасные механики, чуткие бывшие школьные учителя, да и не так важно кто, у каждого свой талант. Но спиваются именно так — бесповоротно и не перекладывая ни на кого вины. Да и кого винить? Это ему места больше нет — в мире, в жизни.

И кто видел, тот спорить не станет — мог ли Есенин себя убить? Просто немного ускорить, перепрыгнуть на несколько ходов вперёд.

Спасибо, Захар. За книгу. За Есенина.

Читать.

***

Так получилось, что я знал много самоубийц. Все они, кроме одного, были дружелюбными и жизнерадостными людьми, с которыми я весело проводил время. Все они были мужчинами.

У тебя ведь запрограммированность Есенина на самоубийство, в первых же строках, сценой в храме Христа Спасителя утверждается, потом подтверждается новыми и новыми твоими наблюдениями, чтобы ко второй половине книги, после расставания с Мариенгофом, уже перейти в агонию человека, не находящего радости и смысла в кромешном сегодняшнем дне, тем худшем, чем ярче и счаcтливей были переживания детства и ранней юности.

Приходилось прерывать чтение второй половины твоего «Есенина», так тяжело было надолго погружаться в есенинскую, как ты говоришь, «богооставленность» или, как говорила твоя бабушка, «колготу». Я слишком хорошо понимаю, как это может получиться. Вспоминаю судьбу Цветаевой, совершенно безальтернативную. Логика безжалостная в ней была. У Есенина может не так очевидно, но тем не менее, я никогда не сомневался в его самоубийстве. Все эти спекуляции девяностых годов, насчёт того, что его убили, меня никогда не убеждали. Странно, что для поборников теорий убийства Есенина не убеждает столь по-моему очевидная, логика всей его жизни.

Моя бабушка очень любила Есенина. У нас был трёхтомник с корешками, оформленными в виде стволов берёз. За стеклом книжной полки стояла фотография белокурого юного поэта. Наверно, это бабушка неназойливо обратила на Есенина моё внимание и ещё в самой первой юности я его читал, именно в этом трёхтомнике. Особенно ярко помню впечатления от «Анны Снегиной». Какая-то буддийская умиротворённость, спокойствие, ельник в светляках. Я представлял себя этим Сергухой, приезжающим к бабушке с дедушкой на дачу. Дача была у меня заменителем деревни, где, по моим представлениям, должна была происходить настоящая жизнь, в отличие от городской, ненастоящей.

Есенин долгое время представлялся мне таким, как нарратор из «Анны Снегиной», элегантным, импозантным, умудрённым; удивительным образом нашедшим мир среди Революции и Гражданской войны. И в некотором смысле, он не только хотел быть/казаться таким, он таким был тоже.

Ещё он был хулиганом. Я об этом, конечно, всегда знал и, естественно, мне это нравилось. То что пьянствовал, ну что ж, кто не пьянствует? Потом проснулись демоны и овладели им. Но какой это на самом деле был ад, я узнал только из твоей книги. И это было очень больно. Выходки совершенно запредельные, свидетельство непереносимой внутренней боли — одной из черт его гениальности. И вот ещё тоже, как странно, судя по фотографиям: в последние месяцы опухший постаревший, а мёртвый — совсем мальчишка, заигравшийся и погибший.

Вот так и с русскими вообще: непонятно, что за народ, как с ними жить, как иметь дело? Чтобы русских переносить, надо их любить, как Айседора Дункан Есенина. Это тоже было для меня открытие в твоей книге: материнская, жертвенная любовь Айседоры к Есенину. Да разве только её любовь, а Галина Бениславская! Все вокруг любили (завистников и врагов, определённо, несравнимо меньше) и многие жертвовали, но человек всё равно сорвался и полетел в пропасть. Мальчик не повзрослел.

Сильнейшее впечатление на меня произвело, как последовательно, используя огромный фактический материал, с присущими тебе, убедительностью и тактом ты восстановил доброе имя стольких прекрасных, любивших Есенина и им любимых людей, ещё при жизни и уже будучи мёртвыми, оклеветанных. Прежде всего, это несчастный Вольф Эрлих, но и Галина Бениславская, и Зинаида Райх, и Леонид Каннегисер, и Мариенгоф тоже. Если души умерших могут покровительствовать живым, ты уже точно под их опекой.

***

Сергей Бочаров, 27.10.2020

#ЕСЕНИН

Для меня это книга года, лучшее что я читал о России и русской судьбе за последнее время. О золотой левитановской осени жизни — очаровании распада. О ниспадающей с неба яркой звезде и воспоминании об этой вспышке в истории народа.
После «Обители» решил, что Прилепина не понимаю точно и читать не буду. Но в этой книге у него получилась не только автобиография — здесь получилось создать портал, шагнув в который, переносишься в прошлое и проходишь каждый день жизни рядом с гением, умираешь вместе с ним, и вновь оживаешь в детях и песнях.
В 21 год выходит первый сборник стихов Есенина, в 30 лет его жизнь оборвется. Всего 9 лет, в которых все: любовь, жалость, пьяные слезы и драки, Айседора и Америка, вечные стихи. Что в нашей жизни произошло за последние 9 лет? Отпуск, перемена работы, костюм, концерты, новая работа? Эта короткая жизнь-пример того, как надо ценить каждую ее минуту. Все, что отмерено и за что потом держать ответ.

О чем эта жизнь? Уроки Есенина.
О трагической судьбе гениев. Может быть боль за человечество, которую не вынести сердцу? Надрыв Высоцкого, колокольчики Башлачева, ревущий и плачущий Летов. Или же спецпредставители «нижнего мира», которые индивидуально работают и сводят в могилу гениев человечества?
«В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей» — Есенин Эрлиху, сутки до веревки в «Англетере».
«В этой жизни помереть не трудно. Сделать жизнь значительно трудней». — Маяковский Есенину, четыре года до выстрела в сердце.
«Много храмов разрушил, А этот — ценней всего. Упокой, Господи, душу усопшего врага твоего» — Цветаева Маяковскому, 11 лет до петли в Елабуге.
И еще множество их-пронзительных и пронзенных: Пушкин, Лермонтов, Грибоедов, Тальков, Шпаликов, Рубцов, Цой. Почему так?

Еще эта жизнь о небесной чистейшей лирике, светлой грусти, пьяной нежности, пылкой любви. Как звон звездной ночи и северное сияние над земным муравьином бытом. Где каждый стих-бриллиант среди черноты породы и нежный весенний жасмин. Он, как ребенок и ангел умывается лучами весеннего солнца, его голова лежит на коленях Айседоры и ее руки бережно гладят золотые, как спелая пшеница, кудри.
Вот это, например, из кумачового 1917-го:
Есть светлая радость под сенью кустов
Поплакать о прошлом родных берегов
И, первую проседь лаская на лбу,
С приятною болью пенять на судьбу.
Ни друга, ни думы о бабьих губах
Не зреет в ее тихомудрых словах,
Но есть в ней, как вера, живая мечта
К незримому свету приблизить уста.
Мы любим в ней вечер, над речкой овес, —
И отроков резвых с медынью волос.
Стряхая с бровей своих призрачный дым,
Нам сладко о тайнах рассказывать им.
Есть нежная кротость, присев на порог,
Молиться закату и лику дорог.
В обсыпанных рощах, на сжатых полях
Грустит наша дума об отрочьих днях.
За отчею сказкой, за звоном стропил
Несет ее шорох неведомых крыл…
Но крепко в равнинах ковыльных лугов
Покоится правда родительских снов.

Его жизнь о стремительной карьере. О выходе на следующий уровень, грамотном продвижении и построении связей, лидерстве и харизме-после концертов, где он нетрезвый на сцене-зал взрывался аплодисментами и цветами. О создании «бренда»-имажинисты, о «продажах»-самый печающийся автор и «креативных проектных решениях»-кафе «стойло Пегаса». Эти неесенинские слова про отличный урок этой книги-как деревенский парень за короткое время пробился на самый верх, сделав за годы то, чего другие не могли достичь за десятилетия.

Его жизнь — жизнь юродивого. У него не было даже своего дома или квартиры. С чемоданами, всю свою жизнь он прожил у друзей и женщин. О больших деньгах в голодные двадцатые, которыми он сорил направо и налево-они не были ему нужны. О десятках женщин, которые любили его, но рядом с которыми он ощущал себя несчастным. О беспризорных детях, которым он читал свои стихи, приближая их к прекрасному. О какой-то огромной ране, которая не заживала. О Боге, которого он знал в желтокуром детстве и которого он искал, каясь. И о своих пороках и грехах, которые он не перенес в свои стихи, оставив за кадром, желая подарить нам чистоту и свет, сам падая в бездну.

О том, что смерть всегда ходит рядом. Прочитав его «ЯР», я содрогнулся. Такого крестьянства я не знал. Это не пасторали Венецианова, «любезный пастушок» Пиковой дамы, или миф о дружной и веселой деревне. Это жесткий почти звериный языческий мир, с первобытным чувством природы и готовностью к внезапной смерти. Я слышал его отголоски в Удмуртии, в песнях вотяков. В осокинских «Овсянках». В нежелании жить некоторых спивающихся пожилых людей. Но так ярко-только здесь. Вот это и есть древний ужас, который побежден христианством. И который возвращается, как только мы преступаем заповеди любви. В другом уже обличии, среди подростков циничного цифрового мира — уже среди виртуальной природы, конечно.

Что в остатке? Гений, звезда в созвездии русского слова. И несколько линий, которые он разработал-метафоры, которыми мы живем.
Разгул и удаль пропащего человека, Москва кабацкая-лучше всего у «Монгол Шудан». Интонация та.
Тоска и грусть — русская «зона комфорта», вечный ля-минор Чижа и плачущий романс. Запечатлел Вертинский — осколок уходящего мира.
И лирика, конечно. Неповторимая есенинская. Хочешь-русская, хочешь-персидская. Балканский соловей Ивица Шерфези подхватил. Не понимая слов, но точно передавая смысл.

Есенин обещал нам встречу впереди. Мы встретились — чтобы никогда не расставаться.

***

Что особенно люблю в позиции Прилепина — он никогда не мажет чёрно-белой краской, не делит людей на хороших-плохих, не упрощает идеи. Мир у него цветной и сложный. Один и тот же человек вмещает в себя совершенно противоположные свойства. И автор показывает эту сложность мира, сложность эпохи. После «Есенина» рассыпаются все мифологизированные представления и о самом Есенине, и о времени, в котором он жил. Нет больше «ангельского пастушка» Серёжи, нет рафинированного «московского хулигана». Нет оголтелого любителя женщин и рубахи-парня. Есть бесконечно сложный человек с драматичной судьбой. Ощущение «содранной кожи», какой-то бездонной печали, смешанной с тягой к чему-то несбыточному, божественному, райскому. В массовом сознании Есенин — человек «раскрытый настеж», свой в доску. В реальности же — полная противоположность. Он всю жизнь скрывал очень важные вещи о себе, сознательно выстраивая образ, далёкий от действительности.

Все его любили, женщины всё прощали: и измены, и брошенных детей, и пьянство, и драки. Но «ему не хватало любви. Сколько бы её ни было — никогда бы не хватило». Смертная тоска на сердце, чувство ненужности, потерянности, опустошённости — «непереносима была ему жизнь как таковая»…

Главное в характере Есенина: «сильнейшая инерция, внутренняя нацеленность на душевный слом, на раздрай в собственной душе» — всё это обрисовано чётко и ярко. К концу книги ощущение полной раздавленности, тоски и беспросветности. Какой ад человек носил в себе всю жизнь. И как тянулся к раю, про рай говорил. Мощнейшая амплитуда. Вынести её невозможно. Вот и не вынес.

Прилепин показывает динамику личности через стихи. Он всматривается подробно и глубоко. Ведёт читателя за руку и будто говорит: «Смотри, ты, бошку-то не отворачивай!» Это больно, да. Это ужасает своей разрушительностью, напоминает чёрную воронку, которая засасывает в смерть, но именно из этого растут стихи, так любимые всем народом.

Тут, конечно, не только про Есенина. Здесь сотни лиц — известных и забытых (от Троцкого и Мейерхольда до Клюева и Приблудного). Про многих из них — очень подробно, с цитатами, стихами, характерными поступками и поворотами судьбы.

Непонятно, как Прилепин перелопатил такое огромное количество информации. Объём работы и глубины погружения в тему поражает.

Особенно много, подробно, ново и хорошо про революцию. Какой-то очень живой рассказ про неё получился. Про то, например, что многие большевики выросли из старообрядческой среды: «Протестная среда, взрастившая их, продиктовала им нацеленность на бунт». Про связь раскола в ХVII-м веке и революции в ХХ-м (я, наконец, нашла ответ на свой вопрос о том, почему с такой лёгкостью русские люди рушили храмы в 20-е годы).

Несмотря на сложность тем, здесь нет ни одного скучного абзаца. Речь автора льётся легко, без сптыканий и тяжеловесных размусоливаний.

Слог прилепинский — просто сказка. Он так слова составлять умеет, что диву даёшься. В одном предложении столько всего разворачивается: «Есенин так и остался почти подростком, почти юношей, из взросления сразу перебравшись в смерть».

В общем, книга многогранная, умная, глубокая, написанная с большой любовью, но без иллюзий. Честно написана, без ретуши и «розовых соплей». Очень рекомендую.

 

 

Купить книги:



Соратники и друзья