Блогеры о Захаре Прилепине — 3
«Грех» как дар
«В ту весну я уволился из своего кабака, где работал вышибалой. Нежность к миру переполняла меня настолько, что я решил устроиться в иностранный легион, наемником. Нужно было как-то себя унять, любым способом». Из трех книг Захара Прилепина эта цитата выбрана мной как самая показательная. Вот только «нежность к миру» в прилепинской прозе, я бы добавил, смешивается с совершенно дикого градуса отчаянием, возникающим в авторе при виде как несовершенства мира, так и совершенства его.
Не важно даже, на все сто ли процентов автобиографичны роман о чеченской войне «Патологии» и роман о революционере из оппозиционной партии «Санькя» (испытывая отвращение к любого вида переборам, я не люблю ни НБП, ни ЕдРо, поэтому долго, непростительно долго, избегал знакомства с книгами Прилепина), важно, что мысли и ощущения повествователя/автора переданы с болезненной ясностью, ощутимой и осмысляемой при чтении почти на физическом уровне. Сравнить даже не с чем; разве что, когда покрываешься «гусиной кожей», возникает похожее чувство, как мне кажется.
Нагляднее всего эта особенность писателя (а Захар Прилепин — действительный, настоящий писатель, пусть — пока что — и не с большой буквы) проявляется в его третьей книге «Грех» — романе в рассказах и стихах, состоящий из небольших текстов разной степени удачности; неудавшихся среди них нет. Вершина сборника — короткий и жуткий рассказ «Белый квадрат», где-то рядом с ним я расположил бы рассказ о щенках и рассказ о могильщиках, названия которых вы, уж пожалуйста, посмотрите сами.
Именно в «Грехе» (одноименный рассказ, вполне бунинский, тоже бесспорно хорош), на мой взгляд, вскрыта и авторская манера Захара Прилепина, позволившая ему, замесив на «нежности к миру» нехудожественные истории Грозного и НБП, создать не насквозь идеологические книги, а пробирающие до костного мозга своими сюжетом и слогом романы. С удовольствием буду ждать его следующий роман или рассказы; не биографией же Леонида Леонова, написанной Прилепиным для серии «ЖЗЛ», утолять читательские голод и любопытство.
***
мне Прилепин жутко нравится.
по степени сильности так же как когда-то Стогов.
а «Грех» я дала бабушке почитать, она попросила чего-нибудь современного и хорошего — а у меня в сумке только Прилепин да Гарри Поттер;)
***
я читаю офигительную книжку «Патологии» автора Захара Прилепина. не могу оторвать её от себя, и себя от неё. очень точно и эмоционально.
***
Прочитанное: Захар Прилепин, «Грех»
Браво! Надо читать такие книги. Выискивать и читать.
И обязательно стараться писать так же… хорошо.
Мне даже кое-кто сказал, что, читая «Грех», вспоминал некоторые мои рассказы.
Огромный аванс мне, конечно, но все же чертовски приятно было от такого соседства.
***
Книжки сгорают во мне, как в топке.
Вот рассказы Захара Прилепина — три часа — и нету.
Цитата:
«У памятника без фото, без дат, встали без смысла, смотрели на него. Катя — впереди, Захарка за ее плечом, близко… всем горячим телом ощущая, какая она будет теплая, гибкая, нестерпимая, если сейчас обнять ее…вот сейчас…»
Мне кажется, Захара всегда тянет обнять жизнь. Особенно на краешке смерти. И обнимает.
***
«Грех» Роман в рассказах Захар Прилепин Вагриус 2007
Очень редко так сильно радует отечественная литература. Прилепин был мне рекомендован как первый автор пишущий о войне в Чечне настоящим качественным русским литературным слогом. Без надрывного: «Я там был! И знаю! И хочу сказать всю правду!!!». Купило. «Патологии», его первая книга была прочитана мною и поставлена на видное место на полке, как образец того как надо писать о войне. Потом появился «Санькя», не вызвавший столь бурного восторга. Прилепин был не известен мне как человек не занимающийся созданием героя. Он красиво и правдиво писал, но видно было только одного человека, его героя.
В «Грехе» я увидел совершенно разных людей. Почувствовал авторскую нежность к ним, нежность сильного духом и телом человека. Я радовался отдельно написанным абзацам. Закрывал книжку и обдумывал каждый рассказ. Делал закладки. Я получал двойное удовольствие. И от того как, и оттого о ком это написано. Согласен с вступительной рецензией Дмитрия Быкова что Захар Прилепин пишет очень заразительно и в его прозе есть то во что очень хочется верить.
Я не совсем понимаю зачем в книгу включены стихи Захара. Стихи как стихи, просто хорошие. Очень бы хотелось все-таки увидеть не автобиографическую прозу от первого лица. Настоящий автор, наверное, может наблюдать за людьми с любых точек.
***
Вот что делать с этим Прилепиным «Женщина, тужься на боль!»
ведь так загнет…
***
Единым духом прочел вчера замечательную, пробирающую душу книгу Захара Прилепина «Грех». А сегодня наткнулся в «Коммерсанте» на гадкую рецензию на нее Анны Наринской. Литературные обозревательницы «Ъ» хамят писателям умело и больно. Одну из них назвал дурой Алексей Иванов, про другую так и не скажешь. Она не идиотка, просто враг живого и доброго.
***
И вот было проснулась…
Кстати между прочим, сегодня один из тех дней, когда я должна была проснуться некрасивой знаменитой. На сей раз благодаря Захару Прилепину, поговорившему со мной в «Литературной газете» и впрямь несколько по-гусарски. Впрочем, ему это даже идёт.
www.lgz.ru/article/id=1311& top=26& ui=1187239528251& r=047
***
Прочитала «Грех» Захара Прилепина. Местами очень впечатлило. Подарила один экземпляр своей учительнице литературы. Жду реакции =)))
***
Сколько раз читаю Прилепина, столько раз заново очаровываюсь.
***
Захар Прилепин — дивен.
***
Статья Прилепина в «Русской жизни» «Наш современник, дай огонька»… Вообще-то гениально. Многое сбудется. И Фукуяма оказался всех правее — истории точно не будет. Ее уже нет, и Прилепин — редкая птица, долетевшая до середины этого прозрения.
Единственное, во что бы я уперся — в имя: ТА Россия слиняла в три дня, но СССР — ее смердящий псевдоним, а вовсе не ДРУГОЕ ИМЯ. Не надо больше никакого ДРУГОГО. Эта, наша, выживет и без истории.
***
Здесь должна быть фотография
бритого, бородатого человека в коже.
Он сидит на танцполе.
Перед ним пляшет, скачет
кучка подростков под звуки «Телевизора»
У меня нет этого фото.
Но я точно знаю, что оно существует в природе.
Девушки, клубные фотографы,
пару раз пытались запечатлеть себя на фоне «классика».
Жаль не взял у них визитки.
Когда я прочитал в аннотации книги «Санькя», что это современный психологический роман, я загорелся идеей про это написать. Но текст зрел почти год.
Писать, что на свет «современный Горький народился» не хотелось. В романе, конечно есть «пролетарьят». И Прилепин на каком-то витке продолжает вольнодумческую линию Радищева-Чернышевского-Горького. Это для меня так же очевидно, как линия Гоголь-Щедрин-Булгаков-Пелевин. Но никто не пытается искать истоки мистики Гоголя в буддизме Пелевина.
С другой стороны, это такой же штамп, как сравнивать Прилепина с Гебельсом. Есть такой стереотип в массовом сознании нижегородцев наблюдающих за политической активностью автора, через призму черного пеара.
Впрочем молодой Гебельс, похвалу Горького в свое время заслужил, за роман о молодых рабочих. А Дугин и вовсе записал его в предтечи германских национал-большевиков.
Но националистического в романе мало. Столкновение с кавказцами на Канавинском рынке, явно не в счет. Милиционер-националист автору и его герою не менее неприятны чем, кавказцы. Больше симпатии получает молодой армянин, оказывающийся с нацболами в одной камере. Разговоры Саньки о «красно-коричневом народе» и «антисемите Лавлинском» и вовсе смотрятся, как авторская провокация.
Гораздо больше в романе общего критического настроя к «свинцовым мерзостям жизни». Такого, какой был у французских натуралистов и критических реалистов.
Стоило мне озвучить эту идею, как мне немедленно возразили:
— Ну какой из Прилепина Эмиль Золя?
— Для меня только в том, что Золя не служил в Омоне :)
Впрочем, Лермонтов и Толстой на Кавказе тоже служили. Но их в национализме пока не обвиняют.
Впрочем, наблюдал я как-то на «форуме несогласных» настоящую истерику, вызванную пушкинскими строками:
Перед утренней зарею
Братья дружною толпою
Выезжают погулять,
Серых уток пострелять,
Руку правую потешить,
Сорочина в поле спешить,
Иль башку с широких плеч
У татарина отсечь,
Или вытравить из леса
Пятигорского черкеса.»
А. С. Пушкин «Сказка о мертвой царевне и 7 богатырях»
Почему же тогда можно было так писать солнцу русской поэзии?
«Еще в XIX веке, когда одной из задач прессы журналисты считали просвещение читателей, распространение в обществе любви к Родине, гордости за нее, идей гуманизма и толерантного отношения к иным чем они людям В. К. Малькова «Анализ периодических изданий первой четверти XIX века. Архив автора»
Отчего же так страшно это сейчас читать.
А не знает русский народ, какой он. Нет его, как субъекта политической и общественной жизни. Нет описания души народа. Зато есть в прессе «образ России, тесно переплетенный в публикациях газет с русским этносом предстает перед читателем как образ большой, бедной и несуразной страны, населенной странным народом с неумными правителями…
Обо всем этом, день за днем читателям красочно рассказывают свои же российские газеты» В. К. Малькова.
А что бы мы хотели услышать о народной душе, от нескольких поколений атеистов?
Поэтому книга эта для меня антинародна в той же степени, как и современное общественное мнение в ктором господствуют разрушительные стереотипы.
Так же несуразны и бездушны и отдельные герои книги. Что есть человек — душа обремененная трупом. Отберем у него душу. И что же. Будет адски больно. «Ад — это когда уже нельзя терпеть, а умирать еще не дают» Да и не хочется умирать. И заменяется душевная жизнь внешней, хаотичной активностью.
Погони, драки, еда, выпивки, ограбление, поджоги, разрушение, секс. Что они дают главному герою?
Временное ощущения себя живым. Но еда после аппетита или сытости вызывает отвращение, выпивка не эйфорию, а оглушение и распад. Вырученные грабежом деньги непонятно, как тратить на себя. Секс приятен, но механистичен. И физиологичность его гибельна, сближая с моментом смерти.
Отдельно хочется сказать об этой теме: разрушения и смерти.
Смерть отца героя, для меня ключевая сцена. Та непреклонность, с которой герой движется на сельское кладбище через заснеженную чащу, зачаровывает.
В итоге, он сам оказывается на грани смерти и спасается только чудом. Точнее спасает его очередной мертвец, по такой же иррациональной причине. Но движения не прекращает. Почему не может он остановиться, задуматься, взглянуть внутрь себя? Потому что в момент такого сильного горя, душа непременно отзовется болью, даст о себе знать. И жить по старому станет невозможно. Но любая рефлексия для бездушного человека не переносима и немедленно трансформируется в поведение, действие. А позитивная деятельность для него не возможна, поскольку потребует пресловутой внутренней работы.
На каком-то из многочисленных маршей был такой лозунг «Мертвый — вставай». Кто этот мертвый, Ленин? Или может быть сам русский народ, который с многочисленных войн прошлого века вернулся увечным инвалидом со сломанным хребтом.
17 старик не даром говорит: «Скоро побежите все, как поймете, что устали от вас. Но бежать будет некуда: все умерли, кто мог приютить. В сердцах ваших все умерли, и приюта не будет никому.» И нет у его собедников желания жизнь эту исправить, а лишь уничтожить до основания, а затем…
Но народ еще жив. Умирает, отдавая себя по кусочкам. Но не мертв. И еще может крепко ухватить любого, кто имеет неосторожность попытаться глумиться над бесчувственным телом. Но деятельность эта пока скорее бессознаетльна и инстиктивна. А поэтому пуста, нелепа и бессмысленна. И призывы любить то что есть, тоже. Это все равно что призывать любить лейкоциты. Но большинстов людей, которые из сколения видят только в виде гноя, содрогнутся от отвращения.
После избиения сотрудниками спецслужб, в больничной палате посещает Санькю инсайт:
«Человек — это огромная, шумящая пустота, где сквозняки и безумные расстояния между каждым атомом. Это и есть космос. Если смотреть изнутри мягкого и теплого тела, скажем, Сашиного, и при этом быть в миллион раз меньше атома — так все и будет выглядеть — как шумящее и теплое небо у нас над головой.
И точно так же мы живем внутри страшной, неведомой нам, пугающей нас пустоты. Но все не так страшно — на самом деле мы дома, мы внутри того, что является нашим образом и подобием.
И все, что происходит внутри нас — любая боль, которую мы принимаем и которой наделяем кого-то, — имеет отношение к тому, что окружает нас. И каждый будет наказан, и каждый награжден, и ничего нельзя постичь и все при этом легко и просто».
Смешны попытки отдельных рефлексирующих персонажей после этого рассуждать с Санькёй о комплексах и их изживании. Душа это не только форма, внутренний смысл.
И я чуть не предался этой зажигательной идее, рассмотреть весь роман, как гигантскую метафору внутреннего путешетствия бессознательного комплека в противостоянии «цензуре» не дающей на уровень сознания подняться и поиске подобия собственного сознания.
Но не до коплексов тут, когда речь идет о людях действия.
Пустота душевная находит характерное отражение в финальной сцене романа, когда Санька берет в рот крестик, перед тем, как открыть огонь.
Зачем он ему на грани смерти? Затем, что бы эту зияющую пустоту внутри себя заполнить.
Поэтому, вопросом для меня остается, чем сия плодородная пустота заполнится и что она еще породит?
***
Об идиотизме российской власти
www.prs.ru/articles/? id=11659
Вот мы опубликовали фрагмент текста, написанного Захаром Прилепиным, писателем, нацболом, отцом пятерых детей.
А вот его текст целиком. Публикую в порядке «самиздата», хотя ничего особенного в нем нет, просто он был намного шире конкретного информационного повода, которому он обязан своим появлением. Поэтому публиковать целиком — не имело смысла.
Захар Прилепин
Писатель, публицист, участник коалиции «Другая Россия», сопредседатель всероссийского общественного объединения «НаРОД», нацбол, участник и организатор «Маршей несогласных», генеральный директор «Новой газеты в Нижнем Новгороде» о недавних обысках в редакции газеты и ситуации в стране.
Как я провёл лето
За последние несколько месяцев в моей жизни случилось много интересного.
Моё лето началось с того, что я подал заявку на организацию «Марша несогласных» в Нижнем. Это уже старая, и не очень интересная история, я не буду ее пересказывать, ограничусь лишь несколькими деталями, о которых пока не упоминал.
В течение месяца после подачи заявки, меня более двадцати раз подвергали административным задержаниям, сажали в камеру, составляли протоколы, налагали штрафы, брали объяснения. Потом отпускали, чтобы задержать снова. Помимо собственно митингов, где меня задерживали обязательно, меня находили в кафе, на улице, во дворе возле дома, но чаще всего на поездах. Помню несколько ситуаций: еду из Москвы, в пять утра приходит наряд милиции, включают свет в вагоне, поднимают меня с полки полуголого… Женщина на нижней полке в ужасе закутывается в простыню, садится, смотрит на меня, пытаясь разгадать: маньяк? убийца? мошенник? Всё происходит мрачно и очень серьёзно. К нам заглядывают люди со всего вагона, преисполненные трагизма ситуации. На выходе нас встречает усиленный наряд, и, не стесняясь меня, они спрашивают у тех, что работали в вагоне: «Ну, всё нормально? Тут весь вокзал переполошили? Справитесь? Что это за тип такой важный?»
Подобное было не раз, и не два. Правда, последнее время чаще всего меня просто встречают опера у вагона, проверяя паспорта у всех пассажиров подряд. Я им издалека кричу: «Я здесь, здесь, да-да, 16-е место, Прилепин». И тогда они оставляют в покое пассажиров и ждут меня.
Кроме того, ко мне домой несколько раз приходили сотрудники милиции, в день марша мне изуродовали замок, чтобы я не вышел из дома, но я вышел; моей жене звонили домой с угрозами («твоего мужа посадят, поняла?»), мне выключали Интернет, меня, говорю, находили в любой точке города, из чего я заключил, что-либо за мной следят, либо прослушивают мой телефон, впрочем, во втором пункте я давно уверен. Что касается первого пункта — тут ещё печальнее. Однажды, накануне московского Марша несогласных, я поехал в рязанскую деревню, на машине, на поминки к своему деду, на девять дней. Когда я возвращался с поминок, это было собственно в день марша, нам села на хвост машина с двумя мужчинами и ехала за нами около трехсот километров. Мы несколько раз останавливались, они тоже останавливались и терпеливо ждали. Убедившись, что в Москву я не еду, они отстали.
В общем, у меня периодически возникало ощущение, что я живу в самой постыдной африканской стране. Знаете, ведь я ничего не сделал дурного. Я не приступал законов, я платил налоги, я воспитывал детей, я писал книги. У меня немного иные взгляды на ситуацию в стране, чем у людей, находящихся во власти, но я даже не призывал к их насильственному свержению.
Сразу после Марша, я затеял выпуск «Новой газеты в Нижнем Новгороде». Мы успели выпустить двадцать номеров. Это была агрессивная газета, но у нее было достоинство: отсутствие редакционной политики. Мы предложили десяти самым известным нижегородцам, из числа умеющих складывать слова в предложения, высказываться обо всём. Девять из них согласилось: потому что высказаться им было больше негде. Десятый отказался, он живёт на даче и ему хорошо.
За месяц к нам пришло ещё десять человек, и предложили свои услуги. Многие были готовы писать бесплатно, а это, замечу, люди известные даже за пределами нашего региона. Я могу назвать правозащитника Станислава Дмитриевского, политолога Сергея Кочерова, поэтессу Марину Кулакову.
Я веду к тому, что ситуация в регионе со свободой слова не самая лучшая, она тоже какая-то африканская, да простят меня жители этого прекрасного материка. Если хотите, будем называть нашу ситуацию латиноамериканской, но и так, наверное, не нужно. Потому что нам за примерами ходить не надо далеко, мы сами с усами, и это российская традиция не меньше, чем какая-либо иная. Я, правда, был уверен, что 15 лет назад мы разрушили страну, чтобы получить взамен свободу, но ошибался. За чем мы всё-таки тогда разрушили страну, может, мне кто объяснит?
В день рождения Анны Политковской в нижегородский офис «Новой газеты» пришли сотрудники ГУВД с проверкой нашей хозяйственной деятельности. У нас не было на руках документов на лицензионное обеспечение компьютеров, и компьютеры забрали. Все сразу, включая мой личный, где лежит рукопись моей новой книги. Адвокаты сказали, что компьютеры нам не вернут никогда.
За день до нас тем же образом зачистили офис нижегородских правозащитников, выступавших, к слову сказать, в качестве колумнистов в нашей газете. Они, по стечению обстоятельств, также участвовали в организации Марша несогласных.
За два дня до прихода к нам глава региона губернатор Валерий Шанцев поручил руководству муниципальных образований и городских округов «выверить списки» молодых людей, причастных к работе общественных организаций экстремистской направленности.
«Процесс проверки необходимо ускорить в связи с предстоящими выборами», — сказал губернатор.
К лидерам экстремистских группировок будет особый подход, также пообещал он. «Никакие переговоры не допустимы, здесь нужно действовать жестко, в рамках закона».
На первом же опросе в ГУВД меня оповестили, что по данному делу мне могут вменить уголовную статью, предусматривающие два года лишения свободы. Я посмотрел УК: они не обманывают.
Я немного пошутил с офицерами ГУВД на тему отсутствия лицензий в 90% редакций провинциальных СМИ и на 99% частных компьютеров, но мне предложили отвечать за себя. Ну, за себя так за себя. Какие-то документы мы сумеем найти. Правда, компьютеры будут проверять месяц, потом срок проверки можно пролонгировать ещё на месяц, а за это время, как пошутили на одном из форумов, обсуждающих событие в «Новой» в системных блоках можно обнаружить даже героин, не то что нелицензионные программы.
Да, вот ещё два слова. 1 сентября мой старший сын пошёл в школу.
Мы с женой стараемся не говорить при нём о сложившейся ситуации, о том, что папа потерял работу и вряд ли найдет в своем городе другую — позволяющую кормить семью из пяти человек — мало того, над ним вдруг повисла уголовная статья.
Жена, вернувшись домой с линейки, шепотом пересказала мне разговор с сыном.
— Мама, — сказал он по дороге домой, — к нам приезжали дяди… ну, из адмнистрации. Все им хлопали, а я не стал.
Видит Бог, я никогда не учил его этому.
Я это к чему? Меня сильнее всего неприятно поразила первая часть — о протоколах, слежке, задержках в поездах и прочих идиотских безобразиях, в которых безусловно виновато руководство страны и спецслужбы.
Прилепин — писатель. У него вышло несколько книг, выйдут еще. На мой взгляд, это литература, но это не имеет значения. В любом случае, он даже был приглашен в Кремль и вместе с другими молодыми писателями общался с Путиным. Да, он раньше был членом НБП — партии, которую нельзя называть, что тоже является полным идиотизмом.
Ну и что? В Кремль его пускать можно, а разрешать ездить на поезде, куда он хочет — нельзя? Бред собачий. Он не бросает бомб. Он не вооружен. Он не опасен. Он вполне адекватен. Он не бьется в истерике. Он спокойно и с иронией рассказывает о мудачествах нашего госдарства, к которым он привык. Да и мы все привыкли, к сожалению.
Вот за каким идиотским хреном тратится столько сил и бюджетных денег? Ведь все эти шпики, филеры, топтуны, стукачи и прочая ФСБешная нечисть получают зарплаты, и неплохие. За то, что они гоняются за безобидным писателем и отцом пятерых детей, они получают командировочные, подъемные, может быть, наградные. И всё — впустую, всё в трубу.
Ну ладно. Государство богатое, нефть дорогая, черт с ними, с деньгами. Всё равно сопрут.
Но пока эти мудаки гонялись за Прилепиным, реальные террористы, опасные для государства, заложили взрывчатку под железную дорогу и взорвали Невский экспресс (слава Богу, что чудом никто не погиб). А сколько еще прошмыгнуло бандитов, террористов, хрен знает каких преступников, пока государственная полицейская махина занята прессингом безобидных «несогласных»?
Неужели этого никто не понимает?
Я, кстати, не согласен с лозунгом единомышленников Прилепина «Долой полицейское государство!». Никакого полицейского государства у нас нет, потому что в таком государстве тайная и явная полиция занимается реальным, своим делом, а не херней — типа преследований и задержаний писателя Прилепина.
В том числе и поэтому я считаю тех, кто правит Россией и дают подобные указания, во-первых, идиотами, а во-вторых, вредителями. Они наносят ущерб безопасности моей (а не их) страны. По отношению к такому кретинизму власти я всегда находился, нахожусь и буду находиться в непримиримой оппозиции. И желаю самим кретинам, придумавшим эту дебильно-шизофреническую систему, всего самого плохого.
***
К переизданию двух романов
«Оправдание» — это книга тайн, почти хоррор. Тайны сталинской эпохи, чудящиеся еще за ветхими, зачитанными книжками старой советской фантастики, не оставляют нас. В 90-х годах все эти экспедиции в Шамбалу и опыты на людях копал по архивам конспиролог Олег Шишкин (его труды аукнулись романом «Посмотри в глаза чудовищ» Лазарчука-Успенского). А в 2000-х тему первым (до ретродетективов Алексея Биргера и до «Бессильных мира сего» Витицкого) подхватил Дмитрий Быков. Его монороман, в котором ворочается и ищет ответа навязчивая мысль единственного героя, цепко овладевает читателем, заражает маниакально-опасными вопросами. Загадка сталинских репрессий, на самом деле, только повод, чтобы разобраться с двумя важными для автора вещами. Во-первых, с комплексами ввергнутого в жестокость жизни книжного мальчика, с его страхом перед иррациональным насилием и необъяснимой притягательностью бескорыстного мучительства. Во-вторых, с неподдающейся объяснению бессмысленностью русской истории. В общем, все романы Быкова об этих вещах, но «Оправдание» было первым.
Роман начинается с историй, которые цепляют, одновременно обращаясь к сочувствию и жажде тайны. Там переплелись мемуары из перестроечной прессы и «антология таинственных случаев» из «Техники-молодежи». А потом, когда в тексте проявляется главный герой, возникают и сами эти старые журналы и фигура наставника, проводника в тайну. Здесь срабатывает несколько паролей: у кого в детстве не было пыльных подшивок, будоражащих воображение? Кто не ожидал встречи со своим Гэндальфом? Сосед по даче геолог Кретов и его дом, полный чудес из прежнего легендарного времени, — это просто сказка, персонаж Грина и Куваева, трикстер, английский шпион, побывавший Иваном Ефремовым и удовлетворившийся, уйдя на покой, ролью местного лешего. Вовремя считав этот персонаж, можно догадаться, что не по научно-фантастическим канонам будет развиваться сюжет, а по самым архаичным, сказочно-пропповским.
«Оправдание» — идеальная история поиска, экспедиционный роман, квест с единственным персонажем, где приключения мысли и тела неразрывны и чередуются, обгоняя друг друга. В путешествии Рогова в Сибирь видны и отголоски журналистских впечатлений Быкова (посещение сектантского лагеря на Алтае), и ростки будущих замыслов (заколдованные деревни и затаившиеся аборигены из «ЖД»). Расследование, предпринятое главным героем, выливается в детектив идей, там появляются и исчезают улики, одна всеобъясняющая версия вытесняется другой. Выстраивается сверхчеловечески-страшная этическая конструкция, для которой всякий материал подошел: и мифология боли, и армейский опыт, даже анекдотический Порфирий Иванов, которого Быков увидел неожиданно серьезно. Если пророк в черных трусах и был одержим бесом, как утверждает инквизитор Дворкин, так это был серьезный бес, учивший преодолению тварной природы.
Не всякий читатель заранее заметит ловушку, в которую автор завел его вместе с героем. И падение в трясину — это настоящий отрезвляющий холод, не оставляющий иллюзиям место. Завершение романа, последние страницы его — светятся предельной трезвостью и ясностью. Это и есть пресловутый катарсис.
Но из сегодняшнего дня интересно видеть, что Быков в этом холоде не остался. В «ЖД» он снова ищет свою земляничную поляну и вроде бы находит, и это не болото уже, а преодоление реальности. Сказочный сюжет все-таки завершен, какой-то алхимический результат получился.
В «Эвакуаторе» тоже есть про бессмысленность насилия и неотделимой от него закольцованной русской истории, но больше там про ответственность за свои привязанности. «Эвакуатор» написан в одно время с «Патологиями» Захара Прилепина и во многом перекликается с этим надрывным романом про любовь и войну. В «Патологиях» чудом уцелевший на войне герой ищет в жизни привязанность, в которую можно вложить себя всего. Болезненность такого стремления отражена и в названии. В недавнем интервью Прилепин так говорит о своем первом романе: «Все закончится хорошо, если герой научится любить хотя бы призрачным подобием любви божественной. У того, кто прикипает сердцем к чему бы то ни было — от куска земли, до женщины и ребёнка — отнимают всё». Персонаж быковского «Эвакуатора» разыгрывает предельно обостряющую тему ответственности коллизию выбора. Кого отобрать для спасения, если спасти можно очень немногих? Автор снова выстраивает сюжет-обманку, хотя на этот раз о затеянной игре можно догадаться сразу. Финал романа неоднозначен: читатель сам должен ответить, кем оказался фальшивый эвакуатор, — слабым заигравшимся человеком или ангелом, вынужденным дать урок о том, что любовь выше привязанности.
***
Хм.
Впервые в жизни прочел Прилепина.
magazines.russ.ru/continent/2007/132/pri8.html
В самом деле писатель. Интересно. Он поэт. И это главное. Может кожей. Глазами-то
любой дурак. Ага: -)
Причем, сила чувствуется. А у того же Зайончковского, даже когда неплохо,
все время ощущение, если не полшестого, то без трех минут.
Хм.
***
«Грех» читается легко, в общем, да, роман в рассказах. Тут сравнивают его как-то больно много с Горьким, так вот это, мне кажется, «В людях». Хотя отчего-то странное ощущение есть, дочитаю — сформулирую.
***
Впечатление дня
Писатель Захар Прилепин, слушающий, как поэт Алексей Кубрик читает свои стихи, с книжкой Кубрика в руках (быстро находя соответствующее стихотворение и вполголоса повторяя за автором), а потом с восторгом резюмирующий: «Офигенные стихи! Вообще ничего непонятно!»
***
в последней книге Захара Прилепина есть стихи. очень качественные.
***
Отрадно, что Захар Прилепин работает над книгой о моем учителе и наставнике Леониде Максимовиче Леонове — «Прошлый век был огромным, непомерным, чудовищным, великим — и вот как раз Леонов был тому веку соразмерен, как никто другой. Если мне удастся сделать так, чтобы книги Леонова вернулись к читателю — часть моих грехов снимется. Прости за пафос — но я именно так это чувствую. Его «Вор», «Evgenia Ivanovna», «Дорога на Океан», «пирамида» — безусловные шедевры. В русской литературе сквозняк в том месте, где должны стоять эти глыбы» (стр. 1).
Слава Богу, наконец-то нашелся человек, который понял величие и глубину Леонида Максимовича Леонова. Помню мои долгие беседы с ним, его рассказы о Сталине, Горьком, Есенине и, конечно, о самых решающих эпизодах жизни. Леонов прежде всего интересовался Правой Верой и расспрашивал меня о ней, а когда работал над своим духовным завещанием — великим романом «Пирамида», то по ходу дела звонил мне и консультировался по эсхатологическим вопросам.
***
«Сердце отсутствовало. Счастье — невесомо, и носители его — невесомы. А сердце тяжёлое. У меня не было сердца. И у неё не было сердца, мы оба были бессердечны».
Захар Прилепин
***
Захар Прилепин «Патологии» (военная проза о Чечне, стиль автора достаточно самобытен и в то же время содержит минимум художественной условности, сильная вещь
***
Полевое литературоведение
Одно из самых частых слов-вставок в устной речи Лукьяненко — «скажем так», Прилепина — «по сути». Означает ли это, что Лукьяненко постоянно помнит о множественности картин мира и лишь предлагает взглянуть на одну из равных, а Прилепин предпочитает в свою верить как в истинную, отражающую суть вещей?
P. S. Сужу по единственному разговору с каждым, но, вы знаете, я склонен к скоропалительным выводам. В конце концов, можно представить, что речь не о Лукьяненко и Прилепине, а о неких людях А и Б, с которыми я не по одному разу поговорил, а провел полноценный эксперимент. Можно в этом слчае делать подобный вывод? Помните же, наверное, когда на смену слову «типа», пришло слово «как бы», мы говорили о смене эпох…
***
оповещение
Дочитываю новую книгу Захара Прилепина «Грех». Скоро отпишусь о впечатлениях (может даже завтра), так что следите за моим дневником:)
Пока скажу лишь, что книга выше всяких похвал.
***
Прочитал книгу Захара Прилепина «Грех». Давно я не встречал такой замечательной прозы. В последний раз меня примерно так же сильно впечатлил писатель Вячеслав Пьецух (это было в новогодние праздники, т. е. 9 месяцев назад). «Литературный» отрезок моей жизни от Пьецуха до Прилепина можно сравнить вот с чем: будто все эти 9 месяцев меня кормили одним крахмалом, а тут вдруг дали салат с кукурузой, красным перцем, помидорками, зеленью и майонезом.
Вот две цитаты из этой книги (одна — прозаическая, другая — стихи).
1. Как-то раз я вывозил коляску в подъезд, еще без ребенка, которого, вопреки недовольному кряхтенью, одевала сестра.
Нажав кнопку лифта, я вспомнил, что не взял пустышку, хотя сестра только что говорила о том.
Вернулся в квартиру, схватил соску с кроватки и, выскочив в подъезд, увидел, как незнакомый мне мужик, нагнувшись из раскрывшего двери лифта, быстро рылся в нашей коляске. Он подбрасывал пеленки, ворошился в подушечках и задевал обиженные погремушки.
— Ты что, сука? — спросил я опешившим голосом.
— А чего вы ее тут поставили, — ответил он, ощерившись серыми зубами.
Подбегая к лифту, я заметил, что в кабинке он стоит не один — рядом, видимо, жена и за спиной — дочь лет девяти, с тупыми глазами.
Он нажал на кнопку, и лифт поехал куда-то вверх.
Дурными прыжками я пролетел этаж и, припав лицом к дверям лифта, заорал:
— Откуда вы беретесь такие, черви?!
Мимо, я видел в щель лифта, тянулся трос; горел слабый желтый свет. Кабина лифта не останавливалась.
Я пробежал еще два этажа, надеясь догнать. Вылетел к лифту и снова не успел: лифт поехал куда-то выше, хотя только что внятно послышалось, как он с лязгом встал.
— Как же ты живешь, гнилье позорное? — заорал я в двери лифта.
Так я, крича на каждом этаже и срывая глотку, добежал до девятого, сел там на лестницу и заплакал. Лифт уехал вниз.
Спустился я минут через семь, с сигаретой в зубах. Сестра укладывала ребенка в коляску.
— Ты куда делся-то? — спросила. Я ничего не ответил. Еще раз нажал на кнопку лифта.
Мы вывезли коляску на улицу и пошли.
Разглядывая малыша, я заметил что-то на его красной, веселой шапке.
Наклонился и увидел, что это прилип смачный, жуткий, розовый плевок, расползшийся на подушечке.
Этот человек не поленился остановить лифт на втором этаже и плюнуть в коляску.
Я вытер рукой.
2. Беспамятство. Не помню детства,
строй чисел, написанье слов…
Моё изнеженное сердце
на век меня переросло.
Искал тебя, ловил все вести,
шёл за тобою в глушь, и там
тобой оттянутые ветви
так сладко били по глазам.
***
Среди наших революционеров много красивых и харизматичных людей…в партии Лимонова есть, например, Захар Прилепин, и он красавец.
***
бешеный день
Все интервьюеры приходили ко мне сегодня сами. Сначала девочка, а потом писатель и журналист Захар Прилепин. Рассказывал мне о пяти женщинах, которые поразили его на протяжении жизни (это моя любимая рубрика нашего журнала). Текст выдал очень четкий, правильный, осмысленный. Всегда приятно общаться с такими людьми. Жалко, что он торопился на поезд. Кстати, в последней «Афише» написали о его новом романе.
***
Патологии
Многие помнят кто такой Эрих Мария Ремарк, и его книжицу «На западном фронте без перемен». Эта книга глубоко засела во мне, являя собой образец «книг о войне». «На западном фронте.» для меня — это живой взгляд на войну глазами солдата «неважно какой армии» (с высоты генеральских погон все солдаты одинаковы). Естественно со стороны, не глазами главного героя. Будто я там, вместе со всеми, сижу в уголке и наблюдаю за ужасами войны. Кино такого ощущения не даст. Только книга.
С момента прочтения ».без перемен», эта книга была чем-то особенным.
Теперь ситуация малость изменилась.
Книгу Захара Прилепина купил еще в мае, прочитал только в последние три дня. Книга о Войне в Чечне. На ее (книги) фоне Ремарк кажется каким-то чужим, далеким и уже киношным. Женя пишет о Нашей уже истории, и поэтому он родней и ближе. Понятней. Книга написана непосредственным участником тех трагических событий, потому не возникает сомнений в правдивости написанного. Это страшно читать, боишься перевернуть страницу, как бы не убили кого там. Не перевернешь — не убьют. Смысл той войны прост: воевали\убивали\умирали непонятно за что. При всём уважении к Ремарку и его поклонникам, я встаю на сторону Прилепина. Его война реальней.
***
Прочитала все рассказы Захара (кстати, интерсно, я считаю его Захаром, но в интимном, дружеском обращении всегда называю Женей) и ощутила дикий стыд за тот эпизод в квартире Коленского, где по-моему присутствовал даже Лапшин, и я, пьяная, пролила на роман-газету столовое вино, а потом хохотала над данной в роман-газете формулировкой, где говорилось что-то типа (в тупом таком стиле): Захар Прилепин, фамилия псевдоним, родился там-то, тогда-то, сын медсестры и военного…
Мне кажется, Захарчик в рассказе, например, «Карлсон», … пардон, кот упал с колен, пришлось поднимать — так вот, он открыл некий отчетливый новый путь, после лимоновщины. Не только ты, великий, обожаемый ты в ситуации общения с другим человеком, но и другой человек становится понятным, не слишком приятным, пускай, но ОН ЕСТЬ. Он появился, и это не то что радует (меня особенно радует, потому что я всегда комплексовала перед такими писателями, как Лимонов и Шаргунов, да и другие, наверное есть, которые способны на шестидесяти страницах рассказывать только о себе), это просто восхищает.
А ЛД, мне кажется, просто поспешил скорее выставить свое безжалостное жало. Как гаишник (Марго называет их эГАИсты) — всегда есть к чему придраться. Он ругал «Грех» и «Какой случится день недели», но эти рассказы стали моими любимыми. Особенно «Грех». Он настолько сексуальный, что это даже чувствуешь. Когда Ксюша садится на постель, двигается, и он понимает, что они оба поняли, что дальше так продолжатся не может, нужно перейти к чему-то невозможному, и он говорит, мне так неудобно. Боже, если б такой рассказ существовал без автора, я бы с радостью сказала, что я его написала. Ну и «6 сигарет» — лучше библии.
Мне даже стало неловко за те главы, которые я Захару (конечно, Захару) отправляла по мэйлу, потому что его проза, конечно же, лучше моей, объективно лучше.
Посему — ЛД — либо не понял, либо спешил, мы разберемся, Захар — велик и прекрасен, а мне трудно настукивать, потому что Марсятина своей безмозглой лапой лезет на клаву, пытаясь, видимо, повторить мои точечные движения.
Всех обожаю, анонимов отключила.
***
Из тех, кого я узнал за последние2 года, Прилепин лучший.
2 отличные книги — «Санькя» и «Паталогии».
на днях вышла новая книга «Грех».
***
Вообще, говоря о том, почему ЖЖ лучше других блоггерских сервисов, достаточно сказать, что здесь я во взаимных френдах у Захара zaxar_borisych Мая и Захара же prilepin Прилепина. Это вам не хуй собачий.
***
тонко и близко. С собой была книга, прочитанная за несколько часов. К этим строкам возвращалась постоянно, нервно перелистывая страницы в поиске нужных слов… аж звенело все внутри…
Беспамятство. Не помню детства,
строй чисел, написанье слов…
Мое изнеженное сердце
на век меня переросло.
Искал тебя, ловил все вести,
шел за тобою в глушь, и там
тобой оттянутые ветви
так сладко били по глазам.
Захар Прилепин
***
Настоящий Прилепин
В издательстве «Вагриус» вышла новая книга известного нижегородского писателя Захара Прилепина «Грех»
Автор определил жанр своего произведения, как роман в рассказах. Рассказы никак друг с другом не связаны сюжетно и объединяет их только одно. Они все представляют собой эпизоды из жизни главного героя, который предстает перед нами в юном возрасте, воином в мятежной Чечне, любящим мужем и отцом. Автор смотрит на себя как бы со стороны, оценивая пройденный путь, прикидывая, как жить дальше. В этом смысле книга «Грех» — это роман с продолжением.
«В этой книге есть бесценные витамины, которых так мало в текущей литературе: энергия, храбрость, радость, жизнестойкость, нежность» Это мнение другого писателя. Дмитрия Быкова, который написал предисловие к книге. Он считает Прилепина продолжателем традиций Лимонова, Аксенова, Газданова.
Это есть и однако, строки книги «Грех» напомнили мне внушительность фраз Л. Леонова, щемящие откровения «Темных аллей» И. Бунина.
В книге присутствуют два основных мотива человеческой жизни. Эрос и Танатос, любовь и смерть. И даже маленький сын главного героя задумывается о том, почему всем приходится умирать. Хотя на фоне жизненных страстей смерть не выглядит такой уж страшной. Она у Прилепина обыденна. Так, побочный эффект жизни. И все же, герой Прилепина смерти страшится. Бежит от смерти Сержант, увлекая за собой бойцов. Маленький мальчик надеется, что разбитая ваза склеится сама собой. Этот мотив, мол, может все-таки обойдется, присутствует на протяжении всего повествования.
Для меня в этой книге ценно отсутствие фальши. Автор абсолютно искренен и честен с читателем. Переживания, которые испытывает герой Прилепина — это переживания каждого из нас. Все мы испытывали схожие чувства. И эти чувства настоящие, неподдельные.
В известном смысле, настоящий в книге только главный герой. Окружающие его люди видоизменяются. Бывшие веселые собутыльники оказываются обычными дебилами, друг Алеша — закомплексованной сволочью, в прибывшем на блокпост армейском уазике вместо своих оказываются боевики. Страна, казавшаяся Родиной, может стрелять в своих граждан. Как же выжить в этом мире, где все столь шатко и изменчиво? На этот вопрос, по — моему и старается найти ответы автор.
«Одни книги стоит попробовать на вкус, другие — проглотить и лишь немногие разжевать и переварить» (сэр Фрэнсис Бэкон).
Думаю, что книга Захара Прилепина «Грех» относится к разряду последних из перечисленных
***
Дочитал
Дочитал новую книгу Захара Прилепина «Грех».
В целом понравилось. Книга хорошая.
В чем-то сожее с Лимоновым, только у Захара более душевно написно.
Книга представляет собой сборник рассказов. Захар так и написал «роман в рассказах». Просто истории из жизни. Но истории которые пробирают до глубины души. Понимаеш что жизнь штука веселая.
Книга после которой хочется жить и жить.
Всем советую брать. Ибо Прилепин, ибо Другорос.)))
***
Захар Прилепин
ulysses85 взяла у него интервью. Респект тебе, Настя!
Я достаточно много ходил в самые разные места, как вы выразились, с винтовкой и до сих пор хожу с неприятностями для здоровья, с флагом. В том числе и в болезненной близости от всевозможных администраций
***
Итак, движимая идеями ol7gun7ka, высказанными вот здесь, я решила продолжать филологическо-социологическое исследование на тему «Литературные пристрастия продавцов художественной литературы в метро и переходах». Сегодняшняя тетушка порадовала даже больше, чем предыдущая (то есть вот эта).
Итак, читает она абсолютно все. Мне присоветовала Аксенова (просто замечательный писатель, по ее мнению. И я готова с ней согласиться =)). Дальше — хуже. Коэльо и Пелевин не нравятся (ну Коэльо мне тоже не нравится… а вот Пелевина люблю =)) Своими любимыми писателями назвала (о ужас!) Корецкого и Абдуллаева.
Активно рекламировала мне Прилепина (хы… наивная =)) Как выяснилось, в этом авторе ее привлекает писательская манера, а вот сюжеты не впечатляют… В общем, Корецкий лучше…
Вот такая вот тетушка…
***
Сегодня (давно решила внедрить в жизнь программу ознакомления с творчеством present day писателей, но все никак) смотрела сайт Захара Прилепина. Если бы у него были волосы и взгляд помягче, он был бы демонически красив с этой своей мужественностью. Я думала почитать роман «Санькя» (нелепое название), но нашла только фрагмент. Охрана авторских прав идет, охрана. Я прочитала один его рассказ в журнале, но, судя по всему — ранний. А потом прочитала биографию и узнала, что он лимоновец. «Ну вот, люди группируются, — подумала я и слегка затосковала, — Но лимоновцы — это же как-то неэстетично, блин-компот, — продолжила думать я и решила, что З.П. выглядит как человек, у которого много силы и сострадания, почти маяковски выглядит, но он какой-то «без причуд», что ли. Я предрекаю, что он лет через пять в лимоновцах разочаруется и напишет что-нибудь гениальное.
***
Захар Прилепин «Санкя»
Запоздало, но прочитал все-таки. Ощущение такое, что пробежал под громыхающими сводами обрушающегося прямо на голову подземного тоннеля… Давно не встречал настолько экспрессивного, насыщенного, вкусного текста. Буквы, слова, предложения, абзацы — все здесь обретает плоть и кровь. Страницы книги — живые.
Чтение это отнюдь не развлекательное, не для уютного домашнего диванчика. Эта книга — для подвалов, катакомб, зданий, ослепленных взрывами и чернеющих закопченными глазницами окон. Обломок железобетонной плиты, в трещинах которой что-то тревожно алеет, человеческое… Хрустящий примороженный снег, окропленный красным. Последний хриплый вздох самурая перед тем, как пропороть себя стальным острием. Это — до конца, до предела.
Политически ангажированный писатель, Прилепин не агитирует за своих. Он просто, без лишних эмоций поясняет, почему его герои поступают именно так. Читатель, конечно же, может быть «за» или «против». Но вряд ли равнодушно перекурит в сторонке, отложив книгу на середине.
Прилепин пишет традиционно по-русски: бескомпромиссно, местами с надрывом, предельно серьезно. Как Достоевский. Как Шолохов.