Блогеры о Захаре Прилепине — 8
djs-at-workПрилепин как навигатор по миру искусства.
Я всерьёз осознал, зачем мне нужно филологическое образования только после встречи с Захаром Прилепиным в салоне «На Самотёке».
До этого случая Салон «На Самотёке» был для меня единственной площадкой, где можно хоть что-то узнать о современной литературе. Я приходил туда и натыкался на нечто несуразное и безобразное, не удовлетворяющее моему вкусу. Были конечно и исключения (Лев Рубинштейн, Герман Лукумников, Геннадий Калашников), и великолепные люди, которых я, к превеликому огорчению, пропустил (Емелин, Родионов). Но в основном приходили никому (ну кроме людей ввязанных в лит.процес) ничего не говорящие лауреаты многичисленных и малоизвестных премий, какие-то литературные студии (Ковальджи), эстетически противоположные большие писатели (Дина Рубина, Дмитрий Быков), но всё это было не то.
Но вот, когда Олег перешёл на третий курс, в салон явился Захар Прилепин. Видео с этого выступления есть и у него на сайте.
Уставший, несколько заикающийся человек просто и доступно выссказывал свои взгляды на мироустройство. Это было грандиозно! Взгляды во многом совпадали с моими! Он прочёл несколько стихов. Стихов, вашу мать! А не той поебени, которая обычно бывает на этой лит.площадке. Его хотелось носить на руках!
На следующий день я тут же купил его «Паталогии», через пару дней «Саньку», через неделю «Грех». За пару недель я смёл с книжных магазинов всё, что написал Прилепин. Книги поглощались моментально. Я наконец-то нашёл автора, органически близкого моему мировоззрению!
Потом вышла его очередная книга «Именины сердца. Разговоры с русской литературой».
Говорят «книги, переменившую мою жизнь». Это она.
Ни от кого раньше я не получал столько полезной информации о литературе. Практически все преподы держались программы и ничего занимательного рассказать не могли.
Прилепин мне подарил:
— А. Б. Мариенгофа, за которого я получил на экзамене по русской литературе тройбан.
Рассказал о жизни Есенина не только с обычных биографий, но и через «Роман без вранья». Препод посмеялся, назвал это «Враньём без романа», самого Мариенгофа — «мелкой сошкой в литературе», а меня тройбан за искажение информации. Зато сейчас я чистично по Мариенгофу пишу диплом.
— Э. В. Лимонова.
Я раньше слышал о маршах несогласных по ТВ, где естественно их очерняли, записывали в фашистов и т. д. Прилепин дал узнать иного Лимонова. Я купил «Дневник неудачника» и понял, что Эдичка — огромная фигура в литературе, чтобы про него ни писали и ни говорили. Время всё расставит на свои места. Сейчас у меня с десяток его книг. Буквально сегодня приобрёл «Лимонов против Жириновского» и «Смерть в автозаке». Частично по Лимонову пишу диплом.
— Л.Леонова
Нам только на 5-м курсе начали рассказывать про самого большого советского писателя. Правда, не в слишком радужных нотках, но всё же. Настоятельно рекомендовали его прочитать, как и «Это я Эдичка» Э.В.Л., но на семинарах разбирать не будем. Обидно.
— А.Иванова
Нам его пропагандировала Ольга Фоминична на первом курсе. Но тогда было не до литературы и учёбы, да и с большим сомнением я относился к тому, что О.Ф. рекомендовала. На третьем курсе я взял у той О.Ф. почитать «Географ глобус пропил» — на следующий год прожил жизнь Случкина в школе, взял у однокурсницы почитать «Блуда и МУДО». Обе книжки сразу же попали в разряд «меняющих жизнь».
— Всеволода Емелина.
1-й народный поэт нашего времени. Кабы не Прилепин, не узнал бы о нём. Через Емелина я вышел на Родионова, Немирова, Чемоданова и на хорошую современную поэзию.
— Михаила Елизарова.
Сумасшедший парень. Я не всегда понимаю, к чему и зачем он такое пишет, но всегда тянет его прочитать. В начале осени случилось увидеть его за продажей книг.
— Михаила Тарковского.
Прочитал у Прилепина интервью с Тарковским и тут же заказал его трилогию. «Замороженное время» перечитывал уже три раза. Тарковский заражает мужской энергией.
— Дмитрия Воденникова.
Потрясающий поэт. Сейчас, правда, уже отошёл от него. Человек, который записывал стихи под музыку Джона Кукарямбы априори не может писать ересь.
— А так же Г.Садулаев, Р.Сенчин, С. Шаргунов, до которых пока не добрался.
Через Прилепина пошло увлечение политикой, нацболами, «Другой Россией».
Через Прилепина я начал слушать 25/17, Хроноп, Михаил Бозыкин и Телевизор, Аквариум, EleFunk.
Через Прилепина я практически ежедневно узнаю много нового о современной литературе.
Через Прилепина!
Заражающий оптимизмом, прививающий вкус писатель!
Спасибо ему!
Захар Прилепин. Я пришел из России.
Вспоминаю, как год назад презрительно хмыкнула на слова одобрения взгляда на российскую действительность Захара Прилепина преподавателем по политологии. Для меня писатель был тогда ничем иным как «гласом фашистов».
Но непонятно каким импульсом в этот раз в книжном рука потянулась к серой небольшой книге моего земляка Прилепина «Я пришел из России».
В книге эссе, размышления Прилепина на разные темы. Не только политика, несправедливость нашего общества, говно-власть, но и темы близкие каждому человеку — любовь, семья, самоопределение.
Вот Прилепина — революционера, я не уважаю. Я не согласна. Но когда Захар пишет о душе, о душе человека, народа, страны, тогда я его люблю. Тогда он небрежно тонкий, неспециально чуткий. И это подкупает.
Захар Прилепин
В который раз зачитываюсь Прилепиным. Всегда интересно и живо. Как говорил один из моих учителей журналистики — можно про падение метеорита написать скучно, а можно и про обычную дверную ручку написать так, что читателя будет за уши не оторвать.
Захар Прилепин — именно такой писатель. Я готов читать его в любом варианте — книги, статьи, заметки… Всегда знаешь, что будет интересно.
Нэпманский роман про «бывших» — так писали в советское время критики. Сегодня роман Леонида Леонова приобрел иную интонацию. Роман о нынешних героях и о современной России. В наши времена, так показалось, герои воспринимаются пронзительней и ближе, чем в советское время. Своеобразная лента мёбиуса сделала петлю во времени и дала нам новое прочтение. Река истории потекла вспять. Коллизии и судьбы времен НЭПа не стали менее трагичными. Изменилась перспектива восприятия. Герои, как казалось, ушедшей эпохи, — вернулись и стали нашими соседями по двору и лестничной площадке. Или так показалось только мне? Да, нет, всё точно! Сегодня на смену комиссарам пришли воры, а тогда, Митя Векшин, красный комиссар оступился и стал вором, бугром, паханом. Тогда не типично, а сегодня повсеместно. Оступилась целая страна. Митя Векшин — это Ходорковский лет через 15, после полной конфискации.
Но фабула, скорей не главное. Символы и образы гораздо интересней исторических парадоксов. Цена поступка и расплата в центре внимания автора романа, который ещё дважды переписывался после первого издания 1927 года. В 1959-м и 1982-м годах. У героев романа «Вор» нет детей. Дети, как символ будущего отсутствуют. Есть, правда, новый герой — преддомкома — государственный столп, чиновник — новый хозяин жизни.
Читал долго, часто откладывал книгу, было над чем подумать. Язык восхитил. Леонов большой мастер. Чудо открыть такого автора. Спасибо Захару Прилепину, написавшему биографию Леонида Леонова — «Игра его была огромна», в серии ЖЗЛ издательства «Молодая Гвардия» вышла в этом году. Леонов первый русский писатель роман, которого прочел после знакомства с творческой биографией самого автора. Несомненно, восприятие самого произведения после этого стало интригующим и подчас неожиданным. Совершенный и совсем не советский роман «Вор» Леонида Леонова ошарашил глубиной погружения в самые запрятанные и укромные уголки человеческого нутра, на самом-то деле, беззащитного и ранимого естества каждого. Почему-то вспомнился «Молох» Куприна, та же неотвратимость, наверное. Трудно по горячим следам сформулировать. Позже с удовольствием, надо бы перечесть.
некоторые цитаты:.
«Истина всегда была людям дороже счастья… к сожаленью, за последние две тысячи лет они пока ещё не выяснили в точности, в чём она заключается»
«Плохи твои дела Россия, пропал умный делец, мелкой вспашки мудрецы осталися …»
«Придет незваный, водки требует, с сапогами в душу лезет, а сапоги со шпорами!»
«Я люблю, знаешь, когда небо в отливах, ровно раковина, и облачишки лоскутками дремлют, и коростель с шумком колынется. А тут лунишка из оврага выползает… и ночь, ночь, на тыщу вёрст вокруг ночь, как сметана: ночь! А главное, никто в тебя пальцем не постучится, ничего постороннего в тебя не заронит. Нет в природе дряни, хозяин, вся от человека дрянь»
»… не с повышения в должности или получения диплома, не с переезда на новую квартиру или приобретения лишней пары обуви, а как раз с несвойственных, зачастую неуклюжих мыслей зачинается новый человек.»
»… он заглянул нечаянно в остановившиеся векшинские глаза и со странным потрескиваньем истаял в сухом пламени полдня.»
«Русские всегда любили полакомиться незрелым, до Спаса, яблочком и потом страдали жестокой исторической оскоминой».
«Искоса заглянул он в зрачки невесты — догадалась ли, но ничего там не было, кроме обычной мольбы о милости, и вдруг, счастливая, она прочла в его лице, предвестье страсти, телом ощутила прошедший по нему знакомый тёмный ветер …»
«Люди не дурные и не хорошие, они прежде всего живые… »
«Белый шерстяной моток пустыни…»
Вообще-то я все эти дни думаю о Манежке. Перечитала, пересмотрела все, что можно, переговорила со всеми. В голове сплошная каша, анализировать то, что произошло, не берусь, потому что по-прежнему, как в притче про слепых, ощупываю слона. Ясно — белых и пушистых в этой истории нет, ненависть порождает ответную ненависть, в силе любви у меня большие сомнения. Ясно — корни на до искать не в дне сегодняшнем, перечитайте или прочитайте «Ночевала тучка золотая» Анатолия Приставкина, не чтиво, нет, весьма тяжелая, порой просто невыносимо, вещь. Но про корешки нынешних событий кое-что поймете: они вросли в землю так, что не выковырять и дают все новые и новые побеги.
Лично мне ясно что, если бы Иосиф Виссарионович каким-то чудом воскрес, его тут же следовало бы расстрелять, воскресить двадцать раз и двадцать раз расстрелять. Иногда у меня возникает ощущение, что своим иезуитским умом он каким-то образом проник в день сегодняшний и с ухмылкой сделал то, что сделал во дне вчерашнем. Если есть Сатана, то он точно его порождение.
Захлебываться в истерике, как некоторые в блогах, на тему " мне стыдно, что я русская» не буду. Я этот стыд в себе изжила, я вообще могла быть эфиопкой или датчанкой, без разницы. А вот больно бывает все чаще и чаще. Больно за отморозков, что собрались на Манежке — кто-то их родил, это ж тоже наши дети, кто-то виноват, что они стали такими. Больно за ребят-омновцев (впервые, кстати, я ж живая, а к ним трудно испытывать симпатию), потому что тоже плоть от плоти нашей и потому, что они, увы, подпитываются ненвистью. Короче, больно за тех, кто бил, и вдвойне больно за тех, кого били, они-то уж точно «левые» в этой истории. Я не вижу дня завтрашнего, а точнее НЕ ХОЧУ его видеть, потому что опасаюсь увидеть звериный оскаленный лик и горящую землю.
Из всего, что я перечитала за эти дни, пожалуй, ближе всего мне вот это: http://www.novayagazeta.ru/data/2010/140/00.html
Чтобы переключить разговор — давайте поговорим о литературе. Я, например, неспешно, чтобы продлить наслаждение, читаю «Именины сердца» Захара Прилепина. «Разговоры с русской литературой», серия интервью с живущими ныне писателями. Когда умный человек говорит с умным собеседником, это всегда вызывает интерес. Прилепин у меня давно ходит в «умных» — мужской разговор сильного человека с читателем ныне редкость. Мощная, порой бьющая, как разжавшаяся пружина, энергетика его рассказов, злая, но без озлобленности. Самоирония без занудства и самолюбования. Короче, настоящая мужская проза, хороший язык, стилистическая выверенность, неожиданность и точность образов. Великолепная публицистика. Прилепина почему-то постоянно пытаются записать в националисты, видимо, кому-то он крепко наступил на любимую мозоль.
Так вот, в интервью с Алексеем Кубриком (кстати, меня как-то греет, что поэт живет в Балашихе, рядом с Железкой) есть строчки: " В школьные годы к поэзии была какая-то вежливая любовь… Все они (речь о поэтах) не врывались, а вежливо стучались…» Кубрик сформулировал мысль, которая давно вертелась у меня в голове. Удивилась, посмотрела дату рождения, понятно, почему поэт думает так, как думали мы. Вообще мне хочется цитировать и цитировать это интервью — я давно не читала ничего подобного. Как вам вот такое о нынешней поэзии: " Все равно Сервантес выберется из зиндана, Данте поместит кесаря, лжепророка, епископа и иуду в непосредственной близости от Коцита, а стихами Мандельштама о себе будет зачитываться палач.»
А недавно рассказ Прилепина «Большая проверка» опубликовал «Огонек». Это про нас, про всех, чтобы было понятно — вот вам подзаголовок: " Нет проблем, сказал я себе, когда пошла полоса неудач, я сам себе проблема». Рассказ — блеск, перчитала трижды. Все серьезно и до слез смешно, и очень про меня!)))
А вот еще — бывает, что вас поразила какая-то строчка в стихотворении и она на протяжении всей жизни всплывает и всплывает у вас в голове? Забытая ныне Вера Инбер, последние ее стихи невозможно читать, или выписалась или отшлифовала, как гальку, советская действительность. Но у нее есть великолепные рассказы, я бы назвала их южными, потому что юг там главный герой. Автобиографические, очень вкусные образы. А мне из ее ранних стихов запала в душу строчка:"Белый шерстяной моток пустыни тянут пальцы пальмовой руки.» Потом я увижу картину Мартироса Сарьяна, кажется, она называется «Финиковая пальма, Египет». Там совсем простой сюжет — равнодушная морда верблюда, едва обозначенные домишки и та самая инберовская пальма -огромная, во все небо, с листьями -пальцами, которые вполне могут тянуть моток пустыни…
Прочитанные за осень книги.
Так уж получилось, что до августа в 2010 году я не прочитал ни одной книги. Так что список прочитанного за весь год довольно-таки маленький.
10. Прилепин — Грех и другие рассказы;
Всем тем, кто родился на Руси, рос в 90-е, не продался в «нулевые» и надеется на светлое будущее в «десятых». Про тебя, про меня, про того парня с соседнего дома. Удивительной силы рассказы о жизни русских людей, приправленные смешным чёрным юмором, рассуждениями о жизни, мужской молчаливой грустью и самы светлым чувством на свете.
11. Прилепин — Санькя
А эта книга, хоть и показалась немного затянутой (видимо, у меня «синдром затянутости»), рекомендую прочитать всем в свете ныне происходящих событий. Начало романа вообще пророческое. С погрешностями, конечно, но куда без них… Вообще, имея опыт общения с радикальной молодёжью, могу сказать, что эту книгу нужно читать, если хотите узнать, как и чем живут молодые революционеры. И как к ним относится власть. По крайней мере, я во многих героях книги узнал своих знакомых. Читайте, думайте, делайте выводы.
12. Прилепин — Патологии
Я с детства ненавижу чеченскую войну и боюсь её повторения. Я начал бояться её и ненавидеть после наблюдения за нашими парнями, отслужившими там: один из них всегда устраивал во дворе «минуты ненависти», отбирая у нас игрушечное оружие и крича что-то вроде: «Хули вам мирно не живётся, пиздюки неразумные! Что, в этот ад захотели?!». Ну или что-то в этом роде, точно не помню — главное, что смысл один. И из-за фильмов ненавидел. «Живой», «Чистилище», «Мой брат Франкенштейн», «Война» — все эти картины вселили в меня страх. Но скажу сразу — все эти фильмы ерунда по сравнению с этис романом Прилепина. Я читал и мне было страшно… И я не представляю, как вообще 18летние парни-срочники выносили этот ад. Им наверное теперь и Страшный суд не страшен.
Но прочесть стоит каждому — чтобы не забывать Великого предательства. Кто предал и кого — вы, думаю, сами догадались.
13. Прилепин — Terra Tartarara
Сборник эссе, из которых можно подчерпнуть много новых интересных писателей, посмеяться над забавными ситуациями и согласиться с рассуждениями Прилепина касательно проблем государства эрэфийского.
«Грех», З. Прилепин
Всякий мой грех… всякий мой грех будет терзать меня…
А добро, что я сделал, — оно легче пуха. Его унесет любым сквозняком…
З. Прилепин, «Грех»
== == == == == == == == == == == == == == == == == == == == == == == == ==
Эту книгу я получил в подарок. И этот подарок стал подарком для читателя. Давайте опишу.
Роман в рассказах повествует о живом человеке, к которому оба слова: «живой» и «человек», — применимы в залитературной плоскости. В книгах мы очень и очень часто встречаемся с героями, лишенными обыденных черт, обыденности в их жизни, выхваченными в яркие минуты и периоды, придуманными, додуманными, переделанными и т. п. Еще мы встречаемся с пошлыми вывертами писателей-толкачей, я бы сказал про них так. У таких герои совсем иные, да и слово «герой» малоприменимо к таковым, хоть бы и были в книгах описания сверхгероических деяний. Это скорее конструкции, искусственные модели, стереотипные игрушечные солдатики, в которых дают возможность поиграться нетребовательному читателю. Среди книг гениальных, талантливых очень много сюжетов о героях первого рода. Но мало попадается на глаз таких ярких книг, производящих хорошее впечатление, в которых был бы герой обыденный. Сейчас будет написана самая что ни есть пошлая фраза. напряглись? «Грех» З. Прилепина — такая книга: о герое обыденном, о человеке и человеке живом, что ощущается ярче иных, удаленных от нас на дистанцию времени, культуры, языка и прочая.
Книга Прилепина вкусна в том смысле, что Вы не читаете плоскую вещицу, разрекламированную вывеской «бестселлер», под которую выложили залежалый товар сомнительного качества о современной реальности, о современных людях в подаче говорящих пошло и вульгарно авторов, а читаете об обычном человеке в живом его проявлении, в вызывающем доверие, в естественном его представлении перед миром. С литературной точки зрения нефантастическое, будничное изложение делается немонотонным, неповторяющимся, из простых слов сложноцветным цветком. Герой, о котором Вы читате очень напоминает Вам живого человека, т. к. думает на протяжении абзаца непоследовательно, нехудожественно (не для задумки автора о высшей истине), действует как действовали бы Вы, увидев, что Ваших любимых щенят и след простыл, что какой-то мужчина копается в детской коляске. Да, может, и не так уж совсем, но эмоционально, со вспышкой, как Вы. Прямо как Вы. А не покуривая сигару, меланхолично надумав что-то или воистину психу подобно сломя голову.
Проще говоря, это книга современная. О времени недалеком от нашего, дыхание которого ощущается всяким соотечественником. А то и вовсе — о нашем времени. И книга эта о живом — подчеркиваю — человеке.
Последний классик
Прочитал в «ЖЗЛ» книгу Прилепина о Леонове. Нет предела моему восхищению — одолеть такой труд писателю, который, кажется, не любитель корпеть в архивах и читальнях, нелегко. Одолеть — в том смысле, чтобы завершить начатое, ведь на финише нет-нет да и бросается в глаза спешка и скоропись, но это не беда, главное — состоялось.
Уже иные критики укорили автора в размахе — 570 страниц! А как же Быков со своей женой — они ж бабахают по тыще страниц в этой серии (http://lj.rossia.org/users/bruno_westev/42461.html), Леонов, думается, заслужил даже более подробного повествования, и если бы Прилепину достало сил и духа, то и он, пожалуй бы, перелопатил свою «диссертацию», подобно тому, как и сам Леонов поступил со своим романом «Вор».
В 1967 году Чарльз П.Сноу опубликовал книгу»Вереница лиц», и в очерке «Сталин» начинает повествование с поездки в Переделкино к Леониду Леонову. Хлебосольный хозяин о многом рассказал в тот день заморскому гостю. Но в память особенно врезался один случай из жизни:
«Сталин придерживался очень своеобразного распорядка дня и Леонов получил приглашение приехать поздней ночью Все сидели за небольшим столом, бесконечные тосты следовали один за другим. Леонова, однако (и это не кажется неестественным) прежде всего занимала личность хозяина и (что также естественно) отношение хозяина к нему. Уже много лет Сталин был на вершине власти, он внушал страх и благоговение в самом полном смысле этих понятий Уже позади коллективизация, но время чудовищных репрессий еще не пришло Леонову было за тридцать, писательская судьба к нему благоволила, а он чувствовал что его, мягко выражаясь подозревают. Попасть же к Сталину под подозрение — положение не из самых приятных.
Одна из сталинских причуд, не сидеть во главе стола. И в ТОТ вечер он сел по правую руку от Горького говорил очень мало но, как казалось Леонову, пронзал каждого из собравшихся острым взглядом желтых глаз. Все чаще и чаще взгляд этот останавливался на Леонове
Разговор шел о литературе. Говорить для Леонова значило вызвать подозрение, молчать — попасть под подозрение еще большее. Кто-то, возможно, не без задней мысли, завел речь о Достоевском. Известно, что он оказал глубокое воздействие на Леонова, это с очевидностью обнаруживается в леоновских романах Горький — в сдержанных тонах — говорил, что Достоевский научил русских мириться со страданием и что в новом обществе им предстоит научиться отвергать страдание — таков единственный способ для человека обрести полное достоинство. Леонов, набравшись смелости, встрял в разговор. Да, Достоевский был реакционером. Этого отрицать никто не смеет. Но все же русские писатели по-прежнему нуждаются и всегда будут нуждаться в нем.
Тотчас, словно по сигналу, Сталин перегнулся через стол и впился в Леонова взглядом. Рявкнул вопросами. Что он имел в виду? Почему он так сказал? Какое право он имел так говорить?
Каким тоном эти вопросы были заданы на самом деле можно лишь догадываться. Леонову было не до того чтобы взирать на происходившее отстраненно Положим, западные очевидцы сообщают, будто на конференциях в военные и иные годы Сталин мог быть и бывал груб и язвителен, но всегда — выдержан. Русские же рисуют иную картину. Они утверждают, что он часто бывал возбужден и неистовствовал в гневе. Несомненно, той ночью в Кремле Леонов счел, что попал под жуткое подозрение. Его обуял ужас.
Вмешался Горький, патрон и благодетель Леонова, как, впрочем, и многих писателей того поколения. Горький умел говорить со Сталиным как никто другой, и в тот раз он это продемонстрировал. Нет, объяснил он, вы не поняли Леонида Максимовича (Леонова), Соглашаться со всем, что он высказал, не нужно, Но должно с уважением отнестись к сказанному. Леонов, во всяком случае, заслужил право говорить от имени русских писателей Горький (этой его речи Леонов никогда не забывал и не забудет) повторил: он заслужил право говорить от имени русских писателей.
Подозрительность у Сталина исчезла в мгновенье ока. Он попросил Леонова вновь наполнить бокал, чокнулся с мим и выпил за его здоровье.
И спустя тридцать лет Леонов был убежден, что поступок, характерный для Горького-заступника, спас ему жизнь. Ведь Леонов принадлежал к тому — первому после революции — литературному поколению, на чью долю, а надвигавшихся репрессиях выпало множество смертей, погибли некоторые крупнейшие таланты страны — Бабель, Пильняк, Мандельштам, Кольцов».
Тут важно отметить, что Сноу пишет это буквально по горячим следам — со слов самого Леонова.
И такую же сцену преподносит в своем жизнеописании Прилепин.
Достоевского там нет и в помине, вместо него… Иванов. Сталин почему-то спрашивает Леонова:
— А что, Иванов совсем исписался.
«Леонов, — пишет Прилепин на стр. 246, — стал защищать Иванова. Чтобы подержать адвокатство Леонова в разговор вмешался Горький…
Сталин замолчал и в течение доброй минуты, в полной тишине, смотрел Леонову в глаза. Леонов взгляд выдержал, но «тигрово-полосатые» глаза вождя запомнил навсегда.
Наконец Сталин сказал, переведя глаза на Горького:
— Я понимаю. Я вам верю, Алексей Максимович.
И все вновь заговорили, задвигали посудой. Потом Леонов скажет, что и слова Горького, и эта минута, когда вождь и писатель неотрывно смотрели друг на друга, спасли ему жизнь».
И что — разве не выглядит этот пассаж побасенкой? По милости повелителя «пролетарская секира» терзала многие выи и вопреки заступничеству буревестника. Тут просто непознанное еще субъективное стечение обстоятельств, которое и сам Леонов, пожалуй, толком не мог осмыслить, иначе зачем ему в разгар брежневской столь же тоскливой, как и нынешняя, эры откровенничать перед заезжим британцем — этакую преподносить Россию во мгле новоявленному Уэллсу.
Либо это редактировался апокриф, либо Прилепин получил изложенные им сведения уже в изустной интерпретации сонма очевидцев — но не всё тут стыкуется.
Тем не менее в книге немало интереснейших фактов, по сути открыта целая Атлантида, ведь кто бы мог подумать, что Леонов в юности был белогвардейцем, что не всегда он колебался синхронно с линией партии, что наследие его неровно и неравноценно, но открытие Прилепина и в том, что многие наши знаменитые литераторы (и даже киношники) немало унавозились, паразитируя на ниве идеологических романов Леонова, подчас даже воруя нити сюжетов и фабульные ходы.
Самое страшное — Леонов давно и прочно забыт. Еще году так в восьмидесятом, помню, мыкался я по букинистам, сдавая кое-что из библиотеки. Федина вот взяли, а Леонов — вот этого 1946 года издания — наотрез отказывались: это вам к антикварам надо. Вот и сегодня пролистываю, пытаюсь вчитаться — безукоризненный язык, ни слова фальши, а вот не трогает отчего-то, не затягивает в воронку…
«Вор» — смачный, «нажористый» мастеровитый текст — продраться через него тоже дано не каждому… В жуткое время книжного дефицита этот переписанный в 1959 году «Вор» лежал на каждом книжном лотке, да и «Evgenia Ivanovna» — хоть ее и все вырывали друг у друга из рук — тогда ж — в 1960-е годы вовсе не увлекала так, как модные в ту пору папа Хэм, Апдайк, Керуак или Бёлль…
Когда я прочитал прилепинскую книгу, специально промаршировал в «Библио-глобус» — не самый худой на Москве книжный универмаг. Среди кубометров хлама не было книг Леонова. Я сверился с электронным навигатором. Старое собрание сочинений — 9 томов, один комплект. И — ранняя проза — томик в шкафу № 53.
Но никакого такого томика в шкафу № 53 не оказалось — один Аксёнов (посмертный роман) и кто-то там ещё…
Печальная доля — так трудно и празднично жить…
Прилепин, Захар. Грех.
Прочитав в своё время роман «Патологии», явившийся более чем удачным дебютом автора на российском читательском пространстве, теперь я читаю каждое последующее произведение Прилепина. Был роман «Санькя». Теперь — «Грех».
Как сказала Майя Кучерская, хотя роман называется «Грех», но никакого греха в его содержании нет. На мой взгляд, есть греховные мысли.
Жанр, определённый автором, «роман в рассказах», а я бы добавил «и в стихах».
Впечатление. Когда читал «Патологии», то у меня всё время присутствовало чувство, что автор мне родной человек. Как будто я давно его знаю и очень ему благодарен за доверительность: всё он написал только для меня и никого больше. Даже не понравившийся мне роман «Санькя» воспринимался именно так.
«Грех». В каждом рассказе один и тот же главный герой. Зовут его Захар. Он рассказывает разные эпизоды из своей жизни. Здесь и мирная жизнь журналиста, могильщика, вышибалы, охранника, детские и юношеские истории и, конечно же, чеченская война. Ей посвящён завершающий рассказ.
В одном из рассказов автор рассказывает, как резали свинью в деревне. В пятилетнем возрасте я тоже наблюдал этот жестокий и необходимый процесс. Хотя некоторые детали были другими, но эпизод книги вернул меня в детство. Мой дед заколол свинью длинной финкой прямо в сердце. В романе — ей перерезали горло. В моем случае крови не было, и свинья просто внезапно затихла. Видимо, поэтому мой дед не отстранил меня от этого зрелища. А в рассказе крови много. Я как бы поделился мысленно жизненным опытом с Прилепиным.
Есть рассказ, озаглавленный «Другими словами», — это поэтический мини-сборник. Вот небольшой отрывок из стихотворения «Пляс».
Снегири в одеждах алых,
Косари в рубахах белых.
Боль в натуженных суставах.
Жар в руках остервенелых.
Косари одежды сняли,
на телах озноба синь.
Парусами обрастали
мачты сосен и осин.
…
Чем отличаются хорошие стихи от плохих? По моему критерию — хорошие стихи нельзя пересказать. Можно ли пересказать стихи из романа «Грех» судить, читатели, вам.
Одно в книге настораживает. Это ничем не ограниченная самовлюблённость автора. Думаю, что молодыми читателями эта особенность будет воспринята, как и самим автором.
Не пропустите эту хорошую книгу.
«Патологии» Захара Прилепина.
— Там, где кончается равнодушие, начинается патология»
— эту фразу вложил автор в уста девушки Даши, которую любил главный герой, Егор Ташевский и видимо эта фраза дала название всему роману.
Егор безумно, как он сам говорит: «патологически и истерически» любит Дашу. Эта любовь дарует ему безграничное счастье и нескончаемую боль, боль ревности, терзающей душу и разрывающей мозг до пелены и скрежета зубовного. От этой ли патологической любви, по каким-либо другим причинам, оказался Егор в Чечне, не понятно, да и он сам, похоже, этого не знает. Война ошарашила его страхом, липким трусливым страхом за свою собственную жизнь и позор дезертирства стал ему даже казаться не таким уж и позором. А рядом были другие ребята, которые тоже преодолевали свой страх. Они были разные, но с каждым днём становились ему роднее и ближе. Ближе в минуты отдыха и совместного досуга, но такими далёкими в минуты боя, когда остаёшься один на один со смертью. Вовремя протянутая рука, выдёргивающая из лап смерти и саднящая боль от невозможности помочь погибающему товарищу, с которым только минуту назад о чём-то говорил постепенно притупляет все чувства и остаётся только одна мысль:"когда же всё это кончится», да всплывают воспоминания детства и той любви, что была у него.
Но рано или поздно всё заканчивается и вот он уже летит домой — опустошённый и равнодушный почти ко всему
«Мне так казалось. Но я не плакал, глядя сухими глазами в потолок. Ни у кого ни за что не просил прощения.»
Написано интересно, стиль написания близок к Довлатову, на мой взгляд, вот только без щемящей душу довлатовской тоски, а с какой-то детской непосредственностью узнавания и познавания мира и без оценок этого познания и узнавания, вероятно, оставляя всё на потом, а сейчас просто выговариваясь, потому что очень много подробностей, особенно во второй половине романа. Следуя вместе с героем тоже начинаешь черстветь душой и тупеть чувствами и сидя за столом с книгой, думаешь о том, что эти подробности выматывают, складывается ощущение, что это не роман о войне, а дневник участника боевых действий, но, вероятно, для того, что бы написать более коротко и ёмко, нужно время, а времени с этих событий прошло совсем немного…
Лит.обзор.
Замечательно, что есть такие современные авторы как Захар Прилепин, Андрей Рубанов, Герман Садуллаев. Мало того, что их литературный талант отмечен не раз Букеровскими (и не только) премиями, они к тому же выражают своим творчеством мировоззрение моего поколения, рожденного в 70-х, воспитанного в Союзе, принявшим Олимпиаду 80, вставшим на дерзкие юношеские ноги в 90-х, не ставшим на колени перед» золотым тельцом» в нулевые, и сохраняющим (в большей массе) трезвый взгляд на 10-е годы 21 века.
Никакая из книг про войну, что я читал, не передает так остро и живо внутренние ощущения обычного человека, не героя в обычном понимании, переживающего боль, смерть, страх, чувство долга перед товарищами, как в «Патологиях» Прилепина. Автор сам воевал на территории ЧР, в пору своей службы в ОМОНЕ. У Прилепина это не единственная потрясающая сознание книга.
Андрей Рубанов. СЫРОЕДЫ, ВНИМАНИЕ! Книга Хлорофилия. Повествование о будущем Москвы, дико заросшей высокой травой. Читается легко, т.к написана, на мой взгляд, гениально. Четко выявлена, часто в ироничной форме, изнанка нашего общества, строя и сознания. Общество делится на ТРАВОЕДОВ (бледных, которые питаются травой), и агрессивных и успешных мясоедов. Рекомендую. Есть продолжение книги, за что автору огромнейшее спасибо. Да, это тоже не единственная стоящая книга А.Рубанова.
Герман Садуллаев взрывает мозг своим романом «Таблетка». Самый известный на сегодняшний день роман жанра социальной городской прозы. «Роман про офис, в котором обыкновенный офисный работник, съев найденную на складе розовую таблетку, обнаруживает в себе внутренние духовные глубины» (Коммерсант) .
Без этих, не побоюсь сказать-Писателей с большой буквы, было бы намного грустнее смотреть на жизнь нынешнего общества. И при всей правдивости изложения их книги хочется назвать самыми позитивными произведениями в современной литературе. Ведь самое, что есть позитивное в нашей жизни- это прадивый и прямой взгляд на действительность, потому что так могут смотреть только трезвые и смелые люди.
О Захаре Прилепине
Впервые услышала это имя из передачи Школа злословия. Все мы знаем, какими безжалостными могут быть Дуня Смирнова и Татьяна Толстая. Меня удивило, как они были щедры на комплименты Захару Прилепину, как они хвалили его роман Санькя. На следующий день я купила эту книгу и прочитала, не отрываясь. Затем последовали его рассказы. Разные — о войне, о детстве.Больше всего меня потрясла нежность у этого, казалось бы, довольно жесткого человека, учитывая его биографию, с которой он описывает свою бабушку, дедушку, сестер, друзей и тд. Когда он пишет о своей любви к жене и детям — у меня сердце замирает."Я умираю от нежности.» Я не литературовед и не умею писать грамотные рецензии на книги. Но очень хочется поговорить о творчестве и личности Захара Прилепина. Помните, как у Сэлинджера в Над пропастью во ржи — Холден Колфилд говорил — хороший писатель тот, которому хочется позвонить и поговорить, после прочтения его произведения. Очень странную рецензию на роман «Санькя» написал Петр Авен.И очень здорово ему парировала Дуня Смирнова в своей статье под заголовком «Дядя Петя, вы — дурак?» (помните, фильм Сергея Бондарчука «Сережа» — там взрослый дядя дал мальчику пустой фантик вместо конфеты — и мальчик его спросил -"Дядя — вы дурак?»
Захар Прилепин
На новый год Шаст подарил книгу Захара Прилепина «Санькя». Надо заметить, что Вова любит дарить книги. Но до этого он дарил в основном стихи. А стихи… Их надо или учить наизусть, или декламировать :) А просто так читать стихи, не знаю, это не для меня. А в этот раз он подарил прозу. Причём современную. Я до этого даже не слышал этого писателя. Стал читать и зачитался. Понравилось. Если учесть мою «разборчивость» в книгах, можно понять, насколько она меня зацепила. Серьёзно. Интересный сюжет, читается легко. Причём написана она современным языком, но в то же время отчетливо видно, что автор хорошо владеет русским языком, когда уместно он использует красивые эпитеты, метафоры, описывает чувства, ощущения, даже пейзажи иногда. Когда читаешь, не создаётся ощущения будто читаешь статью. Именно книга. Хорошая.
Леонид Леонов «Игра его была огромна»
Мир непомерный…
Вот говорит тот же Прилепин про Лимонова, что биографии последнего хватает на троих писателей. То же можно сказать и про Леонида Леонова. Дух захватывает от таких биографий, а следом и от литературы таких людей.
Не выписывая дифирамбов Леонову, ибо с большой любовью это уже сделал З.П., просто перечислим большие имена, с которыми связывает его судьба: Сабашников, Есенин, Волошин, Горький, Булгаков, Пастернак, Шолохов, Сталин, Ванга, Солженицын, Распутин, Бондарев ит. д. Почти 95 лет жизни! Человек, уместивший в себе Царскую Россию, Революцию, Гражданскую войну, СССР, перестройку, развал СССР и 90-е. Чувствуете дрожь по всему телу? Это великая радость за человеческую жизнь!
Читается на одном дыхании, оторваться невозможно. Отложил даже Петера Слотердайка, чтобы насладиться книгой.
До этого читал только некоторые статьи Л.Леонова, завораживающие своим слогом, некоторым пафосом, духом и жизненной силой. Вот, например:
«С вершин истории смотрят на тебя песенный наш Ермак, и мудрый Минин, и русский лев Александр Суворов, и славный, Пушкиным воспетый, мастеровой Пётр Первый, и Пересвет с Ослябей, что первыми пали в Куликовском бою.»
Книга же серии ЖЗЛ открывает перед читателем огромный мир самого писателя и миры его произведений.
Представляете, какую огромнейшую работу проделал З.П.? Помимо прочтения всех книг (!!!), он побывал в архангельских архивах, иных малодоступных архивах, общался с потомками Л.Леонова.
«Мерзость и падаль, я давно потерял в себе человека, не звал его, и он не откликался», «Как люди хотят обладать чем-либо. Как хочется владеть хотя бы трамваем», — в две эти фразы для меня укладывалось всё печатное и непечатное у этого писателя. Сначала он написал романы «Патологии», «СанькЯ», «Грех», сборник «пацанских» рассказов «Ботинки, полные горячей водкой». И вот — его имя на обложке книги из серии ЖЗЛ. Сказать, что я в шоке — не сказать ничего.
Я бы, возможно, прошёл мимо, если бы Захар Прилепин написал про «агитатора, горлана — главаря» Маяковского… Но на обложке стояло имя Леонида Леонова! — и я понял, что такую книгу нельзя не купить.
Со всем уважением относясь к серии ЖЗЛ, я всё-таки эти книги недолюбливаю. Жанр, каноны и бренд ЖЗЛ обязывают писать о человеке либо хорошо, либо никак. Всю дорогу до дома я мучился: как с этим справился Прилепин? Трудно себе представить, чтоб он наступил на горло своей песне и написал 600 страниц приторных дифирамбов. А ещё я шёл и спрашивал себя, что знаю о Леонове.
Он родился в 1899 году, рано начал печататься, прославился благодаря романам «Барсуки», «Вор», «Дорога на Океан», «Русский лес», «Пирамида», однако современное поколение знает его в лучшем случае по сценарию к фильму «Нашествие» 1945 года. Такова судьба многих русских писателей — сначала слава, потом клеймо «совковости» и забвение даже студентами филфака, не то что простыми смертными. Книга такого формата, посвящённая Леонову, — первая.
Обычно резкий, прямолинейный Прилепин удивляет с первой строки поэтичностью, каким-то интуитивным лиризмом: «Повесть „Evgenia Ivanovna“ — как мягкий, тёплый круг на солнечной стене. „Петушихинский пролом“: внезапно открывшаяся, беззвёздная, чёрная вышина, вспугнувшая взгляд так, что в ужасе сами зажмуриваются веки. Величественная „Дорога на Океан“, где врывается зимний воздух в распахнутое окно и взметаются ледяные шторы, полные хрусткого снега. … И „Пирамида“ — почти бесконечный путь, где за каждым поворотом новые неисчислимые, выворачивающие разум перекрёстья…» И не верится, что про водку в ботинках — тоже он…
Самая яркая часть книги — описание молодости Леонида Леонова. Возникает ощущение присутствия, растворённости автора в эпохе и событиях. Глазами 15-летнего Леонова мы видим, как уходит на фронт Первой Мировой «молодятина», «человечина», потом вместе с ним пишем первые эпигонские стихи под влиянием революции, оккупации и гражданской войны. Прилепин старательно воспроизводит всё то, что сам Леонов всю жизнь скрывал, опасаясь за себя и своих близких. Прошлое убеждённого белогвардейского офицера, например. Но это не стремление выгодно продать жареные факты, а тщательное воскрешение атмосферы 1910х, 20х и 30х. Особенно эмоционально Прилепин описывает литературные рамки, обеспечившие многим талантливым писателям прочное забвение: «К 1921 году Леонов вполне обучился бодро имитировать барабанные дроби и краснознамённые воззвания, не считая, по всей видимости, свой труд зазорным; впрочем, и не подписывая памфлетов, речовок и заметок собственной фамилией… Он откровенно лепил бодрую халтуру по пролеткультовским лекалам». Однако Леонов смог преодолеть этот барьер и остаться в основном своём творчестве абсолютно аполитичным. В 29 лет его наградили словом «великий». С середины 30х годов его читали абсолютно все: и Сталин, и Луначарский, и Горький, и русская эмиграция. Все единогласно объявляли его надеждой русской литературы, а эмигранты добавляли, что в нём заключено хоть какое-то оправдание советскому безобразию. В это время Леонов навсегда бросает «бодрую халтуру» и ощущает себя преемником русской классики: «Горький жал руку Толстому, Толстой — Тургеневу, Тургенев — Гоголю, Гоголь — Пушкину… Мне Горький жал руку, и я ценил это». Прилепин уделяет внимание и тем, кто Леонова не читал. Например, М. А. Булгаков, вынужденный общаться с Леоновым как с братом по перу, тайно завидовал раннему успеху соперника: «В Коктебеле Булгаков читает публике „Роковые яйца“, а Леонов как раз отрывки из „Барсуков“. А.Габричевский вспоминал потом, как в то время, когда Леонов читал, Булгаков сидел на антресолях и дремал, всем своим видом выражая полнейшее равнодушие к чтецу. Но едва чтение прерывалось, Булгаков вскакивал, демонстративно перевешивался через перила и начинал бурно аплодировать. Юродствовал, в общем».
После 30х годов творчество Леонова стало сложнее, роман «Русский лес» (1953) ругали четыре года, потом передумали и дали Госпремию, объявляли махрово соцреалистическим, затем «почвенническим», предтечей «деревенской» прозы и даже едва ли не постмодернистским. Скорее всего, именно этим и привлёк Леонид Леонов автора книги: общим аршином его тоже не измеришь, он так же не укладывается в привычные литературные рамки и так же бунтует, хотя и по-тихому, в отличие от Прилепина. Эта прилепинская «нестандартность» пошла на пользу серии ЖЗЛ, сменив высокую книжность на живую сказовую манеру, каноничную хвалебность — на объективность. А сам Захар Прилепин, на мой взгляд, этой книгой разрушил амплуа пацана-философа и показал свою принадлежность большой серьёзной литературе.
Захар Прилепин: блоггеры — это сегодняшняя интеллигенция
Намедни гостем Амберканта стал модный писатель Захар Прилепин. Кампанию ему составили Борис Бартфельд, меценат, бизнесмен, руководитель писательской организации и Игорь Белов, поэт, литератор, переводчик. Говорили скорее не о литературе, а о политике. Эмоционально. На повышенных тонах. Прилепин продемонстрировал способности уличного, а может быть и площадного оратора. Это и понятно, ведь он член НБП с 1996 года, кажется. Он противник нынешнего режима. И не скрывает этого, но с удовольствием пользуется всеми благами, которые ему этот режим преподносит на блюдечке. Кстати, явное доказательство этому его приезд в Калининград. Визит профинансирован владельцем местной кафешки, расположенной в ТЦ «Европа». Впрочем посиделки состоялись как всегда в «обаянии», впрочем, отныне называть буду этот общепит «зловонием». Все дело в том, что к сожалению огорчило руководство кафе, где проходила встреча. Это пи**ец. Кто привел туда Амберкант, достоин усечения пениса. Такое хамское отношение к клиентам, просто выводит из себя. Особенно умилил диалог писателя с официанткой, которая на все просьбы литератора отвечала: «у нас этого нет и этого не бывает».
Вернемся к Прилепину. Вернее к его политическим взглядам. Захар не стесняется говорить, что через пару десятков лет Россия рухнет, что у нас нет государствообразующих классов или прослоек: научной и технической интеллигенции, военной аристократии и так далее. Еще есть время их создавать, но государство не спешит это делать. По его словам, сегодня только блоггеры и могут считаться интеллигенцией. Маргинальной, естественно, но другой нет.
Часто возвращались к Чечне. Он сам там бывал в командировках пару раз. Как рассказал Промпак, командовал гоблинами. Он против отделения этого региона от России, потому, что это ни к чему хорошему не приведет.
Прилепин сторонник Единой России. Без кавычек. Не понимает в чем особенность Калининградской области. Однако предположил, что Калининград может стать «Островом Крым». Со временем. Предпосылки к этому имеются. Такой, в его представлении, русский «остров» и китайская Россия. Советует в связи с этим учить китайский язык. А еще посоветовал запасаться оружием и ждать сигнала…
ПС
И еще. Дислокацию пора менять. «Обаяние» превратилось в «зловоние»…
«Если у тебя нет миллиарда и танковой дивизии, да пошел ты на хрен."©*
В четверг я ничего не знала о Захаре Прилепине, более того, даже этого не стеснялась. На диспут Прилепин-Кашин отправилась с друзьями, планировала минут на 15. отметиться, так сказать, на культурном мероприятии.
Кашин до места диспута не доехал, его заменил вальяжный Михаил Майстер.
Через 15 минут я поняла, что не уйду, мне интересно.Даже, пожалуй так, ИНТЕРЕСНО.
Я аполитична и не очень люблю словесные баталии, но Захар это явление. Умница, энергичен, искренен, с отличным чувством юмора и я бы сказала, «в своем праве».
Попробую почитать его «Паталогии», хотя военную, да еще военно-чеченскую прозу, откровенно говоря, опасаюсь читать.
*Прилепин об отношении правящей партии к литературе.
В поисках стиля
Каждый путный писатель рано или поздно, а становится перед лицом проблемы творчества, определяемой как «поиск собственного стиля». Ну да, имеются в виду такие вещи, как почерк, манера, самобытность и своеобразность. Можно сказать, задача обретения уникального стиля — важнейшая из задач, стоящих перед писателем. Многие наши современники добились на этой стезе впечатляющих успехов.
Скажем, писатель Сорокин легко узнается по красочным, со вкусом и с завидным знанием предмета описанным сценам мужеложства, которые обильно украшают его произведения. Скотоложство? Ну… Может быть. Я не так хорошо знаком с периодом его творческого мужания. Мне и периода расцвета хватило выше крыши. Постмодернизм, это, брат, такая штука… Сила!
Писатель Гришковец моментально узнается по странной (если не сказать, подозрительной!) манере его героев называть друг друга уменьшительно-ласкательными именами: Сереженька, Сашенька, Юрочка… И вообще, излюбленный тип героя у писателя Гришковца — рефлексирующий и вечно плачущий пиздастрадалец на склоне лет. Еще писатель Гришковец обладает уникальной способностью катать огромные кирпичи ни о чем. Иногда это утомляет читателя. Например, когда я боролся (другого слова не подобрать, именно боролся, сражался) с «Асфальтом», мне временами хотелось поймать того Гришковца и не торопясь скормить ему его роман по одной страничке.
Писатель Иванов не ищет легких путей. У этого уральского пельменя, конечно же, никакого «Сереженьку» и днем с огнем не сыщешь. Зато он обожает вворачивать в свои тексты идиотские словечки из старо-славянского, «вогульского» и близких к ним мертвых языков. «Потесь», например. Бля, я до середины прочитал «Золото бунта», прежде чем допер, что «потесь» — это, оказывается, просто-напросто весло! Можно сказать, что и дочитал-то я это «Золото бунта» до указанной середины исключительно из разбиравшего меня любопытства: что же это за сука-зверь такая — «потесь»?!
Писатель Елизаров классифицируется как маньяк пионерлагерного толка. Поэтому его очень легко узнать. Читаешь, читаешь, вроде ничего не происходит, потом вдруг сразу и без предупреждения — хуяк! — гроб на колесиках. Бодро, молодежно, в штанах тепло и влажно.
Писателя Прилепина тоже довольно легко определить по манере. О чем бы он ни писал, при прочтении его вещей достигается удивительный эффект ватника на голове в июльский полдень. Прилепин, по-моему, очень талантливый писатель. Читаешь и буквально физически ощущаешь как мозг постепенно нагревается. Я бы сказал, что этим он отчасти напоминает писателя Проханова.
Короче, я тут тоже задумался над проблемой своего стиля. Собственно, чтобы не утомлять размышлениями, сообщу, что вопрос остался один. Но важный. В общем, я никак не могу решить: больше, щедрее использовать в своих текстах слово «хуй» или, наоборот, меньше, экономнее?
Сука, быть писателем очень даже непросто. Такие иногда испытываешь творческие муки — просто пиздец.
Захар Прилепин «Паталогии»
Книги о войне, написанные от первого лица, всегда читать сложно. А книгу Прилепина было вообще невыносимо, по крайней мере для меня. Такое ощущение, что лично знаешь каждого из парней, то ли жили в одном дворе, то ли просто встречались где-то. Все образы живые, яркие. И вся книга — как рассказ друга о том, как тяжело было там, как страшно.
И о том, как это прекрасно — просто жить.
Первая книга Захара, прочитанная мною последней.
Высший балл.
Носится в воздухе
Зашла по одному делу на сайт Захара Прилепина, а там фотографии троих его детей — два мальчика и девочка, один другого краше. Средний мальчик — так просто славянский ангел, таких покойный Константин Васильев всё живописал на своих стилизованных полотнах. К тому же зовут этого белокурого голубоглазого ангела Игнат, как и моего внука.
Я по этому поводу написала Захару письмо с бабскими ахами и охами. Он мне ответил: да-да, я считаю, государство должно поощрять моё деторождение, а пока что его поощряет только моя жена.
Лет двадцать назад в прилепинский Нижний Новгород съездил мой литинститутский товарищ Толя Кузьмичевский и вернулся, потрясённый тамошним обилием нецелованных красавиц (мужское население спилось). Всё носился с идеей сколотить отряд крепких мужиков и ехать в Нижний — «ковать ополчение».
А мой зять, отец нашего Игната — непьющий, некурящий, активно занимающийся спортом 36-летний специалист в своей профессии, вполне довольный своим первенцем, по этому поводу даже высказал уверенность, что скоро настанут такие времена, что человечество просто вынуждено будет создавать банк здоровой спермы… Ну, скажем так, отбирать производителей для селекции.
И я вспомнила, как в лихие 90-е подстрелили одного нашего родственника, и мы все сдавали кровь в Склифе. Заполняя мою анкетку и выяснив, что я не пью, не курю и «практически здорова», они там забегали как тараканы, из чего я заключила, что такие доноры у них большая редкость — и моя кровь пойдёт у них в особый банк…
Так что, может быть, и правда — селекция?
Немного о Прилепине и разной чепухе
Читаю и охуеваю, реально, с каждой строчкой! Бля, как я мог пропустить такого знаменательного для современной литерутуры писателя? А ведь, по сути, он всегда был рядом… Я знал, что он из партии Лимонова, название которой с 2008 года Нельзя Больше Произносить. А уж за выдающейся жизнью и творчеством Эдуарда Вениаминовича я все время следил перманентно. Знал, что Александр Андреевич Проханов из «Завтра» им просто восхищен (на пару с литературным критиком газеты Владимиром Бондаренко). А эту газету я еженедельно просматриваю года так с 2008 (хотя в последнее время кроме авторской колонки того же Проханова и музыкальной колонки Смирнова ничего там не читаю) И 100 лет, самое смешное, валяются у меня «Паталогии» Прилепинские, но тогда, отчего-то, они мне чудовищно не поперли. И вот сейчас…
Вчера дочитал «Саньку». Первое, что приходит на ум: чудовищная правдивая книга. Главного героя можно смело причислить к подонкам и злобным лузерам (чем тут же и воспользовалась банковская элита страны и вездесущая дочь известного покойного петербургского либерала и по совместительству крестного отца Великого Пу). Но он, реально, настоящий. живой, из мяса и костей, плоть от плоти житель какого-то провинциального Зажопинска, где каждый метр унылого, убого пространства великодержавной ЭрЭфии должен доводить любого вменяемого гомо сапиенса до чувства бесконтрольной абсолютной ненависти. Что собственно с главным героем и происходит. Саша — член некоей радикальной партии «Союз созидающих» (очень не сложно догадаться какая реальная партия выступила прообразом этой организации. Но напомним, что ее название, согласно закону, Нельзя Больше Произносить). У «эсэсовцев» или «союзников» (как называют членов партии обыватели) нет конкретной политической программы по выводу страны из кризиса и как довести жизнь своих сограждан до уровня хотя бы какой-нибудь Дании или Норвегии. Идеология которую они противопоставляют окружающей убогой реальности — идеология ненависти и тотального неприятия. «Революция, революция, революция!» — скандируют «союзники» на оппозиционном митинге. «Президента —топить в Волге! Губернатора — топить в Волге!» — хрипят молодые глотки посреди потрепанных красных знамен со Сталиным и Лениным в старушечьих руках. «Мы ненавидим правительство!» — выводит балончиком молодая рука одного из членов союза на унылой кирпичной стене. «Русским — должны все! Русские не должны никому» — призывает свою братву Саша на последний смертельный штурм городской администрации. На все разговоры «взрослых» Саша ничего не отвечает. Также как на их вечный уебищный и для уебков вопрос: «А чего добиваетесь лично вы?». Саше, вполне хватает в партийной идеологии того, что они не хотят, чтобы было «как сейчас», а все остальное уже вполне себе наносное. «Как же вы все остоебали» — отвечает Саша своим оппонентам.
Злые, агрессивные, совсем неадекватные с точки зрения обывательской морали пацаны глушат водяру, ненавидят буржуев, ходят на митинги, а под конец захватывают и поджигают базу городского УВД, вооружаются до зубов ментовским арсеналом и захватывают городскую администрацию…Они все намного лучше той убогой реальности, которая их окружает, умнее ее, чувствительнее ее и не могут примириться с ее ужасающим блядским существованием… Книга Захара, как и любая другая значительная книга, безусловно, оказалось, пророческой. Ушли в леса и начали палить по всему, что носит милицейскую форму «приморские партизаны». Такие же злые неадекватные пацаны, в жилах которых течет точно такая же дурная кровь как и у героев романа «Санькя». Их ловили чуть ли 600 человек ОМОНа с бронетехникой. Их гибель была такой же мерзкой и ужасной… И у многих умных, проницательных людей этой страны есть подозрение, что это только первые ласточки… Как написал еще 2002 году замечательный поэт Всеволод Емелин (которому сейчас готовятся пришить дело по 282 статье): От этих подростков печальных и тощих/Еще содрогнется Манежная площадь./ От ихнего скотства в эфире не позднем/ Слюною подавится корректнейший Познер.
И вот же, что забавно, благодаря Диме Надршину, Диме Трунову и клубу блоггеров «Амбер Кант» удалось лицезреть писателя Захара Прилепина лично. Много говорил, о политике в том числе. И вот абсолютно же с ним по мировоззрению не совпадаем (кроме взгляда на отмену 282 статьи). Его идеи о «новой военной интеллигенции», возрождении империи мне абсолютно не импонируют. Думаю и ему мои взгляды покажутся какой-то мазохитской суидальной галиматьей, но с ним же хочется спорить, не соглашаться, но беседовать до невозможности интересно и занятно. По работе очень часто приходится общаться со вской местной и не только богемой: бизнесменами, депутатами, членами правительства. Вот с ними как раз даже спорить не хочется. А просто закрыть глаза, открыть и чтобы вокруг была реальность, где эти персонажи даже на уровне сумасшедшей гипотезы невозможны. «Как же вы все остоебали» — хочется сказать им словами главного героя романа «Санькя».
«Патологии» Захара Прилепина
Прочитал недавно «Патологии» Захара Прилепина. Художественое произведение по мотивам «человек на войне"(в данном случае на войне в Чечне).
Такое ощущение как будто Достоевский побывал на войне. Как будто гуманистический морок несколько спал с него и он как будто понял что у войны какбы свои законы и к гуманизму они очень далеки. Но вот это отношение к миру как к чем-то тягуче-малопроницаемому осталось. Как будто движешься сквозь вату. Или пластилин. Как будто пуля летит очень медленно сквозь это замедленное и тягучее пространство, но и ты не очень то быстр и даже, конечно, гораздо медленнее её. Но разум разум достаточно быстр чтобы осознать неизбежность попадания её в тебя.
Есть внятный развивающийся сюжет. Который иногда прерывается воспоминаниями лирического героя о своей мирной жизни, иногда очень интимного характера. Они создают с основным сюжетом такие параллели, что придают всему произведению очень большую многомерность. В которую, чует мой разум, лучше не соваться, но подсознание наверняка там может оказаться и я ему (ну и самому себе) не завидую.
Людям, которым всё понятно в этой жизни читать не советую, потому как может случиться разрыв шаблона, рано или поздно, за счёт вот этого фокуса с многомерностью. Людям, у которых много вопросов к этой жизни тоже не советую, потому как вопросов станет ещё больше. Советую людям которые любят треш и угар, которым точно терять нечего. По книжке можно было бы поставить неплохой фильм-боевик.
Рецензия Lisena на книгу «Патологии»
Дебют молодого писателя Захара Прилепина оказался выше моих ожиданий. Настраивалась на более жесткий язык, на кричащие подробности и документальную точность. Но воспоминания молодого парня Егора Ташевского, командира отделения, написаны жестко, хлестко, по-мужски, но не так, что хочется закрыть глаза и отложить книгу. Не страшно, скорее проникновенно. Чеченская война: Грозный, Моздок, спецзадания, зачистки, блок-посты. Отряд прибывает для выполнения задания от которого спецы из ФСБ отказались. Молодые парни, приехавшие воевать это обычные парни: сатиричный Плохиш (повар), Андрюха (Конь), командир Семёныч, ироничный Женька Кизя, бесстрашный Саня Скворцов, впечатлительный Монах и др. В своих воспоминаниях Егор не ищет правды, никого не обвиняет, а рассказывает о спектре чувств в судьбоносные моменты своей жизни и в моменты передышки, лежа на кровати в «почивальне». Это отрывки из памяти детства, романтичные истории о девушке-отдушине Даше и зарисовки из военного быта. Главная мысль звучит со всех страниц: «Очень страшно, очень хочется жить. Так нравится жить, так прекрасно жить». После прочтения начинаешь ценить послевкусие от таких книг.
Холодные ладони, и маята, и много без вкуса выкуренных сигарет, и нелепые раздумья, которые неотвязно крутятся в голове. Так хочется жить. Почему так хочется жить? Почему так же не хочется жить в обычные дни, в мирные?
В наши лица вглядываются, нас называют по именам, и мы называем оставшихся по именам. Голоса хриплые сдавленно звучат, произносящие русские имена.
Прилепин
Сегодня разговаривал с Захаром Прилепиным. Он вслед за Сергеем Шаргуновым и Романом Сенчиным стал гостем 31-го лицея. В пятницу выставлю интервью.
Захар — замечательный! В нем абсолютно нет агрессии, хотя стержень чувствуется. С людьми говорил почти все время о литературе. Я даже сказал ему: так вот сложится у вас впечатление, что в Челябинске живет какая-то избыточно одухотворенная публика. Ну я его и о другом спросил.
Главное — он писатель прекрасный. Очень тонкий, умный, чуткий. Возможно, лучший сейчас у нас.
Удивительно одно: как мне сказали в самом лицее, сколько ни звали ТВ — никто не пришел. Да и вообще СМИ не было, их сейчас больше Фокс занимает. Красота — никто не мешал работать!
Вот тут, кстати, блог Захара Прилепина.
Рецензия nenaprasno на книгу «Патологии»
Флэшмоб 2011, спасибо nicka!
Оказывается, Прилепин — один из самых популярных современных российских писателей, оказывается блоги пестрят отзывами, оказывается, он дружит с Лимоновым, оказывается, пишет о Чеченской войне. А я до флэшмоба ни сном, ни духом.
Скачала повесть в ридер, не прочитав аннотацию, название «Патологии» совсем не ассоциируется с войной и Чечней, то есть я понятия не имела, о чем книга, потом тяжело вздохнула — не люблю чеченскую тему). Но флэшмоб же, никуда не денешься — надо читать.
А книга хорошая. Без пафоса, без истерик, сухо и правдиво. Кому-то, быть может, покажется пафосом все эти «родные мои» и «любимые» в мыслях главного героя по отношению к своим сослуживцам, но я прекрасно знаю, какие чувства испытывает человек в стрессовой ситуации к тем, кто оказался рядом (хотя, конечно, до их потрясений мне, слава богу, далеко). И весь этот страх и «негеройство» — всё не фальшиво и обыденно, оттого трогает. Понравился мужской юмор, читалось легко, на одном дыхании.
Что не понравилось: раздражали все эти «грудочки» и «сперма на трусиках» в воспоминаниях о мирной жизни, мерзкие уменьшительно-ласкательные — неприятно.
В целом, рада, что прочла. Сама бы, без флэшмоба, не взялась.
Буэээ
Почему-то сегодня тошнит целый день.
Читаю книгу про Чеченскую войну.
Переодически плачу.Неужели там так страшно было? (((
Читаю кстати книгу Захара Прилепина «Потологии».
Очень понравилось как пишет.Как будто там находишься.Мыслишь и живешь с ними.И это не реклама.Это действительно наикрутейшая книга.Затронула.
черт, и другие
Захар Прилепин о наших ошибках и ложных суждениях. О людях которые рядом, но далеко не близких нам. Рассказ за завтраком, сильно задел. История близка по духу, все мы, все мы за людьми наблюдаем да косточки перемываем. В частности, косточки тех, кто за стенкой. И порой ошибаемся насчет людей, неправильно что-то представляем, но интересуемся и пытаемся участвовать в их жизни.
Захар Прилепин «черт, и другие»
Захар Прилепин. Патологии
Этот автобиографический роман Захара Прилепина о Чеченской войне заставляет почувствовать и понять что-то такое, о чем мы стали уже забывать. Нет, здесь не особенно выпячивается то, что лермонтовскими словами обозначено как «злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал». Чичи, чехи или чечены — просто враги. А врага, если он не сдается, омоновцы уничтожают без особых церемоний. И если сдается, тоже. Убивают много и натуралистически подробно. Собственно, чеченцы тоже убивают. И ничуть не меньше. Количество крови и трупов в этом батальном романе достаточно велико. Все-таки книга о войне, как бы фальшиво ее не обозначали лицемерные власти. Но в романе нет никаких объяснений и политических обоснований этой бойне. Просто приказано убивать и убивают. Вначале убивают плохо, неумело, а потом все более профессионально. Исполняют солдатский долг. Спасают себя, свои жизни.
Талантливый роман молодого нижегородского писателя Захара Прилепина «Патологии» удивительно написан. Невозможно оторваться, хотя вроде бы совсем немудреные вещи описывает автор. Множество самых обыденных деталей быта взвода спецназа на фоне ярко описываемого страха смерти и воспоминаний о любви, оставленной в мирной жизни. Автору веришь, настолько в его романе все достоверно и подлинно. Характеры его героев выписаны классно — скупыми, точными мазками. Никаких лишних слов. Поэтому текст воздействует очень сильно.
Захар Прилепин лично участвовал в контртеррористических операциях в Чечне в 1996 и 1999 годах. Война — не детский сад. Тут человек взрослеет быстро. Однако это едва ли объясняет, как и почему Прилепин дебютировал в литературе уже вполне сложившимся, зрелым писателем. Уже после того, как его отчислили из спецназа, он вступил в НБП Эдуарда Лимонова, описав эту запрещенную партию в романе «Санькя», о котором я недавно писал.
Группа спецназа из города Святой Спас прибывает в командировку на окраину Заводского района Грозного и сразу попадает в самую в гущу событий и опасностей. Действие разворачивается быстро, словно разжимается пружина автоматного рожка. Автоматы Калашникова в руках героев романа грохочут непрерывно, так что к концу повествования уцелевшие в живых почти глохнут.
Практически всё, что описывается в романе Прилепина — патология. И любовная линия, и тем более, военная. Как определяет героиня, патология — это всё, к чему относишься неравнодушно. Видимо, мы еще не знаем всей правды о войнах в Чечне. В этих чеченских войнах, которые, на мой взгляд, до сих пор не завершены, еще столько неразгаданного, странного и страшного, что возникают резонные ассоциации с патологическим процессом, поразившим здоровый организм.
Кирилл Серебренников поставил спектакль по роману «Санькя» Захара Прилепина. Называется спектакль «Отморозки».
Я очень люблю роман Прилепина (лучший в современной русской литературе — из тех, что я читал) и люблю фильмы Серебренникова. Великолепная, гремучая смесь. Это надо увидеть. В мае на Винзаводе.
«Санькя» Захара Прилепина
Роман Прилепина критиковали за ограниченность сюжета жизненным опытом автора (так, по крайней мере, сделал Лев Данилкин). Хвалили за правдоподобное трагедийное описание атмосферы российского общества (так, по крайней мере, сделал Михаил Швыдкой). Меня на протяжении всего прочтения «Саньки» не отпускало особое отношение к прилепинскому описательному натурализму — откровенному, жесткому, насыщенному. Если отвлечься от социального посыла книги, подлинное художественное достоинство ее, как мне представляется, заключается именно в сочных метафорах Прилепина. Сравнение заплывших глаз с переваренными пельменями (прилагательные здесь приблизительные) встречалось в книге трижды. Еще запомнились «влажные словно изнанка щеки губы» и «яичница неестественно яркая как рисунок ребенка». Авдотью Смирнову, помню по «Школе злословия» с Прилепиным в гостях, тронуло «мясо, лежавшее на прилавке как живое» (цитату привожу примерно). Очень сильное умиление вызвали детские воспоминания Саши, обнаружил даже какие-то параллели. Прилепин оказался интересен именно с романтической изнанки, которой в произведении уделялось гораздо меньше внимания, чем жизненной рутине «НБПшников"-"Союзников» и изложению принципов и взглядов на жизнь.
Царь Холод: «Околоноля» Н.Дубовицкого в Театре п/р О.Табакова, реж. Кирилл Серебренников
«Я был на приеме у Владислава Суркова, и он мне сказал: „Давайте сделаем что-нибудь прекрасное“.
Из интервью Кирилла Серебренникова журналу «Собака», ноябрь 2008 г.
Обязательно следует уточнить, что в том интервью речь шла о создании культурного центра в Перми, а вовсе не об инсценировке «Околоноля», тем более, что даже отрывками текст загадочного Натана Дубовицкого в журнале «Русский пионер» начал появляться позднее. Как поживает тот пермский проект, я не знаю, зато судьба «Околоноля» завидна и поучительна: премьера сопровождалась таким психозом, что казалось, вся Москва (ну, понятно, не «вся» Москва, а только та «вся Москва», в которой мы крутимся) не ест, не пьет и не спит, и одно только слово твердит: околоноляоколоноляоколоноля… Тогда не при делах остались слишком многие, — соответственно, появилось множество недовольных, которые «Доктора Живаго» не читали, но заявляют, что писатель Пастернак — грязная свинья», то бишь Кирилл Серебренников продался тоталитарному режиму и кровавой гэбне, поставил заведомо конъюнктурный спектакль по тексту главного кремлевского идеолога, чья личность за псевдонимом к этому времени уже не скрывалась. Впрочем, и среди тех, кто посмотрел «Околоноля» в первых рядах, восторженное приятие увиденного не преобладало. Я Серебренникову в адвокаты не нанимался — ему это вряд ли нужно, а я смотрел спектакль уже тогда, когда из вип-персон в зале можно было обнаружить разве что Марка Тишмана (а поначалу, говорят, даже сама Ксюша Собчак приходила!) Но пренебрежительно отмахиваться от спектакля так или иначе событийного — неумно и бесполезно.
Другой принципиальный момент — я, в отличие от многих, не читал литературный первоисточник и несмотря на свою в не столь давнем прошлом филологическую специализацию вряд ли буду, причем вовсе не из отвращения к персоне автора книги. Но те, кто читал, особенно люди профессиональные — критики, завлиты, пиарщики — утверждают практически в один голос, что плоскому роману Серебренников в своей инсценировке сумел придать дополнительный объем, и стилистический, и смысловой. Ход с введением в действие двух сквозных персонажей — коверных клоунов (Алексей Кравченко и Федор Лавров) — напомнил мне про «Роберто Зукко» Камы Гинкаса, где режиссер воспользовался тем же приемом, чтобы дистанцироваться от оригинала, создать зазор между материалом и собственным взглядом на него. Сходство тем более заслуживающее внимание, что в обоих случаях речь идет об убийцах, с той разницей, что в пьесе Кольтеса герой убивает просто так, без причины, а в романе Дубовицкого и, стало быть, в его сценической версии главное действующее лицо — бандит, киллер, и убивает он осознанно, прицельно, со смыслом, если в убийстве вообще может быть смысл. Разыгранная в присутствии клоунов, криминальная драма с авантюрно-мелодраматическим сюжетом превращается в жестокий и грубый фарс.
Я представил себе, что бы вышло, если б Пелевин переписал «Бесов» Достоевского по заказу Верховенского-младшего. «Околоноля» — это сегодняшние «Бесы», в оригинале, похоже, представляющие собой скорее апологетику «бесовщины». Инсценировка более амбивалентна по отношению к раскладу сил — не то чтоб плюс переправлен на минус и наоборот, но оценочные знаки выведены за скобки благодаря театральной условности, начиная с уже упомянутых клоунов и заканчивая выстрелами по символическим черепам в финале. Клоуны в импровизированном «прологе» мешают в своем конферансе реплики из «Чайки» и «Гамлета», искусственные черепушки в финале (отсыл опять-таки к «Гамлету», а образ черепа появляется в спектаклях Серебренникова постоянно, причем в самых «програмных», можно вспомнить «Лес», «Киже» и т. д.) вскрываются выстрелами и превращаются в подобие цветочных ваз, из которых торчат красные бутоны.
Серебренников, нередко работающий на грани традиционного драматического спектакля и аудиовизуального перформанса, зрителей «Околоноля» проводит в зал через коридор, выстланный книжными корешками. Главные герои спектакля принадлежат к «хозяевам жизни», но не качают нефть и не шлифуют алмазы, а «всего лишь» ведут издательский бизнес. Правда, во-первых, не ограничиваются обычным книгопечатанием, а предлагают дополнительные услуги, к примеру, обеспечивают сильных мира сего литературными, в основном поэтическими текстами, которые те могут публиковать под собственным именем, и во-вторых, ведут за рынки сбыта печатной продукции войны сродни войнам наркоторговцев (это, конечно, сатирическая гипербола, но спор за сбыт Набокова на юге Москвы или бизнес-конфликты, связанные с повышением оптового спроса на обэриутов — это сильно, на уровне «Достоевский-трип» Сорокина). Помимо деловых интересов, главный герой произведения, Егор Чернокнижник, имеет интересы и личные. Но если честно, сюжетная линия, связанная с его семейной жизнью и в особенности с его увлечением актрисочкой Плаксой, из которой в итоге вырастает сюжетообразующий мотив, звучит не слишком внятно. А между тем именно в поисках Плаксы, которую Егор видит в фильме, в котором ее слишком уж натуралистично убивают во время сексуального акта (эффектное видео, венчающее первое действие спектакля), он попадает на юга, обнаруживает подпольную киностудию «Кафка-фильм», где демонический режиссер Мамаев снимает садистское порно с неподдельными, неигровыми сценами насилия, и где выясняется, что именно Мамаев — основной противник Егора, что обусловлено старой историей их подзабытого Чернокнижником знакомства в студенческой общаге, когда девушка (совсем другая, конечно же) отдала Егору предпочтение перед Мамаевым, и тот не простил унижения. Кстати, выбор девушки был обусловлен, как ни странно, музыкальными вкусами конкурентов — Мамаев слушал советские ВИА и показался недостаточно продвинутым.
Актерам, исполняющим роли фарсовых персонажей и многократно меняющим по ходу почти четырехчасового спектакля маски проще, чем Анатолию Белому, которому от литературного первоисточника и в инсценировке досталась вместе с главной ролью функция резонера — а в целом спектакль дидактического пафоса не предполагает, постановку можно упрекнуть в релятивизме, в нигилизме, но только не в догматизме. Алексей Кравченко просто купается в своих персонажах, будь то клоун в длинноносых туфлях, влиятельный заказчик поэтических текстов или дочка главного героя Настенька, фанатично пожирающая зубную пасту. Владимир Качан в своей характерной отстраненно-спокойной манере играет компаньона Егора, «заказавшего» собственного отчима. Образ режиссера Мамаева — главный из тех, что достались Игнату Акрачкову. Он же трижды на протяжении второго действия спектакля поет арию Гения Холода из оперы Перселла «Король Артур» — музыкальный, и не только, лейтмотив постановки, и неслучайно, что в программке спектакля текст арии воспроизводится в оригинале и в переводе:
What power art thou,
Who from below,
Hast made me rise,
Unwillingly and slow,
From beds of everlasting snow!
See’st thou not how stiff,
And wondrous old,
Far unfit to bear the bitter cold.
I can scarcely move,
Or draw my breath,
I can scarcely move,
Or draw my breath.
Let me, let me,
Let me, let me,
Freeze again…
Let me, let me,
Freeze again to death!
Что за сила вынудила тебя?
Кто ж из глубины заставил
Меня подняться?
Неохотно и медленно…
Из постели вечного снега!
Ты не видишь, что я недостаточно крепок
И удивительно стар так,
Что мне не вынести этот сильный мороз.
Я едва могу передвигаться
Или дышать…
Я едва могу передвигаться
Или дышать…
Позволь мне, позволь мне,
Позволь мне, позволь мне
Замерзнуть вновь…
Позволь мне, позволь мне
Замерзнуть насмерть!
Между тем практически вслед за «Околоноля» Серебренников выпустил со студентами своего курса в Школе-студии МХАТ спектакль «Отморозки»:
http://users.livejournal.com/_arlekin_/1963225.html?nc=3
Пьеса по роману Прилепина была написана за несколько лет до того, как появился роман Дубовицкого-Суркова, премьера «Околоноля» состоялась раньше, чем первый показ «Отморозков» в Берлине и Москве (их официальная премьера планируется на середину мая), и как Прилепин и Сурков — абсолютные антиподы, так «Околоноля» и «Отморозки» — полная друг другу противоположность: молодежный, студенческий спектакль с минималистским сценическим оформлением продолжительностью два часа — и четырехчасовой блокбастер с технически навороченной сценографией и дорогущими билетами. Для Прилепина крайняя степень социального падения индивида — чиновник, для Суркова — интеллигент, поэтому главный объект сатиры последнего — интеллигенция в лице разных ее представителей, неизменно малосимпатичных и продажных: шарлатаны-режиссеры, литераторы-плагиаторы, либеральные журналисты, обслуживающие тех, кого на словах и даже вполне искренне презирают — проститутки, торгующие собственными душами.
Прилепин и Сурков — как два полюса, северный и южный, той сферы, что «продажные интеллигенты» по инерции называют «общественной мыслью». Внизу — власть тьмы, наверху — тьма власти (в спектакле то и дело возникает, практически не исчезая со сцены, свитая из неоновых трубок надпись «власть», как слово «вечность», выложенное из льдинок — с ним то носятся, как с писаной торбой, то адресуют по ее направлению непристойные жесты). Тем не менее Прилепин после показа «Отморозков» не преминул беззлобно, но едко связать эти две работы Серебренникова. И даже если отвлекаться от всяческих политических, литературных и внутритеатральных контекстов — бросается в глаза сходство заглавных мотивов обеих постановок, завязанных на «точке замерзания». Тем более, что в случае с Прилепиным имела места замена оригинального названия на новое. Какими причинами она была продиктована — точно не знаю, но результат — налицо. «Околоноля» и «Отморозки», хотели того их создатели или нет (Серебренников не мог не задумываться об этом хотя бы постфактум) составляют театральный диптих. Это два разных по методу, но единых по цели художественных эксперимента, предполагающих замер температуры того, что опять-таки «продажные интеллигенты» назвали бы «общественным климатом». Климат-то один — но градусники разные, и разные шкалы, отсюда и различия в исчислении результата, как при измерении температуры по Цельсию и Фаренгейту. По Суркову-Дубовицкому выходит — околоноля. По Прилепину — гораздо, гораздо ниже, оттого его герои и оказываются «отморозками». Самое время поговорить об энтропии со ссылкой на Второй закон термодинамики. Впрочем, умом Россию не понять, у ней особенная термодинамика, ледниковые периоды сменяются глобальным потеплением вопреки всяким законам природы и совершенно непредсказуемо, а сомнение в том, что климат здешних территорий пригоден для жизни разумных существ, высказывал еще Чаадаев. Что труднее и что предпочтительнее — вечная мерзлота или очередная оттепель, грозящая всемирным потопом — кто ж знает?
Хорошо тому, кто знает. Серебренников, во всяком случае, как режиссер сохраняет за собой позицию объективного исследователя. В его лаборатории средний результат по больнице кажется на сегодняшний день более-менее терпимым: ни горячо ни холодно. Могу понять тех, кому невтерпеж дальнейшее прозябание и хочется, чтобы этот айсберг растаял, а то и заполыхал на горе всем буржуям. Но альтернатива замерзнуть либо сгореть — очень уж безрадостная. По мне, пока на дворе околоноля — еще туда-сюда, а как попрут отморозки — жарко станет так, что припечет всех.
Рецензия CoffeeT на книгу «Санькя»
Захар Прилепин — редкий современный российский писатель (хотя про него правильнее говорить русский), от творчества которого не хочется блевать. Человек, который воистину обладает очень живым, глубоким русским языком, которым, как говорят наши критики, писал Максим Горький; с оным, кстати, Прилепина все кому ни лень и сравнивают.
Ни черта он не похож на Горького. Он вообще мало на кого похож, вроде и пишет похоже на «кого-то известного, из начала ХХ века», а понять на кого — невозможно. Еще одно удивительное качество для товарища Захара. Но, отдавая должное его необыкновенному таланту, который, кстати, на редкость родился сам по себе, (не думаю, что он в армии научился) стоит заметить и некоторые не то плюсы, не то минусы, которые. Режут глаз слегка. Но остро режут.
Что в «Санькя», что в «Патологиях», у Прилепина есть одна проблема — он наделяет свое ровное и вполне стройное повествование излишней кинематографичностью. Мы все понимаем, что ни черта так не бывает, как он пишет. Даже при такой, так сказать «доверительной» манере изложения событий, ни разу я на свете не поверю, что такое возможно. Получается ненужное смешение жанров. «Список Шиндлера» meets «Трансформеры». Как-то так. Но это не так уж и страшно.
Гораздо более грустно наблюдать канонизирование товарища Лимонова и его прекрасной для кого-то партии национал-большевиков. Если кто-то думает, что комрад Прилепин получил денежку за это, то лично я сомневаюсь. Он уже 15 лет состоит в НБП. Остальное Вам скажет расскажет Капит. Очевидн.
А в целом все равно хорошо. Складно. Хочется ещё написать какое-нибудь совсем прилепинское наречие. Ах, да, кстати, а про героев романа, да и вообще по сути книги можно обратиться к другому нашему замечательному классику. Думаю, с его творчеством Евгений Николаевич (а именно так зовут простого русского парня-миллионера Захара) знаком хорошо.
«Россия — государство обширное, обильное и богатое; да человек-то глуп, мрёт себе с голоду в обильном государстве»
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
Ну и что тут добавить?
Захар Прилепин «Санькя»
Сейчас про различные творческие явления модно говорить «Для всех и про каждого». Или, чтоб ещё более пафосно звучало «Не для всех, но про каждого». Так вот, «Санькя» Захара Прилепина не для всех и совсем не про каждого. Он для и про тех, кто реально понимает, что творится вокруг. Те же, кто не понимает, не хочет понимать или кому выгодно делать вид, что не понимает, воспримут роман в штыки. Не поймут и не примут. И напишут рецензии типа той, что вышла из-под пера президента «Альфа-банка» Пётр Авена, обвинившего героев в романа в нежелании заниматься «ежедневным трудом на пределе своих возможностей» и занимающихся вместо этого политикой, которого поддержали короли гламурных отбросов типа Ксении Собчак и Сергея Минаева.
Или же встанут и выйдут из зала, как это сделали русские эмигранты в Германии на премьере спектакля «Отморозки», поставленного по вышеупомянутому «Саньке».
Потому что такую правду трудно признать. Признать её, всё равно, что расписаться в собственном бессилии против системы. Русская литература давно ушла в кулуары богемной прозы, где если социальные темы и затрагиваются, то кругом сплошные полутона и намёки. Робкий мат, порой, правда, бравурный — скорее дань моде, чем реализму. И вдруг — Захар Прилепин. Его литература что пощёчина. Или ушат холодной воды.
Мир чётко разделён на чёрное и белое, где нацболы чётко попадают в чёрное. Они и в романе мало чего хорошего делают. Но они единственные, кто вообще делает хоть что-то. Большинство только разглагольствует. Ещё Лёха Никонов говорил: «Хватит пи***ть! Иди разбивай витрины, Если ты социально против.» Они и бьют, не размениваясь на слова. Потому что слушать уже никто и не станет. Тут же на ум приходит и Самойловское «Время пошло, вот и пи***ц! Делайте бомбы, а не секс». Это всё туда же. Ах да, ещё много мата. Ну, нацболы всё же не барышни кисейные. Когда рожу за правду квасят, не до сантиментов.
А кто хороший-то? Менты, которые звереют от запаха крови и заметают случайных мимо митинга прохожих? Дядя президент со своей лощёной физиономией? Люди, которым плевать, что вокруг твориться, лишь бы их не трогали?
Нету хороших-то.
Занятно, что Александра Тишина, главного героя романа, кличут Санькой только в одной главе, но именно эта форма вынесена в заглавие. «Санькя» — народное, просторечное, деревенское, мягкое. А деревня-то вымирает. И народ потихоньку вымирает, превращаясь в электорат. Россия держится на семнадцати стариках, а тот семнадцатый-то, вместе с деревней сгинет. И не останется ничего, кроме озлобленных молодых людей, зверствующих милиционеров и податливого электората.
Я не могу сказать «читайте Захара Прилепина!». Да, «Санькя» — это то, что надо прочесть. Но только если вы к этому готовы.
Прилепин Захар
Мой любимый современный писатель на встрече в Челябинске заявил:
«Для этого (Революции, — прим. моё) нужно не только достаточное количество молодежи с окраин, но серьезная часть национально ориентированной интеллигенции — публицисты, философы и так далее. В регионах нет такого количества интеллектуалов, которые так или иначе могут эту ситуацию моделировать. Но что-то подобное Кондопоге запросто может произойти. Потому что сама причина этих событий никак не решается, она загнана под спуд. В России национальные партии не представлены ни в парламенте, нигде. Недавно Алексей Навальный совершенно остроумно и точно заметил, что мэр-националист стоит во главе Рима, но погромов там не наблюдается».
[…]
«По сути я говорю элементарные и очевидные большинству населения вещи, ничего сверхнеординарного не произношу никогда: детей должно быть много, власть должна быть вменяемой, врать надо меньше, если чиновники воруют, надо их сменить… […] Говорить, что мы это уже проходили — не самый удачный вариант, чтобы строить жизнь в своей стране. Мы, собственно, пришли на этот свет, чтобы все заново пройти, чтобы наступать на те же самые грабли — это нормальное человеческое занятие, потому что других занятий у нас нет. И капелька идеализма нам не помещает, потому что прагматизм — не самое удобное качество для того, чтобы строить великие страны, заводить семьи и совершать безумные поступки. Мы как-то стали чрезмерно прагматичны.»
Полностью здесь: http://chelyabinsk.ru/visitor/377179.html
Захар гениален! Всем срочно выучить его цитаты наизусть и использовать как афоризмы!
Променяла Вишневского на Прилепина
Нисколечко не пожалела, что бросила уже начатый роман Я.Вишневского «188 дней и ночей». Я его успею дочитать. Меня лишь удивляет то, на что я променяла увлекающее, всегда погружающее меня в состояние эйфории творчество польского писателя.
Знакомтесь, это Захар Прилепин со своими «Пацанскими рассказами»!
Что здесь удивительного?
Во-первых (следовательно, самых важных), я лет с 10 не люблю рассказы! (.Слишком рано малышка Таня с огромными любопытными глазами заинтересовалась азбукой и научилась читать.) Уже с 3-го класса школы мне казалось слишком простым, а значит, недостойным моей пытливой, сложной натуры :) чтение этих «литературных короткометражек». Истории кончались слишком быстро. Язык повествования не блистал сложными конструкциями и не изобиловал моими любимыми метаформами, эпитетами, олицетворениями и другими средствами выразительности, что мы изучали на уроках русского языка и литературы. Я уж не говорю о том прекрасном чувстве предвкушения продолжения, с которым я беру уже начатый роман!.. В общем, рассказы заняли совсем немного времени и места в моей жизни. И были успешно заменены сначала повестями, а потом и романами.
Во-вторых, меня как девушку, нередко смотрящую на мир через розовые очки, любящую глянцевые журналы и «сопливые» (как их называет большинство моих друзей) мелодрамы, брутальные, бьющие словом, чисто Мужские рассказы Прилепина, может быть, физиологически, ну и психологически не могли заинтересовать.
Да и вообще эта книга совершенно случайно была забыта моей знакомой у меня в сумочке. Заметила я ее (так же совершенно случайно), в моей же сумочке (как ни странно :)на сегодняшней паре по информатике. А так как в информатике я полный н0ль, мне ничего не оставалось делать, как начать читать сие забытое творение…
Честь и хвала Захарке Прилепину!
В его рассказах четкий, как шаг солдата на платцу, слог соседствует с витиеватыми метафорами, а краткость раскрывает объемность мысли автора. В его рассказах и жестокость, и нежность, и железо, и пластичная глина, и грусть, и юмор.
Не могу сказать, что я полюбила рассказы.
Но скажу, что я полюбила рассказы Прилепина.
.последняя страница. Я нашла рассказ для себя — это рассказ-нежность «Дочка». Я нашла рассказ-воспоминание — это «Бабушка, осы, арбуз». Я нашла рассказ-смех и рассказ-азарт — это «Блядский рассказ» и «Собачатина». Я нашла рассказ-гордость — это «Ботинки, полные горячей водкой». Как хорошо, что я нашла ЕГО книгу у себя в сумочке! :)
ЖЗЛ «ЛЕОНИД ЛЕОНОВ» В ИСПОЛНЕНИИ ЗАХАРА ПРИЛЕПИНА
Давно не видел в ЖЗЛ столь четко выверенного соединения нежности по отношению к портретируемому со здравой оценкой слабостей его харатера, мировидения, дурных поступков, им совершенных.
Я весьма высокого мнения об этой работе Прилепина, более того, ознакомившись с нею, начал лушче понимать, сколь сложная вещь — его «Патологии». Это ведь не просто «очень честный роман о войне». Это ведь история о народе, который ломают и корежат, и многие погибнут телами и душами, но некоторые могут еще спастись.
Мне писали о каком-то идеологическом «предательстве» Прилепина, об отказе от прежних убеждений. А я не этим интересуюсь, и я сам изменил убеждения, входя в возраст зрелости. Мне гораздо интереснее другое: Прилепин как писатель — больше, чем о нем думают. Это человек, который может сделаться настоящим классиком в мнении будущих поколений. Это уже никакой не «талантливый молодой писатель». Это просто Писатель.
И его «Леонид Леонов» отлично показывает, насколько сам Прилепин осознает, что он делает, что пишет.
В мае выйдет новая книга Захара Прилепина, «Черная обезьяна», я почитал сегодня фрагмент на Ленте.ру — вот здесь вот он есть.
Это абсолютно гениально и я уже жду книжку, потому что это будет покруче Пелевина и Эко вместе взятых.
Об авторе я слышал только самые хорошие отзывы, но пока руки не доходили. Очень любопытны его «толстовские» приёмы остранения — эдакий взгляд на мир глазами ребёнка, через огромную лупу его свежей и удивляющейся всему логики: живое, сексуальное, психология, смерть — всё у него предельно физиологично и выпукло-брутально.
От цэ будзiт смак!
Уже первая главка повести крайне важна для ее понимания. Прилепин рассыпал, здесь символы, сигналы, которые будут проявляться и раскрываться на всем протяжении текстового пространства. Вообще о «Черной обезьяне» можно говорить как о символическом произведении, символическо-реалистическом.
Я потерялся в сумрачном лесу… Повесть начинается с фразы: «Когда я потерялся…». И эта потерянность начинается, когда герой стал задавать вопросы: когда? зачем?
Эти вопросы прорывают детерминированность, определенную несвободу, линию, путь, нить жизни, по мере развертывания которой убываешь и ты. Организуется эксперимент разрыва нити, выхода «за пределы себя». Герой смотрит со стороны, с дерева. Увидев необычное — старуху в черном — падает, но не расшибается, не убивается, не входит в пространство смерти-небытия. Он попадает «в сторону недобытия, где мне всё объяснят».
Вера во «всё объяснят», как выясняется, более чем наивна. На самом деле никакого объяснения нет и по большому счету быть не может. Вместо этого — версии, разные варианты, истории, вопросы — детали конструктора, из которого ты в силах смастерить разные фигурки, но едва ли сможешь сказать какая из них первоначальна, для какой они все предназначены.
«В стороны недобытия» — в хаос, в ребус, в пазлы-детали конструктора, которые ты настырно пытаешься сложить, сидя на полу, а потом закидываешь в карманы и несешься прочь в полубессознательном беге…
С разрывом нити начинается хаос раздробленность — «запутался», «ссыпался», «рассыпаются». Чтобы прикоснуться к очевидности, надо вначале понять, а потом потерять и тогда становится ясно, что «слова бессмысленны», а их значения надуманны. Это и есть собирание конструктора «недобытия».
Текст Прилепина разнесен по противопоставлениям, которые, как две планеты, две стороны человеческой личности, а между ними пустота вариантов, трактовок, возможностей, смыслов, которые рано или поздно следует смести в совок и выбросить в пустоту, чтобы накопить новую внутреннюю пыль. Этот каркас оппозиций повести выстроен уже в зачине: белое (белый свет, белая кожа, побелевшие руки) — черное (старуха, грязная река); свет (в который запускали) — темнота (куда выбросил); сушь («сухой белый свет) — вода (река); детство — старость; верх (забрался на дерево) — низ („ссыпался с дерева“); реальность, очевидность — мнимое (картина, книга, слова); воля (вырвался за пределы) — безволие (обезволивающая выдумка).
Эта структура, в принципе, как матрица, стереокартинка, конструктор, в котором реальность может легко подвергнуться метафорфозе и стать иным. Поднявшись, ты можешь упасть. Старуху в черном восприятие, построенное на образах, стереотипах, сложенных из букв мнимых и в итоге бессмысленных слов, может легко трансформировать и сделать похожей на «божьего сына на картине одного художника».
Ирреальная черная старуха с руками почти что до земли, увиденная на другом берегу грязной реки, становится практически мифологическим символом. В ней и вокруг нее тайна, вопросы. Вопросом завершается и зачин повести. Любопытно, что в финале произведения герой, извалявшись в грязи, приходит к другой бабке, которая встречает его вопросом: «с того света, что ли?» И после посылает: «иди в свою могилу»…
Такая вот пародия, такая система подобий, обезьяна. Черная обезьяна, в которую легко может превратиться человек.
Прилепин в РГУ
Профессор Соловьёв (он же doctorhouse-2) устроил отличную встречу на филфаке РГУ имени Есенина, пригласив одного из известнейших современных прозаиков.
Захар Прилепин оказался чУдным человеком. Сбивчивый и юморной писатель за полтора часа много чего наговорил, чем вызвал неоднозначную реакцию публики. Прилепин остался таким же политизированным и критически настроенным человеком, который не стесняется говорить про федеральную власть, его слова о том, что ни один из высокопоставленных чиновников не читает книг (в особенности современных писателей) вызвали бурные овации, про своих коллег писателей — долго перечислял талантов и проехался катком по бездарям, пнув уже в сотый раз Гришковца и Минаева. Интересно было наблюдать за слушателями, которые услышав безапелляционный тон, морщились или хохотали (в зависимости от собственных представлений о предмете беседы). Одна дама даже задала вопрос про Германа Стерлигова, который любит «лечить» о том, как надо жить, по всей вероятности, некоторые фразы Захара вызвали аналогию с «домостроем» Стерлигова. Другая мадам минуты на три затянула хвалебную оду типа «Спасибо Вам писатель за Ваш труд».
Прилепин рассказывал о своей семье, о любимых книгах, о том, чем зарабатывают современные писатели и других интересных вещах. В своём выступлении Захар затронул и много важных вопросов, например, о «большой» литературе и о «книжном продукте», причем, не отрицая, даже принимая без идиотского «фи» этот самый продукт. На мой взгляд, Захар прекрасно ответил на вопрос «как же отличить одно от другого?» — вопрос, конечно, с подвохом, не имеющий конкретного ответа на него — сказав лишь то, что нужно иметь опыт чтения хорошей литературы и нужно уметь «слышать» текст.
Самая забавная для меня была реплика Захара касательно надоевшего вопроса «молодёжь не читает нефига, чё же делать-то?», Прилепин сказал, как отрезал: « Когда я вижу этих людей, которые говорят, что наши детишки ничего не читают, я понимаю почему. По лицам их мам видно, что они сами не прочли ни одной книги в своей жизни».
Закончилось мероприятие, как и положено, автограф-сессией.
На встрече с Захаром Прилепиным было множество женских мегапикселей, мило и несколько странно, про себя, комментирующих излагаемое.
P/S. «Прям наберу книг и буду читать, читать!.. " — заявило милое оно по истечении творческой встречи. Не зря Захар приезжал!
Пекло души, вывернутой наизнанку
«Черная обезьяна» Прилепина — символико-аллегорическая модель, близкая к описанию сна, видения, галлюцинации. Здесь все отражается во всем и в тоже время плоть текста сбита на противопоставлениях, которые не просто случайны и при желании вычленяемы в любом художественном произведения, но у Прилепина они имеют структурирующее значение как для семантики, так и архитектоники текста, являются его каркасом.
Собственно, Прилепин реализует ту перспективную формулу прозу, которую Герман Садулаев наметил в своем концептуальном интервью «Когда царя ведут на гильотину…»: «социальная, метафизическая, классическая, мужская». Только метафизика Прилепина по большей части не трансцендентна, она посюсторонняя, социальная. Это внутренний сокрытый от глаз гной человека и общества. Вся история с таинственными «недоростками» при всей ее загадочности не является чем-то мистическим. Она — следствие атавизма, греха общества и вывернутая наизнанку душа героя.
Герой-журналист отправлен начальником в лабораторию за материалом, который может пригодиться… Он с проводником Милаевым спускается вниз в подобие тюрьмы, где в боксах за стеклом сидит Радуев, потом женщина, убившая шестерых новорожденных детей, насильник, наемные убийцы, дети, которые более опасны, чем все предыдущие. Эти дети равнодушны ко всем людям, кроме себе подобных, но в тоже время опасны и могут убивать без страха и сожаления. Кстати, схожий по семантической наполненности образ детей есть в романе Андрея Рубанова «Хролофилия», в котором, как вестник конца привычного уклада жизни в Москве будущего, стали рождаться зеленые дети-растения, совершенно равнодушные по всему и которым необходима лишь вода и солнечный свет…
Когда ребенок из-за стекла в лаборатории посмотрел на героя, тот вдруг почувствовал «внезапный» пот под мышкой, который пахнет «моей жизнью» и с этого момента в повести начинает нагнетаться атмосфера жары, удушья, постоянной жажды. Так постепенно развертывается существо человека, порвавшего нить, ставшего в положение «недобытия» и погрузившегося в липкое, потное. Эта суть выпаривается из него, как в пекле, аду, наматывается на кулаки привидевшихся «недоростков».
Схожий прием погружения в жару-преступления использовал Федор Достоевский в романе «Преступление и наказание», который начинается «в начале июля, в чрезвычайно жаркое время». У Прилепина основное время действия — август.
С момента взгляда ребенка на всем протяжении повесть сопровождает постоянная атмосфера жары, удушья в воздухе. В этом мире нет детских слез, которые можно поставить на весы. Все иссушено, все раскалено. Достоевская «духота», герою везде душно: на улице, в квартире, внутри себя: «на душе такая сухость, такая тоска, и подташнивает немного».
Из-за жары возникает ощущение хаоса, личной раздробленности: «Тело рассыпалось как чужое, не сообщаясь друг с другом ни одной частью. Накидали вразнобой плечо, колено, печень, локоть, челюсть. Спина и бок угодили во что-то мелкое, сорное».
Но это не атмосфера преступления и даже не кипящая сковорода адского пекла. Это атмосфера недо-: недобытия, недоростков, недочеловека… По признанию самого героя, он не готов убивать, но в тоже время он ненавидит людей. Это его почти гоголевская формула пошлости «ни то, ни се» становится внутренним адом и заставляет, будто в сомнамбулическом сне носиться по вертикали и горизонтали текстового пространства. Его внутренняя сущность расползается, как пальцы на ногах женщины-убийцы, которые в финале зеркально трансформировались в грязные пальцы героя, похожие в темноте на червей…
Сегодня была на встрече с писателем Захаром Прилепиным. Он восхитителен! Первое впечатление после того как вышла из аудитории — он слишком не реален для реальности. Говорил Прилепин в основном о литературе как современной так и классической. Затронул тему взаимоотношений м и ж, а в частности семьи. Про политику никто не спрашивал. Несколько раз зал взрывался аплодисментами.
Подробнее о встрече уже написала Рязанская Новая газета
После такой беседы весь оставшийся день в редакции велись рассуждения о философии жизни.
Прилепин сегодня показал ссылку на какое-то непонятное голосование на главную книгу «нулевых».
Очень странная формулировка — главная книга. Как книга может быть главной или неглавной?
Безумно странный список претендентов. Например, у Дмитрия Львовича Быкова взяли документальную книгу о Пастернаке, но не взяли ЖД. Нет тех, кто делал кассу и прославились как писатели: Робски и Минаева.
Но больше всего для меня непонятна загадка Саньки Прилепина. Книга отлично написана, не спорю. Сам перечитывал раз пять. Но если брать содержание, то абсолютно неясным остается, отчего же ее все так превозносят? Разве близки большинству читателей поиски справедливости и правильной жизни провинциального волчонка?
У меня устойчивое впечатление, что много людей читают об этой странной жизни в поисках и борьбе так же, как читают фэнтези. Только в фэнтези драконы-единороги, маги-викинги и битвы при свете факелов, а тут любовные сцены с боевой подругой, страшные эфесбешники с их пытками, драка с черными, почти сказочное путешествие с гробом по бесконечной русской дороге, жуткая засасывающая русская безысходность, толкающая на подвиг от отчаяния: хуже, чем сейчас, уже не будет.
Так и тянет спросить почти девять тысяч проголосовавших за Прилепина: отчего Санькя, почему для вас это главная книга? Вас, работающих в чистых московских офисах, покупающих спиртное по цене, сопоставимой с месячной зарплатой медсестры, и на любые выходные-каникулы рвущих заграницу, подальше от соотечественников.
Сам проголосовал за Елтышевых и Асана.
Приболел, блин. Но героически пошёл на каторгу работу. Теперь вот думаю, как бы совсем не слечь после таких «подвигов»… Ну зато день прошёл быстро, плюс ещё я сегодня на работе (во время работы, вместо работы — нужное подчернуть, гыгыгы) прочитал «Паталогии» Захара Прилепина. Книга… ну хз, это не шедевр русской литературы, наверное, да и тема будней контрактника в Чечне не всем интересна и т. д., но!
Но, блеать, книгу стоит прочесть! Она написана удивительно живым, настоящим, «выпуклым» языком. Забавное в ней забавно, блевотворное блевотворно, абсурдное абсурдно. Нет ощущения фэйка, что для современной военной прозы редкость, как мне кажется. Как раз за день до этого дочитал «Письма мёртвого капитана», В. Шурыгина (там тоже война в Чечне глазами очевидца и армейские будни), так вот — «Паталогии» побеждают нокаутом, без вариантов.
Выношу за скобки ОМОНовское прошлое и НБПшное настоящее автора, как-то похуй, если честно, «ровный» ли стос автор по жизни. Книга однозначно из серии «must read».
Пока пост окончательно не превратился в жёсткий флуд и подобие сочинения, хочу сказать что:
— Мнение читателей может не совпадать с мнением редакции, гыгыгы;
— В аптечке среди залежей банок, склянок, тюбиков и т. п. ничего толкового и антипростудного не обнаружено… 3,14здец. :);
— Нас по-прежнему разделяют 2636 км., но уже 4 дня. =)
Tags: must read, книги, личное
Близкая к идеальной целесообразность
Важное место в повести Прилепина занимает «одноклассник», «родственник» главного героя — большой человек во власти Велемир Шаров, к которому в юношеском возрасте пристало прозвище «Вэл». Он своеобразный теневой герой «Черной обезьяны». В нем, безусловно, угадывается современный главный государственный идеолог Владислав Сурков.
Шаров в свое время рос на соседней с героем улице. Жил с мачехой, родной отец из горцев, давно как исчез. Герою запомнилось, что когда он пошел в первый класс, на линейке в толпе родителей показался Вэл. Он «подошёл, постоял, посмотрел на всех, и пропал». Потом через долгое время увидел его за «длинным государственным столом».
За три года герой написал три политических романа: «Листопад», «Спад», «Сад», которые, как передавали, нравились Шарову. Шаров будто издалека наблюдал за героем, как на школьной линейке.
Любопытно, что Шаров во власти находится особняком: не имел друзей, за ним не тянулся шлейф знакомых, и он не пытался создать «свою команду». Герой определяет это как «самодостаточность», «завершенность».
Поступками Шарова «движет близкая к идеальной целесообразность». Эта шаровская целесообразность заточена на то, чтобы «с имеющимися средствами и с наличным человеческим материалом» добиться «наилучшего результата». Качество материала может быть любым, даже «чудовищным», но это никак не влияет на результат.
Нет никакой разницы псих ли тот или иной министр, торгует ли он человеческими органами или сбивает насмерть людей. Это не аномалии, не частности, а общие симптомы мировой пандемии.
Кстати, об этой целесообразности, да и вообще о Шарове герой размышляет, когда рассматривает себя в зеркале после перенесенных побоев от сутенеров на вокзальной площади: «Едва лицо стало нормальным, думать о Шарове сразу расхотелось»…
В разговоре с героем Шаров выводит сентенцию сомнительности тезиса о мудрости стариков: «у них не всегда есть физические силы на жестокость — иначе бы любое зверство юности показалось бы нам забавой». Шаров призывает «ломать эти нелепые догмы», изменить систему «всевластия седых, обрюзгших, разрушенных, губящих, кстати говоря, целые империи — зачем оно нам? Какой в нём смысл?»
Шаров у Прилепина — персонификация высшей целесообразности, которая силится сорганизовать недобытие. Недаром он пользуется исключительно наличным человеческим материалом, который невозможно исправить, невозможно спасти, трансформировать во что-то лучшее. Его можно только перечеркнуть, смять и выбросить навсегда. Вот поэтому в повести и появляется признак «недоростков», которые одновременно являются плодом воображения героя и конструкция Шарова. Вот поэтому за самим Шаровым не тянется шлейф прошлого.
По большому счету Шаров недалеко ушел от чиновника-философа Безлетова из романа «Санькя». Безлетов заявлял: «здесь нет ничего, что могло бы устраивать. Здесь пустое место. Здесь даже почвы нет… И государства нет». Только Безлетов говорит, что людям надо дать дожить «спокойно по их углам», потому как «народ… невменяем», а основной тезис Шарова — «ломать». Собственно «пустое место» Безлетова это и есть «недобытие» героя «Черной обезьяны». Шаров все это уже давно знает и потому не пребывает в экзистенциальной тоске. Философия безлетовского нигилизма сменяется целесообразным прагматизмом. Опознав реальный мир, его пустое место, большой государственный человек попросту играет с ним, собирает конструктор, замысливает книгу.
В одной стороны, мир повести — это книга, которую хотел написать Шаров. Эксперимент над человеком с привкусом шаровской высшей целезообразности. Герой, сам того не ведая, погружается в чужой лабораторный эксперимент, где и над ним проводят опыты. Получается, что недобытие героя — это в некотором роде «книга о человеке», которую проецировал в реальность Шаров. Экспериментаторство власти… Но все это вопросы, ведь именно с них начинается погружение в недобытие. Все это вопросы, так как в символической картине не может быть многозначности.
Сам герой не до конца прочитывает Шарова, он его не понимает и лишь может выстраивать на его счет версии и гипотезы. Вэл, как с сама повесть, символичен. Не случайно во время разговора с Шаровым герой то открывает, то закрывает бутылку с минералкой. Он не уверен, не чувствует своих ощущений…
Лаэрт или Гамлет.
Блогоприятельница skaska_skazok сравнила Гришу Жилина, героя «Отморозков» с Лаэртом (http://skaska-skazok.livejournal.com/39391.html?thread=304095#t304095).
И сегодня же вышла рецензия М.Давыдовой (http://www.izvestia.ru/culture/article3155207/), озаглавленная «Отмороженный Гамлет».
По-моему, Лаэрт — это в самую точку (ведь у Шекспира и молодежный бунт/революция с участием Лаэрта описана, совпадение буквальное).
А Гамлет — не совсем. В герое Прилепина-Серебренникова-Авдеева есть рефлексия, но эмоции и действия намного больше. И поэтому его бунт можно использовать и направить/перенаправить, как «перенаправил» Клавдий бунт Лаэрта.
А в остальном (за еще одним исключением, о котором ниже) статья Давыдовой очень хороша и точна. Давно я так не совпадал с ней. Можно кусками цитировать и ППКС (подписываться под каждым словом).
Серебренников совместил предельную актуальность тематики с предельной экспрессивностью выразительных средств, узнаваемость картинок — с условностью сценического языка (заградительные решетки по необходимости превращаются тут во все на свете — от больничной койки до кладбищенской ограды).
Серебренников не романтизирует бунт, он лишь пытается понять его истоки. Зафиксировать тот момент, когда главный герой вдруг ясно понимает, что «надо оказать сопротивленье». Из среды «отморозков» этот герой явно выделяется.
Филипп Авдеев, главное актерское открытие этого спектакля, наделяет главного героя взрывным темпераментом, бесстрашием юности, опасным идеализмом
Филиппу Авдееву удается сыграть кроме бесстрашия молодости, иронии, склонности к ерничанью в разговоре с полониями еще и неизбежную для «Гамлета» рефлексию. Без нее он, как и прочие герои спектакля, и впрямь был бы всего лишь «отморозком», которым режиссер конечно же не симпатизирует. С ней он человек. И это явленное в спектакле умение выпрыгнуть из социального (идеологического) измерения в пространство одной отдельно взятой души — главное достоинство того нового политического театра России, зачинателем которого стал в «Отморозках» Кирилл Серебренников.
Последний абзац особенно хорош, но только с определением «политический театр» я не согласен. «Театр прямого социального высказывания» — это ближе, но политических струн спектакль не задевает (моих не задел совершенно).
Он не зовет к топору (на митинг, в партию НацБолов), он зовет к сочувствию, соразмышлению. Озадачивает, а не мобилизует. Мое мнение о партии Лимонова после спектакля нисколько не изменилось, ни в плюс ни в минус, а вот к лимоновцам, к «пехоте» я стал относиться гораздо лучше.
Да что там «на митинг». Спектакль не повлиял никак даже на решение идти/не идти на выборы, голосовать за тех или других. И даже не пытался повлиять, политически воздействовать.
У спектакля особая актуальность. Строго говоря, книга написана о другой политической эпохе (арест Лимонова — апрель 2001-го) и читая вот этот фрагмент:
Саша хотел сказать, что Безлетов стал холуйствующим либералом, но не сказал, увидев, что несут второе.
— Либерал — это что, ругательное слово? — спросил Безлетов. Он все еще не злился всерьез — но щедро добавлял снисходительности в речь.
— В России это хуже чумы, — просто ответил Саша.
невозможно представить, что такого героя можно «перенаправить» на один митинг с либералами.
Политическая актуальность ушла, политические карты смешались, энергия протеста поменяла флаг и ушла на Манежку, но спектаклю это только помогло. Шелуха отслоилась, а «реальные разговоры, услышанные (подслушанные) артистами в среде юных бунтовщиков и в толпе праздношатающихся обывателей» проявили актуальность независящую от политического момента.
Мальчик и его партия
И, не откладывая дело в сколь-либо долгий ящик (знаю я его, мой!), опишу впечатления от другого произведения искусства, знакомство с которым я завершил сегодня в поезде. Речь о романе Захара Прилепина «Санькя».
Начну с вердикта, который, на мой взгляд, должен в нынешней ситуации с русской литературой служить своего рода зеленым светом для дальнейшего серьезного разговора о произведении. Итак, роман «Санькя» — это качественно сделанный текст. Автор явно опирается на лучшие образцы современного русского реализма, не позволяя себе и шага в сторону от этого, для сегодняшней русской литературы необычайно жесткого, жанра.
Книга именно о том, о чем многим из нас, как мне видится, читать не безинтересно — судьбы России в формате «здесь и сейчас». Разговоров о, интересных и, прямо скажем, не очень, тут много. Автор честно не дает ни одному спору разрешиться в пользу той или иной концепции — выхода нет, представители разных сторон думают по разному, и их не переубедить. В то же время, авторская оценка напрямую не выражена: явно, что к одним героям Прилепин относится лучше, к другим хуже, но это отношение именно к людям, идеи же и теории, как мне показалось, прямой оценки не получают. Понятное дело, что, (говоря языком Толстого), любимые герои могут быть носителями авторской идеи, но, мне кажется, дальше простой симпатии или даже сочувствия дело не идет.
О деле. Именно дело — попытка, отчаянная, красивая, даже с привкусом французского романтического пороха, попытка революции, ясное дело, проваливается. В принципе, те, кто видят в этом эпизоде (равно и во всем произведении) знак идейного тупика, во многом, мне думается, правы. Проблема есть, мы ее видим и знаем, но вот что нам с нею делать…
Порадовала умная смелость писателя, довольно неплохо, хотя и не блестяще, описавшего реалии начала путинского правления. Сам нынешний премьер-министр (я не ошибся?) тоже изображен, весьма точно и из-за этого иронично: то про лысину Прилепин вспомнит, то про сжатые при ходьбе кулачки…
Лирические отступления качественные — именно так должен писать настоящий русский писатель, продолжая традиции наших классиков. Психологизм сделан хорошо. Напрягает большое число условностей, например, главный герой говорит таким языком и употребляет такую лексику, что мне даже становится обидно — ну зачем мне филфак этот, тьфу ты пропасть, лучше б тоже в армию, глядишь, сейчас бы не шибко хуже гутарил. Впрочем, из-за хорошо, убедительно изображенной эмоциональной глубины и способности к рефлексии главного героя подобная заумь его речей плеваться не заставляет. Ну, Бенедикт вообще Цветаеву наизусть читал, разве любим мы его от этого меньше?..
Что радует: безнадегой от романа, как ни принюхивайся, не веет. Ведь показан там крах идей, но не человека, и роман, даже исходя из названия — о мальчике, а не о его партии. Впрочем, вымирает говор (Санькя!..), вымирает и народ, вымирают и такие, как главный герой? Можно решить и подобным образом, но для доказательства этой мысли потребуется какой-нибудь другой роман, а именно «Санькя» лично меня, напротив, обнадежил: есть еще люди, есть еще литература.
Отморозки. Еее!
Вчера намертво замёрз я в ангаре на Винзаводе, где курс Кирилла Серебренникова показал нам, что такое молодёжь. Почему замёрз? Может, погода, но скорее потому, что в ангаре пытались из искры ледяного недоумения пламя революции воскресить. Почему недоумения? Да потому, что не знаем мы настоящей механики бунта, хоть всего князя Кропоткина изучи, хоть заучи наизусть 55 томов дедушки Ле, хоть ходи с детсада в беретке Че. И никаких шансов понять природу тотальной страсти к разрушению наличного и наглядного порядка нет у тех, кто лезет на баррикаду. И никаких шансов у жонглёров лимонами, метателей тух-яйцами, бойцов Лимонова. Потому как у тонкого, отменно талантливого лирика и порнографа Лимонова не может быть бойцов, зато могут быть почитатели. Почитайте из последней книги его стихов «К Фифи» стишок «Небытие»:
Небытие, качая шеей, пусть ждёт меня чудовищем и наблюдает свирепея, как я у девок мякоть ем. Как глупые и молодые лежат и стонут и мычат, как сиськи их нестроевые и животы у них торчат… — Слезай, проклятый, с этой внучки! Хрипит ко мне небытиё. Не отрывай меня от случки! Приди позднее — еее!
Вот читатели Прилепина — это другое дело, совсем, совсем другое сообщество. На читателей Прилепина есть надежда. Потому как роман «Санькя», по которому Серебренников поставил «Отморозков», вовсе не о партии- лимоновке, которую власти не смогли идентифицировать с партией искусства инсталяций и превращения в собаку. На эти легендарные перфомансы 2000 -х годов «летящий помидор соприкасается с самодовольной харей губернатора» надо было билеты продавать по тыще тугриков, а не запрещать артхаусную партию.
На одной встрече Прилепина с забинтованными активистами — лимоновцами поучительно было видеть, как сам Захар брезгливо относился к тем из них, кто не токмо «Санькю», но и букваря в руках не держал, но руки которых тянутся не к лимонам, а к макаровым. В обчем, таковые отморозки вовсе не те, кого героем вывел в романе Захар. Герой пьесы «Отморозки», которая есть двойник романа «Санькя», — Гриша Жилин по сути, заложник недоумения, подспудно, неосознанно понимаемой им мутации основы жизни. Не сейчас эта мутация началась, не сейчас омертвела ДЕРЕВНЯ, которая и есть для Гриши первая и единственная родина, в которую он тянет и тянет красный гроб по снегу.
Только у Серебренникова это кажется ненужным, выпадающим из контекста жестом. Его герои — недавние выходцы на Манежку и опера с Лубянки, надо было включить в постановку приезд Пу на кладбище хоронить спартаковца, тогда бы стало хорошо и остро. Герой же романа Прилепина плевать хотел на футбол и нацбол, ему бы обратно в деревню, а не охотиться на крыс и губернаторов. Такое ощущение, что буддист Серебренников поставил «Отморозков» как продолжение «Околоноля», за что его не полюбил Кашин.
Товарищ Сурков, идеолог и пророк единой раши и посткомсомола, взял, да и закончил роман «Околоноля» отломанными пальцами. Поэтому тон вопросов Олега Кириллу, поставившему текст Суркова в МХТ, соответствует отношению Кашина к Суркову. Кстати, роскошная шизофрения насчёт маэстро Серебренникова появилась, познавательная диалектика мнений. Читайте полярные интервью двух друзей с режиссёром, Кашина и Шаргунова, одно в Коммерсанте, другое в Медведе.
Бунт «Санькя» неосознан пока, но вчитываясь, можно заметить его глубину. Выгнанный с философского студент ненавидит бывшего учителя, ведь тот продался власти, а чиновники продались сладкой жизни в мега-техно-полисе. Где же природа, пустые деревни детства, трава и речка, и глаза любимой, отдающейся ментам в подворотне, погибшей из-за страсти к современному машинному искусству, тщащемся выдать себя за социальный протест, из-за обманки и подделки. Кого обманули, что подделали? Короче, много о чём заставляет думать мощный роман, много о чём.
А что Серебренников? Площадка отличная, ангар с флюо-лампами, крики эхом бъются в уши, бас-гитара строит ритмы, опера мочат студентов, те захватывают склад оружия — ощущение площадного разума толпы есть. На самом деле, токмо так получается хороший театр-док, когда ангар, матершина, — но непременно текст из романа, а не пресловутый вербатум. В ангарах отличные мизансцены, любые мебеля и местностя одними только оградами строятся, даже любовное ложе с обнажённой героиней. Конечно, надо было совсем обойтись без разговоров, сократить в два раза, чтобы не провисало, но как же без вечного разговора разночинца с чиновником, студента в трениках с фээсбэшником в бриони?
Странное дело, но матершина на сцене приводит к «обсценному», обоссанной морально сцене, к ощущению шизоичности «толпяного» сознания, то есть к вожделенной героям «Отморозков» разрухе, к обесцениванию не токмо театра, но и многого, многого другого, но это большая отдельная тема, нах. Разруха всегда в головах, нах, потом, бля, на площадях, потом, сука, в кремлях.
Водки или водкой?
Я не знаю, как вы там живете, а я живу не так, как раньше.
Вот раньше все было в новинку, в диковинку, необычно, прикольно, охота и надо. А теперь как-то не так. Это сейчас мне думается и мучится от того, что за день выспано столько-то часов, просмотрено столько-то минут того-то, сготовлено вот столько-то литров этого и отругано таким-то количеством слов и совсем пуста жизнь, если ничего не написано, не сказано, не сделано чего-то такого, что наполняет каждодневную изо дня в день одинаковую жизнь смыслом. Все время нужно жизнь чем-то наполнять. А раньше она сама по себе была полна. Сама по себе. И столько было всего уууух какого! Напился первый раз в жизни! Ох сколько всего: ощущений и физических тебе, и душевных, сколько переживаний, сколько рассказов и пересказов, впечатлений, одним словом.
Глупо сравнивать жизнь «до» и «после», это как сравнивать .уй с трамвайной ручкой.
Те переживания, которые сейчас живут только в смутных воспоминаниях, были невообразимо полными и сильными, до закипания всех жидкостей в организме. О том, как было вспоминается только тогда, когда чем-то на милисекундочку запахло, как тогда, или приснилось что-то, где тебе лет 15 или 17, или на фотку поглядел старенькую… И очень хорошо вспоминается свое насыщенное впечатлениями прошлое, когда кто-то рассказывает о своем. Мое взросление происходило в 90-е, и оно было только моим. Все остальные, кажется, взрослели по-другому. А фиг с два! В принципе, все было одинаково, если убрать детали с нюансами, половые и географические различия, количество побоев и бутылок с сигаретами.
Я прочитала сборник пацанских рассказов Захара Прилепина «Ботинки, полные горячей водкой». По идее, книга должна, если правильно, называться «Ботинки, полные горячей водки», в интернете, кстати, она под таким названием и значится, а вот на обложке печатного издания ботинки, полные водкой. Ну да бог с ними, с водочными ботинками. Кстати, это название одного из 11 рассказов, входящих в сборник. Такой же правдивый и правдоподобный, как все остальные. Рассказы очень разные, но в каждом обязательно есть паренек, просто сампосебешный, живущий, ни на кого и ни на что не оглядываясь, просто так, как все, вроде. В одном рассказе у него есть братик, только вышедший из тюрьмы, в другом у него есть жена, которую он невообразимо любит, в третьем сестренка и дед, ну или друг и обязательно какое-нибудь самое обыкновенное событие, которое каждое день происходит с кем-нибудь: то проститутка появится, то с утра напиться захочется, то сало на костре жарится, то менты «принимать» пришли. И, да, все события происходят в 90-е годы. Как-то все просто и пронзительно. Вот поехали пацаны покупать старый драндулет на колесах в деревушку, а там к ним подкатывает местная шелупонь и между ними вроде как разговор завязывается, но это и не разговор, а специфический базар, который нужно уметь перетирать, и никакой фальши, разговор такой как есть, слова такие, какими они должны быть, реакции натуральные, действия обычные, все очень жизненно. Сколько раз мы все, кто уже себя вполне осознавал в 90-е и «гулял» по улицам, это наблюдали и слышали. А какие интересные в некоторых рассказах деревни, наверное, по большому счету, они и сейчас такие же, а какие замечательные диалоги, скажем, с тем же гастролером-музыкантом, случайно оставшимся на плову на мелководье, дающему концерты в провинции в небольших клубах, когда раньше на игру их группы собирались стадионы… Все очень просто, банально, обыденно, но жутко интересно, потому что очень правдиво. Какая замечательная история «Славчук», в смысле, пробирает до слез: она про Чечню и про тех, кто там стрелял в целом. Все рассказы очень разные. И в завершающей сборник новелле тонкая история о любви, о силе мужчины и силе женщины, там Прилепин пишет: «Чтобы мужчина остался мужчиной и не превратился в постыдного мужика, он должен прощать женщине все. Чтобы женщина осталась женщиной и не превратилась в печальную бабу, она не вправе простить хоть что-нибудь, любую вину.» И вся книга о смыслах, которые в самых простых вещах. Все коротко, просто, потому что смысла нет мудрить и затягивать автору, который по сей день является активным участник политического движения, служил командиром отделения в ОМОНе, принимал участие в боевых действиях в Чечне в 1996 и 1999 годах, а еще работал в свое время разнорабочим, охранником и филолог по образованию.
Пара — тройка цитат:
«Похмеляться нужно в кафе. Если у вас нет денег на то, чтобы похмелиться в чистом кафе — не пейте вообще, вы конченый человек. Кафе хорошо тем, что позволяет уйти; из квартиры, похмелившись, выйти сложнее; а если выйдешь — то пойдешь во все стороны сразу, дурак дураком.»
«Обремененные женщиной пить не умеют: они не пьют, а мучают женщину. Это очень разные занятия.»
«Всякое быдло склонно как можно скорее наверстать разницу между собой и объектом восхищения, будь то сладкая женщина или сердечно почитаемый человек.»
Если кто не читал, очень советую — великолепный проект Власти.
Сходите, гляньте и возвращайтесь. Обсудим.
Конечно, такой проект должен был начинаться с Суркова, хотя бы потому, что этот персонаж сам по себе — миф. Причем, если медвепут — миф рукотворный, то Владислав Юрьевич — миф не сотворенный, а рожденный (кто знает Символ веры — поймет разницу).
О ком же еще писать выдуманные мемуары, как не о народном мифическом персонаже.
С другой стороны, это и создает трудности. Мифичность подобна аморфности. И хорошему писателю Прилепину, конечно, не с руки пересказывать миф. Прилепин творит своего героя, который, конечно, отличается от общепринятого, но тем, собственно, и интересен (как герой, так и Прилепин).
Конечно, очень точна первая фраза: «Теперь, когда уже можно сказать все, — мне нечего сказать вам». Здесь и самооценка, и небрежение, и признание поражения, и надежда. Наверное, с такими же мыслями Мартынов садился за воспоминания о дуэли (потому и не закончил).
Сюда же и слова о том, что ВЮ больше нравилось думать чем писать. И надо понимать, что это он сам о себе говорит.
Он ведь действительно мыслит себя Демиургом. Я думаю, ему снятся сны, где он духом бесплотным носится на твердью.
Это очень сильные находки Прилепина. Ими он, в общем, уже и показал героя.
Дальше, конечно, идет много букв. Местами текст возвышается до поэзии, местами смысл нарочито не точен. Ведь очевидно, что Сурков не может так заблуждаться по поводу Якименки. Сама революция, конечно, описанная в мемуарах, картонна. Ну и вообще, невозможно представить недобровольную смену власти таким образом, чтобы после этого ВЮ остался не только на свободе, но и в России. Впрочем, то что он жив, не очевидно.
Сам проект, думаю, родился не без влияния вот этого интервью, значит можно предположить что и Скопин — такое же для Суркова возвращение домой, как возвращение в смерть, из которой он когда-то появился, чтоб околонулевых сотворить новую Россию.
Конечно, мемуары (если их пишет не пламенный Э-д) — способ оправдаться, причем автор навряд ли это осознает. Автор думает, что говорит правду. Вот потому-то Прилепин за Суркова и нарочито ошибается, потому-то Сурков и мыслит себя Творцом.
Конечно лишь мыслит. Мы-то знаем…
Захар Прилепин.
Еще на даче я стала больше читать КНИГ, а не постинги. Открыла для себя Захара Прилепина. Очень необычный и писатель и вещи он пишет очень необычные — даже не пойму, кого он мне напоминает. Слог такой легкий и в тоже время такой точный, есть этот несомненный признак талантливости — чувствуется музыка слов. И все без этой вечной русской неприкаянности, бесцельности, дурной пустоты, заполняемой всякой мутью… А про детей написано так, что кажется, этими словами можно разбудить родительский инстинкт у любого чайлдфри… И не только про детей…
Сейчас скачала себе еще два его романа.
ПОТРЯСАЮЩЕ! Теперь я понимаю за что дают награды и ценят. Это когда ты читаешь с удовольствием, когда тебя обволакивает ТА действительность автора, когда читать интересно и захватывает, но после прочтения у тебя остается тот самый осадок смысла, которого в начале и не ждал. Да и что можно ждать от книги об экстремистской организации.однако ж. Поразительная атмосфера, очаровывающая любовь к родине и такой четкий смысл и понимание вечного поиска русского человека. Я не читал Блока и не уверен полностью, что так оно и есть на самом деле, но у Прилепина в одном из диалогов была такая фраза, метафора, якобы принадлежащая ему- «Если ты чувствуешь, что Россия тебе, как у Блока в стихах, жена, значит, ты именно так к ней и относишься, как к жене. Жена в библейском смысле, к которой надо прилепиться, с которой ты повенчан и будешь жить до смерти. Блок это гениально понял — о жене. Мать — это другое — от матерей уходят. И дети другое — они улетают в определенный момент, как ангелы, которых ты взрастил. А жена — это непреложно. Жена — та, которую ты принимаешь. Не исследуешь ее, не рассматриваешь с интересом или с неприязнью: кто ты такая, что ты здесь делаешь, нужна ли ты мне, и если нужна — то зачем, но любишь ее, и уже это диктует тебе, как быть. И выбора в этом случае не остается никакого. Неправда, Лева, когда говорят, что жизнь — это всегда выбор. Все истинное само понятие выбора отрицает. Если у тебя любовь, скажем, к женщине, у тебя уже нет выбора. Или она, или ничего. И если у тебя Родина… Здесь так же…». Вот это по-моему ответ, ответ на то, что мы чувствуем и как это надо обьяснять. Может быть, такое ощущение только у меня, но это именно то, что я считаю самым важным в книге. Глубокий поклон автору за то, что смог объяснить мне самого себя, наверное, для этого мы и читаем- в поисках себя и ответа, подобного тому, который дает Прилепин.
Про литературу
Прочитал роман лауреата премии «НАЦ.БЕСТ» десятилетия З.Прилепина «Грех». За компанию прочитал его же роман «Патологии».
Дали абсолютно по делу, понятно, почему он обошел Быкова и Пелевина. При все к ним уважении, это кристально чистая настоящая классика.
ТАКИХ описаний любви я не помню. Серьезно. А читал я много.
Его герой везде — он сам, что добавляет искренности. И его омоновец этот в чечне… Не много читал на эту тему, но тем не менее, это — явно лучшее. Куплю дяде почитать, он там служил, скажет свое мнение. Потом напишу, что сказал.
А там где про детей. Это как у Бредбери. — идеально.
Жалко что мало у него произведений.
«Санкья», его прославивший — мне не понравилась. Мне эта тема с подачи праворадикалов не сильно близка. Я как-то больше центрист.
И еще открыл стихи Анны Русс.
Вот это — абсолютно гениально:
Две твои бывшие женщины — вон идут, погляди –
В синих похожих джинсах, паясничают, веселые
С горькой усмешкой плетешься медленно позади
Небезболезненно думаешь — они под одеждой голые
Тщательно вспоминаешь все, что знал назубок когда-то
Плечи, лодыжки, спины, трогательные ягодицы
Позы, сигналы, символы зоны, цитаты, даты
Пылятся по полкам памяти — мало ли, пригодится
Внезапно ты понимаешь — все, чем когда-то жил
Белое, розоватое, бежевое, лиловое
Устья, холмы и впадины, сплетение вен и жил
Стало пустою формой, в сущности, безголовою
Женщины безголовые утром встанут, оденутся
Сделают чай, вернутся, лягут назад, защекочатся
Хочется все сначала с каждой из них в отдельности
С двумя идущими рядом чего-то другого хочется
Сравниваешь поневоле — разные, очень разные
Эта — Мадонна Литта, та — Афина Паллада
Ни эта, ни та не главная. Обе они прекрасны
И потому ни ту, ни другую больше назад не надо
С этим прощаюсь.
ПыСы. Скоро отпуск!) осталось 18 дней. Барселона трепещет в ожидании!))
Захар Прилепин, «Леонид Леонов». Серия ЖЗЛ
По целому ряду обстоятельств, Л. М. Леонов практически выпал из моего круга чтения. В первую очередь, наверное, это было связано с отсутствием его имени в школьной программе, к тому же целая полка толстенного «Русского леса» в той же школьной библиотеке придавила все ростки интереса к трудам плодовитого писателя, а отложившаяся в памяти фотография пожилого человека в старомодных очках дополняла не самое притягательное впечатление. «Известный советский писатель» — такое клише соответствовало его положению в моей литературной иерархии. Не выше и не ниже других, столь же серьёзных и суховатых по стилю и сюжетам лауреатов различных премий и членов разнообразных президиумов, с высоты своего положения величественно взирающих на суетливую толпу своих читателей. И книга о Л. М. Леонове из серии ЖЗЛ также прошла бы мимо моего внимания, если бы не её автор — Захар Прилепин, к которому я отношусь с интересом и стараюсь держать его работы в поле своего зрения. Надо сказать, что теперь, благодаря этой книге, моё отношение к Леонову сильно изменилось, но разговор здесь не обо мне, поэтому перейдём к объекту нашего внимания.
Эту книгу условно можно представить в виде триады: личная жизнь Л. М. Леонова, его творчество и то неспокойное и героическое время, в котором волею судеб было суждено родиться, расти и умереть этому незаурядному человеку. Три этих составляющих с одинаковой степенью подробности выписаны З.Прилепиным. Иногда даже с излишним вниманием к мелочам, что можно объяснить своеобразной писательской жадностью, когда не поднимается рука выбросить из рукописи найденные, пусть даже незначительные, факты. Но это может стать и плюсом, давая возможность использовать книгу как справочник по жизни и творчеству Л. Леонова. Подробно изложена родословная писателя, хотя для его матери нашлось не очень много слов, а вот отцу, оставившего семью и ушедшего с новой женой в Архангельск, внимания досталось больше. Наверное, потому, что о нём сохранилось больше сведений: всё-таки он был и поэтом, известным в то время под псевдонимом Горемыка, да и в публицистике севера России он оставил кое-какой след. И именно к нему в Архангельск и бежал Леонов из охваченной революцией Москвы. К отцу, которого он, скорее всего, не любил, и чью могилу ни разу за свою долгую жизнь не удосужился посетить. В Архангельске в то время хозяйничали англичане и французы, и Леонов, настроенный антибольшевистски, вступает в Белую гвардию. Хотя пробыл он в ней недолго, но этот факт биографии наложил отпечаток на его жизнь. Сам он скрывал этот эпизод, но угроза раскрытия тайны, безусловно, влияла на сознание и поведение. До нас Леонид Леонов дошёл многократным лауреатом самых высоких государственных премий и орденоносцем, но были в его жизни моменты, напоминающие судьбу подвергнутого остракизму Сократа. А времена были строгие и жестокие, не один из его коллег по профессии оказался арестован и даже расстрелян. А, с учётом своей белогвардейской «карьеры», считать себя в безопасности он не мог. Как классик советской литературы, Леонов вращался в среде известных советских писателей. Всем им З.Прилепин уделил некоторое внимание, но фигура Горького слишком значительна, чтобы обойти её стороной. К тому же, Горький не только доминировал в литературной жизни страны, но и играл заметную роль в жизни Леонова. . Именно Горький зарядил Леонова верой в советский проект. Эпизоды их встреч, интересные житейские подробности удачно дополнены цитированием переписки двух писателей. Как-то раньше не задумывался, что Горький жил в Италии во времена Муссолини. Правда, заметного отражения в книге это не нашло. Возможно, для Горького итальянский фашизм так и оставался где-то в стороне, поскольку не затрагивал его напрямую.
Любой человек представляет собой продукт своего времени и его судьба — отражение и преломление истории в его сознании и действиях. Не слишком вдаваясь в исторические обзоры, З.Прилепину удаётся через житейские перипетии своего героя показать и Москву купеческую, и занятый англичанами и французами Архангельск 1918 года, и Гражданскую войну, и разложение Белой армии, и махновцев, и напряжённое время в жизни страны между гражданской и Отечественной войнами, и литературную среду, и посещение писателем Америки, после чего он сказал, что уже через полторы недели пребывания там испытал пустоту… Долгую жизнь прожил Л. Леонов, свидетелем многих событий он стал или вынужден был стать.
Когда писатель пишет о другом писателе, то ему трудно (мне так кажется) удержаться от оценки не только личности объекта исследования, но и от оценки или анализа его творчества. Захар Прилепин не стал исключением. И большим плюсом книги является то, что перед нами не только прилепинские взгляды на творчество Леонова, но и взгляды на те же произведения литературных критиков того времени. Ну и, конечно, не обойдён вниманием контроль партии и персональный интерес со стороны Сталина. Интересно, что книги Л.Леонова выходили несмотря на то, что все содержали в себе крамолу, которая не укрывалась от зорких глаз контролёров литературного процесса. На что обращает внимание своего читателя З.Прилепин. Это богооставленность человека как одна из главных тем Леонова, откуда, может быть, и вытекает пессимизм его книг. Личные обстоятельства леоновской биографии нашли отражение в теме очищения социума по наследственным или семейным причинам. Много написал Л.Леонов, но мог бы сделать и больше. В 1946 году он скажет Корню Чуковскому, что «не написал и десятой доли того, что хотелось бы». Произошло бы такое в действительности, мы уже никогда не узнаем, но и сделанного достаточно для того, чтобы потомки отвели Леонову место в самых верхних уровнях литературной иерархии.
Книги из серии ЖЗЛ я бы рассматривал, как минимум, по двум критериям: как написана сама книга с точки зрения литературы и насколько удалось автору отразить личность и творчество своего героя, вызвать в читателях к нему интерес. Оценивая труд (именно труд, поскольку было переработано и отобрано огромное количество материалов) Захара Прилепина, скажу так: и по первому и по второму пунктам задача выполнена. По второму даже в большей степени. Эту книгу надо держать в своей библиотеке, хотя бы в качестве путеводителя по сложному миру Леонида Леонова. А без путеводителя в его мире разобраться будет сложно.
ЦДХ: Э. В. Лимонов и З.Прилепин.
Сходили в ЦДХ на Э. В. Лимонова и З.Прилепина.
Первый радовал новыми стихами, второй готовностью отвечать на любые вопросы. На обоих писателей пришли бесконечные толпы читателей, почитателей и просто любопытствующих. Огорчает только, что одна лиса стащила камеру, и по сему я остался без фотографий.
Э. В. Лимонов читал старые стихи, те стихи, которые любит А.Жолковский (присутствовавший в зале), и новые стихи. Зал больше реагировал на новые. На Лимонова приходили с детьми — удивительно, но вполне понятно. Больше удивляет другое. Мелькали в большом количестве бабушки. Либо, на мой взгляд, отъявленные филологички, пришедшие послушать стихов; либо старые нимфоманки, пришедшие на Эдичку; либо просто любопытствующие, которые пришли поглазеть на живых писателей. Иного объяснения — зачем им вечно молодой Савенко — не знаю.
Лимонов, естественно, пришёл не один, а с охраной — половину выступления поэта любовался этими парнями: крепким, наголо стриженными, здоровыми. Был бы девушкой… ох, стоп! Реальное эстетические наслаждение — смотреть на физически крепких мужиков.
З.Прилепин радовал байками, рассказывал и пересказывал то, о чём уже говорил неоднократно. Надо, наверное, иметь большую выдержку, чтобы раз за разом разжёвывать одни и те же вопросы из года в год. Хотел задать кучу вопросов, но отметал их все: один слишком провокационный, другой скучный и интересный только мне и т. п.
Купили «Десятку» — антологию прозы нулевых. 6-х авторов уже читал, 4-х открою новых. Подписали книгу у составителя. Когда подходил с книгой, задал вопрос, стоял, слушал Прилепина, смотрел глаза в глаза — всё нормально. Только отошёл — руки задрожали. Общается он удивительно легко — интересно было бы с ним побеседовать за пивным бокалом или чем иным.
После выступления Прилепина, понял, что нужно в это лето в обязательном порядке прочитать Гайто Газданова. Сесть и прочитать.
Что больше всего порадовало сегодня — обилие на двух встречах с писателями молодых девушек и мужиков. Актуальны Лимонов и Прилепин — как ни крути.
Быков, о вездесущий Быков присутствовал и сегодня. Не физически, но в разговорах. И, спускаясь уже в метро, видели некоего мужика, похожего на него: большой, с усиками, поднимался на эскалаторе.
Можно было бы сходить и на Вадима Степанцова, но уже не оставалось сил. Голод не тётка, да и стоять и слушать стихи несколько часов кряду — несколько утомительно.
«Черная обезьяна!» Ну и ну! Нежно мною любимый писатель Захар Прилепин подкинул очередной ребус. Парадоксально его удивительное творчество. Сначала роман «Патологии», где о бледном рефлиексирущем юноше из ОМОНа на Чеченской войне. Потом «Санькя» -коверканое имечко с я вместо, а на конце. «Грех» — роман, ну тут как раз ничего удивительного. Но каждое название по-своему цепляет и манит и прочитать нестерпимо хочется. И чувствуешь кожей, и грехи свои тяжкие и патологии на ровном месте, и всю реформу русской орфографии вместе взятую. И покаяться мысль посещает, и хочется успеть на презентацию нового романа в ЦДХ.
У метро передо мной возник заросший по уши мхом не то бомж не то пропойца. Лохматый маленький человечек, лицо и одежда которого сливались в одно темное глянцевое от жирного блеска пятно:
— Милая сударыня! Пожалуйте два рубля на развитие русского алкоголизма, — в голове всплыл абзац из рассказа «Жилка» про бомжа и пахучийего затылок, который главный герой от радости хотел поцеловать, — замшелый дядька смотрел на меня снизу вверх с нетерпеливой нежностью. В каждом глазу его мерцало по граненому стакану, на дне которого плескалась спасительная жидкость.В широченной ладони сиротливо перекатывалась желтая монетка в 10 рублей.
Прилепинщина какая-то, — пронеслось в голове. Вообщ алкашам всегда принципиально подаю милостыню. Главное, чтобы похмелье было убедительным: с тремором, шугняком, козьими глазками и признанием, что хочется опохмелиться.
Я выгребла из кармана пригоршню завалявшейся мелочи:
— Держи дружок, будь здоров!
Попыталась обойти лохматого мужичка и уже повернулась в полоборота
— Спасибо, милая сударыня, — расплылся нищий в приступе похмельного лиризма, — дай Бог вам здоровья, любви, целую вас нежно и трепетно везде, где только можно…
— Спасибо, милый! — развеселил, — ну прям обезьяна черная, ей Богу.
Целует он меня! Боюсь, не переживу такого счастья!
Прилепин разминался в буфете ЦДХ коньячком в компании важных дядек и тетек: не то организаторов, не то издателей. Высокий, крепко сбитый, какой-то весь ладный и породистый, он был похож на собственные тексты: светел, свеж, чист и донельзя внятен. Улыбался открытой, доброй улыбкой, искрился… В коричневой рубашке с бледным узором, синих джинсах и черных удобных на вид ботинках, для меня ныне и навсегда уже « полных горячей водкой».
«Севастополь» во внутреннем дворике ЦДХ представлял собой каркасный летний павильон, обтянутый клеенкой, в каких обычно размещают летние кафе.
Народу к трем часам набилось тьма. Прилепин вошел, поздоровался и тут же накрыл всех своим принудительным обаянием. Поначалу напряженная, публика быстро расслабилась и начала задавать вопросы:
— А как вы пишите?
— А что посоветуете молодым писателям?
— Что думаете о событиях в Ливии?
— Можно вопрос про вашего друга Дмитрия Быкова?
— А можно еще один вопрос про Быкова?
Когда, мужчина спрашивающий про Быкова снова взметнул своюруку откуда-то из середины зала, Прилепин не выдержал:
— А вот у нас очередной вопрос про Быкова! -
— Нет, этот про Прилепина, — обнадежил поклонник таланта.
— А кто это? — театрально развел руками Захар, он же в миру Евгений. — вот я удивляюсь нашим читателям, — продолжал он, — спрашивают промеждународную обстановку, про выборы, про «не вырастут ли цены» и «будет ли революция». Нет, чтобы поговорить про аллюзии в моих романах, тропы, образные сравнения, сюжет и прочее. Писатель в России был всегда больше чем писатель.
С вопросом откуда-то сбоку уверенно выступила студенка, гордо заявив, что пишет дипломную работу по произведениям Прилепина. Дожили, господа, до светлых дней! Теперь писателя не надо умертвлять, чтобы признать его талант. Никто не гонит его «свободный смелый дар». И тиражи перевалили за 300 тысяч.Вот счастливый, процветающий, балагурящий, сыплющий цитатами, и даже сам признается, что богат. И жена одна и детей уже четверо вот-вот будет.И дом построил, и дерево посадил и сына родил, причем не одного.
— В каком порядке лучше читать ваши романы? — спрашивает серьезный мужчина с заднего ряда.
— С последнего, — отвечает автор, — по сути, я описал в«Черной обезъяне» то, как человек вокруг себя самого создал настоящий ад и сам преврящается в паскудное, мерзкое животное. Ведь нашу жизнь создаем мы сами — больше никто. Дальше «Санькя», «Грех», «Патологии». Если в «Обезъян»е я описал «Ад» то дальше при прочтении вы будете подниматься все выше к свету. И по прочтении последнего, вам станет совсем хорошо.
Снова улыбается и скрится.
Вообще Прилепин во всех своих выступлениях бывает как-то очень трогательно нервен.
Вибрирует голосом, перебирает красивыми длинными пальцами постолу. Нежно и как-то из-за спины по-обезъяньи (пардон за сравнение) поглаживает свой бритый затылок, потом плечи. При этом коленки его вместе со щиколоткам умудряются под столом плясать какой-то немыслимый рокн-ролл .Нервничает. Но нет ощущения его неуверенности. Наоборот, его пластика крайне органична и даже театральна.
За час презентации никто не ушел, никто не заскучал. Поклонники, прильнувшие взглядами, не могли оторваться от него.
После презентации народ ринулся подписывать свои экземпляры«Черной обезъяны». Я вспомнила, что в детстве была чемпионкой области по спринту и, рванув в сторону микрофонов, оказалась второй в очереди.
» Анастасии — любви и поменьше черных обезъян!» Захар.Прочитала я на форзаце своего экземпляра новой книги. Вот уже не в бровь, а в глаз! Ведь, действительно развелось их кругом не мерено. Поменьше надо бы, ох поменьше… ?
«Чёрная обезьяна» Захара Прилепина.
Мне очень понравилось, сразу скажу. Очень. Обращаю на это внимание, потому что дальше в основном буду ворчать, брюзжать и немножко ругаться.
Вместо редакционной аннотации на книге следовало бы написать: «впечатлительным людям и беременным женщинам не открывать,» ибо три четверти страниц залиты кровью, засыпаны костями и завалены кишками как человека разумного, так и других представителей биосферы планеты Земля. Но я как раз не это первым пунктом поставлю в перечне лично моих претензий к роману. Лично меня как старого циника даже некоторым образом восхитила фантазия автора, особенно в истории с африканскими пытками. Как говорил о муравьях в печени вождь ирокезов в одном советском фильме: «интересная мысль, надо будет попробовать».
На первых же страницах нас ожидает сколь интригующий, столь и нелепый сюжетный поворот. Молодому (ну, а какому же ещё?) журналисту показывают лабораторию, где изучают всяких выдающихся в плохом смысле типов. Радуева, например (с изменённым на Салавата именем). Но не ради такого пустяка, как воскресший Радуев привели в тайные подвалы молодого журналиста. А ради подростков (они в романе будут называться недоростками — неприятное слово. А если разобраться, не неприятное, а просто непривычное), так вот, подростков, отличающихся особой жестокостью. И даже не жестокостью, а равнодушием к убийству. Зачем этого журналиста туда привели, совершенно не понятно, потому что на протяжении всего романа люди, связанные с лабораторией, будут от него отмахиваться и отбрехиваться с использованием всего богатого арсенала сюжетных средств. В этом первая нелепость. Вторая нелепость, что профессор, изучающий странных детей, вообще не в курсе, что такого ужасного они сделали и за что, собственно, сидят. Дескать, ему это по барабану, а изучает он какую-то молекулу, которая то ли должна быть у нормального человека, то ли нет, в общем, пока науке это не известно.
Но роман совсем не о детской жестокости. Точнее, немножко о ней, в том плане, что патологически жестокие дети суть просто люди, а не какие-нибудь пришельцы, и у нас у всех тоже рыльце в пушку (см. внимательно на своё детство. Лягушки? Голуби? Кошечки-собачки? Чей скелет пылится в шкафу, а?). Мысль, прямо скажем, свежим дыханием не овевает.
Но роман всё же не о жестокости, а о нём, милом-дорогом герое современной мужской (созданной мужчинами) литературы — невротике тридцати с чем-то лет. Тут у меня на подходе вторая большая претензия — вторичность образа главного героя. Невротический журналист уже был у Стогова («Мачо не плачут»), невротический отец и муж был у Иванова («Географ глобус пропил»), невротический исследователь запутанных дел — у Терехова («Каменный мост»).
Ребята, мужики, ну сколько ж можно? Давайте договоримся, что чёрнообезьянский невротик, вобравший в себя всех невротиков последних (великолепных, кстати) романов закроет уже эту тему. Ну очень прошу.
Да, и проститутки! Я никогда не понимала эту отеческую теплоту, которую некоторые мужчины испытывают к проститутке. Ну не понимала и ладно, мало ли. Не будем поминать всуе «Яму», помянем лучше «Блуда и МУДО» того же Алексея Иванова — опять в «Обезьяне» возникает с Ивановым явная параллель: болезненные отношения героя с проституткой, которая что? Правильно, погибает в конце страшной смертью.
Ещё напрягло шаблонно-сермяжное описание русской глубинки. Тоже надоело уже. Раз глубинка, значит под каждым кустом по пьянице, грязищи по колено, и прямо под нос случайному прохожему вынесут новорожденных котят, чтобы их сжечь.
А теперь о главном. Прилепин — писатель, причём моего любимого писательского типа: писатель-сочинитель. И я получила огромное удовольствие от его художественного дара. Он сочиняет вдохновенно и искусно. Он прекрасно владеет русским языком. Он тончайше чувствует сочинительский инструмент и способен вызвать эмоции одним лишь повторением междометия.
А кровь с кишками… Я просто сорвала с дерева липовый цветочек и закладывала им страницы. И было мне счастье.
Захар Прилепин «Черная обезъяна».
Захар Прилепин «Черная обезъяна». Роман. М., Астрель, 2011, 285 с., тираж 20000 экз.
Долгожданный роман Захара Прилепина в бумажном варианте доставили и в провинциальный городок Иркутск. За 400 граммов прилепинского текста уплатил 749 рублей 50 копеек. Издателю и автору приходится 289 рублей, работникам Почты почти 60 рублей, а ОЗОНовским интернетчикам — целых 399 рублей. Вывод: писать романы, издавать романы не так выгодно, как продавать и рассылать их. Вся эта бухгалтерия пронеслась в моей голове, пока получал, вскрывал и бежал на автобус. Почему-то стал читать с последней страницы и с последней строчки: «Мне ещё долго ехать». Герой Прилепина ехал в троллейбусе и пытался запомнить, в какой карман положил билет, чтобы предъявить контролерам. Сложилось неприятное ощущение, что контроль обязательно будет, да и троллейбус не сможет изменить маршрут.
Кровища, говнище, насилие и секс в равных долях, если перемешать, как это умело делает Захар Прилепин, то можно словить давно позабытые ощущения утренней эрекции. «Я выебу тебя подсвечником!» — заявляет герой привокзальной шлюхе и она ему верит — перестаёт кобениться и предлагает презерватив. Сутенеры — хачи, все-равно, отпинали героя, но он хочет спасти проститутку, хочет после её смерти усыновит её сына инвалида, хочет распутать преступления детей-убийц, но теряет своих детей и жену. А любовница оказалась кремлевским переходящим красным вымпелом. И едет он в троллейбусе один и тревожится, что войдут контролеры … Вот, собственно и всё. А ехать ему ещё долго …
Прилепин не стремится нравиться читателю, а, наоборот, специально провоцирует и раздражает. Невнятный, с первого взгляда, прилепинский текст интересен тем, что читатель может, если сможет, конечно, наполнить его своими смыслами. Как мне показалось, Прилепин возражает и Льву Толстому, и Федору Достоевскому одновременно. Достоевский утверждал, что мир не стоит и слезинки ребенка, а Прилепин говорит, что мир преспокойно существует, даже если в нем дети-убийцы не плачут вовсе. Такой мир недоростков — убийц есть сегодня у нас в России и у них в Африке, и был в древности. Толстой писал, что взрослый, греховный, порочный человек не может воспитывать детей. Дети чисты и непорочны, а взрослый их может только изувечить попытками скроить под себя. У Прилепина дети убивают взрослых, нисколько не задумываясь о сентенциях Толстого и Достоевского. Главный герой, напротив, «терпила» по жизни и смог только лицо набить своему «молочному» брату, а убить хачей-сутенеров у него кишка тонка. У любимого Прилепиным Гайто Газданова, герой, напротив, утопил негодяя и даровал свободу двум секс рабыням из восточной европы, как и герой Балабанова из «Брата два» своих на войне не бросает, вывозит в Россию из Америки проститутку Дашу, перестреляв всех её сутенеров-негров. Если Гайто Газданов задается вопросом: «Остается ли джентльмен джентльменом, если он не убивает негодяя»? То герой Прилепина ненавидит человека, но убивать людей в мирное время не готов. Герой Прилепина хороший в своих стремлениях, но не способен на поступок.
«Недоростками» Прилепин пугает обывателя, сознание которого так «радо» «приморским партизанам», что не знает, как совладать с националистами с Манежки. «Недоростков» изучают политики из Кремля. Жестокие подростки, дети-убийцы — это и есть сущность, сама природа человека, греховная и никчемная — это обезьяна, причем черная. Так считает Захар Прилепин вослед за Леонидом Леоновым. Последний был невысокого мнения о человеке. У героя нет будущего, своих детей потерял, а сын проститутки, калека не захотел, чтоб его такой отец усыновил. Влияние Леонида Леонова на Захара Прилепина огромно. И это хорошо.
Осталось ощущение, что роман «Черная обезъяна» — это переходное произведение. Прилепин набрасывает штрихи к полноцветной картине о природе человека. Пока ад и рай у Прилепина не встретились …
Боюсь, роман понравится не всем. Не знаю, захочу ли я его перечитать ещё раз. Текст равнодушным не оставит никого. Всё правда, всё о нас.
Другой футбол
Прочитал «Десятку», составленную Прилепиным, изданную Ad Marginem.
Я ведь русскую литературу этого десятилетия совсем не знаю. Ничего не читал. Имен даже многих не слышал. В последние годы из актуальной литературы читал по преимуществу переводы — европейцев-американцев. Из русских — тех, кого знаю с 80-90-х: Волоса, Хургина, Клеха, Гера, то поколение, ну, Сорокина-Пелевина при случае. Украинскую прозу, тоже, кстати, не часто открывал. В основном читал нон-фикшн и классику — русскую и мировую.
Поэтому, «Десятка» — единственный источник моих впечатлений о русской прозе двухтысячных. Понимаю, что эта небольшая антология не репрезентативна, и быть такой не может. Охотно допускаю, что другие тексты этих авторов, могут отличаться от включенных в эту книжку. Наконец, допускаю и то, что есть еще какие-то дополнительные обстоятельства, о которых я не подозреваю, но учитывать которые необходимо, потому что они переворачивают все с ног на голову или наоборот.
Но, раз уж передо мной действительно единственный источник, то вести себя я буду так, словно других не существует.
Сразу, чтобы каждый раз не возвращаться: уровень у всех высокий. Разный, но высокий. Слабых тут нет.
Книга держится на текстах Самсонова, Прилепина, Елизарова. И вот что интересно: в них нет почти ничего присущего исключительно двухтысячным.
Повесть Самсонова «Одиннадцать» о киевском «матче смерти» 1942 года. Легенда об этой встрече начала складываться сразу после освобождения Киева и окончательно сформировалась к концу 50-х. В начале 60-х она была закреплена фильмом «Третий тайм». С тех пор было много сказано и написано о том, что все было не так, и матча смерти никакого не было, просто мужики из разных стран играли в футбол, но Самсонов во многом следует легендарной версии. Художественно, это безусловно оправдано, я, кстати, думаю, что оправдано и исторически. Во всяком случае, советская цензура к «Одиннадцати» никаких претензий не имела бы. Стилистика повествования необоснованно, как мне показалось, утяжелена, перегружена, приземлена, отягощена, обильными, многочисленными, неизменными, постоянными, избыточными повторами, уточнениями и эпитетами. Но были авторы, писавшие так и в 70-80-х, так что «Одиннадцать» вполне мог бы опубликовать любой из советских толстых журналов.
Два рассказа Прилепина прекрасны. Мне видится в них казаковская традиция, хотя расстояние между ними и прозой Казакова так же велико, как между Казаковым и Паустовским или Буниным. Авторы очень разные, но ветка одна, общая. И я опять не вижу причин, по которым эти два рассказа не могли появиться в советской печати.
Наконец, «Госпиталь» Елизарова. Очень мускулистая вещь. Вот против публикации «Госпиталя» (раз уже понесло меня оценивать отношение цензуры к текстам «Десятки») были бы и Главалит, и, отдельно, военная цензура. Они была бы против изо всех сил до самого 1989 года, когда в «Новом Мире» вышел «Стройбат» Каледина. А после «Стройбата» запрещать что-то художественное об армии смысла уже не было никакого. Так что, году в 1990 мог бы появиться в печати и «Госпиталь». Нет, не мог, потому что время действия этой небольшой повести июль–август 1991. Но, думаю, только поэтому.
Интересно, кстати, был ли он написан в последние годы или, как почему-то мне кажется, лежал у автора с конца 90-х и ждал случая?
Так что, самые яркие тексты «Десятки» с двухтысячными пересекаются только хронологически. Куда естественнее они воспринимаются в контексте всей русской литературы, и советской, и досоветской. Сюжетно и стилистически они вне заданных временных рамок, как вне их и другие, хотя, конечно, не все вещи, включенные в антологию.
Пожалуй, больше других о российских двухтысячных мне рассказали Абузяров и Садулаев.
Но если повесть о чеченской войне каких-то неожиданных впечатлений не оставила, то небольшой «футбольный» эпизод в рассказе Абузярова запомнился. Потому что футбол шакирдов за мечетью после полуденного намаза, где нападающего, идущего по правому краю, «по сунне Пророка» обязаны пропустить, а угловые против правил — это вовсе не футбол «Одиннадцати». Это совсем другой футбол и уже в совсем другой стране.
Ерофеев и Прилепин
Прилепин мне вынес мозги напрочь. Потрясающий дядька. После дискуссии, которая длилась почти до 8 часов вечера — вышел совершенно счастливый, и как будто бы даже отдохнувший. Сразу на входе доносились звуки концерта с одной из сцен на эспланаде. В общем и целом вечер удался, даже улыбался шел, что редко, а тополинный пух вихрился ураганчиками теплого воздуха у моих ног ^__^
И солнышко светило, и никакой крови
КАНОНИЗАЦИЯ НБП
Сергей Беляк подарил мне роскошный, иначе не скажешь, фотоальбом «Девушки Партии».Альбом размером 310 на 240, что называется cofee-table размер.Речь идет конечно же о девушках героической запрещенной партии НБП. Адвокат Беляк защищал многих из них в судах, а фотограф Сергей Беляк увековечил их для истории.
Альбом можно уже приобрести в магазинах «Фаланстер» и Дом Культуры» либо заказать по телефону +7 -926 -600 -6-111. Двести с лишним страниц.Полюбуйтесь на ангелов и демонов.
Только у героических партий есть своя история и культура. Какая культура у «Единой России»? У КПРФ, партии горбатых завсегдатаев госдумовской столовки, какая культура?
В то время как репрессии против запрещенной НБП только усиливаются (около сорока человек осуждены с 2008 года за принадлежность к запрещенной партии. еще два десятка ожидают судов, из них только в Петербурге — 12 человек) происходит заметная КАНОНИЗАЦИЯ НБП обществом. Спектакль Франка Касторфа в Берлинском народном театре,
спектакль Кирилла Серебренникова «Отморозки» на который в Винзавод ходила вся Москва, включая семью Ельцина и господ Волошина и банкира Авена. Судьба Захара Прилепина, получившего премию Супернацбест из рук натянуто улыбающегося господина Дворковича, правой руки президента, — яркая иллюстрация этой канонизации, происходящей вопреки воле власти.Только что мои биографии вышли на Украине и во Франции, и значительное место в этих био уделено сложному и трагическому, даже назовем его загадочным, явлению русской Истории — НБП.
И это только начало.Книг будет все больше, пьес и кинофильмов. Трагическая и трогательная история партии и ее активистов, от великолепных Курехина и Летова до приморского партизана Андрея Сухорады, будет волновать последующие поколения также, а то и в большей степени, чем она волновала или раздражала современников.
С ДР, Захар Прилепин! Воюй! Живи навека! Побед тебе и твоим санькъам и отморозкам!
Поздравляю моего друга и френда,http://prilepin.livejournal.com/44954.html
писателя, певца реализма, самого громкого и талантливого из громких и талантливых Захара Прилепина с Днем его счастливого для всех рождения. Захар Прилепин в центре внимания и зависти, и не потому что успешен, а потому что настоящий. Настоящий герой нашего времени. Талантливейший писатель, лидер поколения, герой, стоящий насмерть в борьбе со злом. Таким он явился в литературу и жизнь. Тут его стали обзывать и секссимволом, и ментом, и нацболом, и гуленой и цэтэра. Пусть, все так.
Но Захар Прилепин — русский писатель. Воин.
Побед! Книг! Друзей! Дочерей и сыновей! Желаю моему другу и другу моего любимого.
О литературных репутациях
Прочёл биографию Леонида Леонова, написанную Захаром Прилепиным (странно, конечно — самого Леонова прочесть так и не удосужился, а вот биографию — прочёл).
На что обратил внимание:
Мнгократно описана история о том, как Пастернак в июне 1937 года отказался подписать письмо в «Литературную газету» с требованием о расстреле военачальников. Только из книги Прилепина я узнал, что, оказывается, от подписания этого письма уклонились также Шолохов и Леонов. В итоге их подписи под письмом всё равно были напечатаны. Но надо отдать должное мужеству всех троих.
В 1958 году Леонов не пришёл на собрание, на котором осуждали Пастернака — и даже не стал притворяться больным. «По болезни на собрание не явились Шолохов, Лавренёв, Гладков, Маршак, Тычина, Всеволод Иванов, а Леонов — не явился без причины». Уже после исключения Пастернака они с Леоновым общались.
Солженицын писал: «Леонид Леонов запретил своей жене, урождённой Сабашниковой, посещать семью её посажённого брата С. М. Сабашникова». Прилепин говорил с родственниками Сабашникова, арестованного в 1943 году и расстрелянного в 1952-м. Они подтвердили, что жена Леонова носила в тюрьму передачи брату на средства мужа. А их мать жила в доме Леонова, так что запретить жене общаться с ней он никак не мог.
Евтушенко написал стихотворение «Мёд» — о том, как в военную зиму в Чистополе некто скупает весь мёд на базаре и оставляет голодных людей ни с чем. Стихотворение, по- моему, прекрасное и звучит сильно — как обобщённый образ, не претендующий на достоверность конкретного факта.
http://er3ed.qrz.ru/evtushenko.htm#med
Но Евтушенко рассказывал, будто эта история произошла с Леонидом Леоновым. Стихотворение существует в двух вариантах — в «подцензурном» (действует «некто грузный, рослый») и в «радикальном» (действует «столп российской прозы»). Прилепин, исследовав положение Леонова в Чистополе, показал, что не было у него средств, чтобы скупить весь мёд на базаре. И вообще не был он тогда «литературным сановником», которым стал лишь после войны. Так что впредь Евтушенко следовало бы публиковать стихотворение в «подцензурном» варианте (как оно, впрочем, и напечатано в подборке, на которуя я даю ссылку).
Так и создаются репутации. Так и формируется общественное мнение. А потом говорят: «Все знают, что он…» Все знают то, чего не было и не знают того, что было.
Про рок, про русский язык и про «ЧО».
В годы моей светлой юности произошёл презабавный филологический казус. В бытность мою рокенрольным продюсером школьной группы «Млечный Путь», в теперь уже, легендарные 90-е одна филологиня среднего курса универа залетела поздним вечером на репетицию, как раз когда парни с рабочией окраины предместья Глазкова в сотый или двухсотый раз прогоняли новую вещь «Милое время». Была весна, цвела сирень, филологиня была богемно недоступна в черных шелковых перчатках под цвет черной помады на резиновых губах.
— Шлюха, — подумал барабанщик Буга.
— Никому не дам, — мысленно парировала обладательница черных резиновых губ.
Милое время. Шальная пора.
На улице рынок, слякоть и грязь
Весь торговый народ торгует вином, — пел Леша Рыбаков.
Юная филологиня пафосно и громко возопила, выскочив в центр каморки:
— Стоп! Стоп! Стоп! Это шляпа!!!
И черная густая тень богемы поглотила, накрыв целиком, нескладную и худую фигуру лидера в дальнем углу у микрофона.
-?!
-?!
-?! — выразительно промолчали все, немедленно прекратив играть.
— Торговый торгует — это таф-та-ло-гия! — по слогам отчетливо и безжалостно обрубила, как кастрировала, ученая дама.
Рыба, Буга и басист Петров перевели на меня, сказать полные ужаса и страха глаза, значит, ничего не сказать о той малой толике надежды лучащейся из каждой пары глаз, которая была видна только мне. Мне кончившему полный курс этажом выше. В Иркутском государственном университете имени А. А. Жданова на втором этаже учились филологи, а на третьем, мы, историки. Я, как аттестованный на «отлично» гуманитарий вынужден был отстоять право парней с рабочей окраины на поэзию. Право на поэзию, — я так и сказал, пафосно, но что ж?! Ответ должен быть зеркальным и пафосным! Для юной филологини я выдал онтологический во всех отношениях, спич.
— Видите ли, — нервно начал я, — категория «рынок» равно как и социальная категория «торговый народ» — суть приметы нового времени. Выражение «на улице рынок, слякоть и грязь» необычайно поэтично не в смысле, что рынок находится на свежем воздухе, не под крышей, а в том новом смысловом звучании, что вокруг нас, везде РЫНОК! Буквально: «на улице»! В русском языке, в постсоветской его редакции, еще не возникло положительного, устоявшегося синонима слову «торгаш». А «торговый народ» — удивительная находка и «торгует вином» — усиление смысла, подчеркнутость, именно, социальной новизны выражения чувств.
Буга на руках унес обмякшее тело обладательницы резиновых губ, Рыба вышел из тени, а басист Петров стал звукорежиссером на областном радио и каждый день в 6 часов утра включает для нас гимн России, гимн Новой России. Филологиню с её «шляпа» мы больше не видели, Буга женился во второй раз, Рыба не разводился, а басист Петров, наконец-то, тоже нашел своё Счастье и Надежду. «Млечный Путь» стали легендами и мастадонтами, в этом году нам уже 25! Вот, только, как и прежде на улице рынок, слякоть и грязь …
В ЖЖ Галковского читаю «предъяву» по всем правилам:
«Неизбежно получилось следующее:
«Он раскрывает рот, чтобы сцапать последние сладко размякшие, выдавленные из вафельного стаканчика сгустки мороженого».
Это безнадёжно. Здесь шесть ошибок и это фраза первая попавшаяся. Там все такие.»
И комменты знатоков филологии:
«aleksei_borisov:
Да тут всё хорошо. Даже некий стиль. Как туземец носит на шее украшения из монеток чужой страны.
Раскрыть чтоб сцапать. Сладко размякшие. Выдавленные сгустки. Сгустки мороженого. Пестня.
dmitry_korolev:
Примерно так:
1) сцапать размякшее мороженое невозможно;
2) размякшие сгустки — ну-ну;
3) выдавить сгустки — ой;
4) раскрывает… чтобы сцапать выдавленные… — выдавливаемые? не согласованы времена;
5) сладко размякшие — степень сладости от степени мягкости не зависит;
6) из вафельного стаканчика мороженое никто не выдавливает, оно вытекает само.
aleksei_borisov:
Кроме «технических» ошибок, там ошибки словоупотребления, сбиты оттенки смысла.
В разговорной речи это не так заметно, но в художественном произведении эти оттенки приобретают особую ценность.
Раскрывают чтоб показать, а не всунуть туда. Это зубы показывают, раскрыв рот.
Цапают цепко, чем там цепко цапать, зубами за размякшее чтоли.
Сгустки выходят, а не выдавливют, всё равно отвратительно такие слова применять к лакомству.
В общем, тошно от одной строчки. »
В романе «ЧО» Захар Прнилепин ответил злопыхателям маленьким шедевром о пустоте. Приведу с сокращениями.
«Утром в квартире по всем углам обнаружились плотные сгустки пустоты.
Поднимая зевающих детей, я эти сгустки старательно обходил
Умывая сына в ванной, явственно ощутил, что кто-то стоит у плиты. Вышел, почти выбежал — никого, но конфорка зажжена.
Поднялся и пошел сквозь все сгустки пустоты к выкипающим на плите яйцам, к одетым во все вещи задом наперед детям…» — сколько здесь ошибок, господин Галковский … А?
«Голос прозвенел как алюминиевая линейка по столу».
«Открыл форточку, но сквозняк подтекал еле-еле, как мазут».
«Выставил вперед руки, чтоб не удариться лбом о дверь. Медленно шел, совершенно слепой, и тут получил обидный деревянный удар в переносицу — как раз дверью. Я пропустил ее ровно промеж выставленных рук и встретил лицом косяк, стоявший в темной засаде», — какая неуютная и активная пустота! «Звонок припадочно ме6тался по пустой квартире, но никто не открывал… еще раз надавил на звонок, он снова послушно метнулся, рикошетом задел чайник, нырнул ему в горлышко, затих.». «… когда буду чайник кипятить — он не вытерпит жары, с визгом вылетит», — догадался я, доставая ключи…
Звонок сидел в чайнике, сжав зубы. Батарея еле слышно полоскала горло. За раскрытым окном детской проехал по мягкому асфальту раскаленный троллейбус. Больше ничего …
На кухне кран, ребристая плита, стул в углу — все к5ак скелеты костяные. Один чайник, как птица, пристыл в ужасе. Надо бы ему огонь развести. В нем ещё звонок прятался, я помню.
Постучал ногтем в железный бок, никто не отозвался. Поднял крышку, заглянул, вовнутрь.
На изржавленном дне было едва-едва воды, с полчашки. Я поболтал ею, посмотрел, как ржавчина перетекает по кругу.
Неловко поставил чайник на место — он лязгнул о прожженные прутья плиты, как будто зубами о железо.
Вышел из кухни и встал ровно посреди квартиры, слушая во все стороны, ничего не слыша», — ода адовой пустоте! А Вам всё сгустки не те!
Алгеброй прозу Прилепина не измерить, в правила и рамки не загнать! Смотьрите, что творит, стервец: «Здесь жил насильник: обвисшие веки, обвисшие руки, обвисшие щёки, обвисшие губы, обвисшие плечи. Если его раздеть, на нем все б показалось будто навешанным и наскоро пришитым. И лоб мягкий — возьми такую гладкую голову в щепоть, и на ней останутся следы твоих пальцев».
«три девицы, все некрасивые, на тонких ногах, с тонкими носами, в тонких пальцах тонкие сигареты».
«В Альке хотелось остаться, она была мокрой — не от пота. Казалось, что всё её небольшое крепкое тело покрывается какой-то особой скользкой жидкостью, по ней скользили руки, и все тело скользило по ней и соскальзовало в неё».
Научился у Газданова, помните: «его торжественный фрак … блестел матовым блеском вечности», «по застывшей воде навеса лилась застывшая вода дождя» (Гостиница грядущего).
Хотел было уже начертать заключительное: «Прилепин неповторимо тавтологичен», как наткнулся, на просто наитягчайшее варварство прилепинского стиля: «Обошёл, гладя ладонями стену, стену, стену, стену, стену.»
Слово «стена» Прилепин повторил пять (!!!!!!!) раз.
— Упала шляпа! Упала на пол!
И ещё, Захар правил непомнящий, Сэл и Гер — это не подходящие имена для даунов, ибо созвучно с местом сбора молодой политической элиты нашей страны, с озером «Селигер». Что за Заспасская башня?! Или, что Вы думаете, у нашей страны нет будущего?!
Что за бульварщина: «иди на Йух», не знаете, как пишется слово «Юг»?! Это будут в школах теперь преподавать нашим детям?!
Ну, ладно, постебались и славно. Прилепин пишет о низком и гадком, о «липком», снова газдановское словечко, но у всех «открывших» прозу Прилепина удивительно просветленный взгляд, удивительный, я не раз замечал.
Сочная, нажористая прилепинская проза, вызывающе пахучая, порочная и высокая одновременно, заставила меня читать взахлеб после сорока. До прилепинской прозы надо было дозреть.
Главный вопрос романа «ЧО» Захара Прилепина максимально прост: «Что более органично человеческой природе — смирение или буйство? И когда смирение из святого человека делает опустившееся ничтожество? И когда буйство делает из национального героя припадочного психопата?»
Главный ответ также максимально прост: « Господь не вправе поручить погрязшему в грехах человеку самому же истребить человейник. Могут только они — безвинные, не вкусившие плода и напрочь лишенные жалости».
В школе я был хорошистом, но «русский» у меня хромал, «четверку» мне ставили с натяжкой, чтоб не портить общую статистику успеваемости класса. Но реально я правила по «русскому» помнил едва на «три», и то, не всегда. Я был обрадован, что Галковский и его комментаторы, так хорошо знают правила русского языка, таких немного, русский язык не прост. Но я был втрое больше рад тому обстоятельству, что сегодня в России появился неповторимый писатель пишущий свободно по-русски. Прилепин сумел перешагнуть формальные правила. Важно, о чем он пишет, но главным стало, КАК он пишет! Если ты артист, то телефонный справочник прочтешь так, что зритель затаит дыхание. В Прилепине-писателе сидит артист, артист-самородок. И поэтому за русскую литературу я с огромным нетерпением спокоен!
СОВРЕМЕННОСТЬ
Из современных молодыъх писателей люто, бешено люблю Прилепина. Прежде чем клеймить позором всех юных и прекрасных, почитайте его «Санькя». Это — настоящая и очень сильная вещь. Да, я рада, что наша современная литература характеризуется и такими книгами.
Какое-то двойственное впечатление оставила книга и я долго не могла разобраться, в чем причина этого: вроде бы и читать интересно, и невозможно оторваться, а с другой стороны, местами вдруг ловила себя на том, что внимание уходит куда-то в сторону. Потом поняла: было ощущение, что читаю описание кадров фильма, практически пошаговое описание действий героев. Особенно этим «грешат» сцены драк, митингов и т. д. При этом подобная «покадровость» абсолютно не мешала при описании гораздо более мирных сцен.
Вообще, книга очень понравилась, несмотря на то, что к НБП в общем и ее лидеру в частности я не симпатизирую. А тут вдруг возникли вопросы: а может быть, не симпатизирую я им по привычке? А может быть есть здравое зерно в их идеологии? Хотя, какая, елки-палки, в нашей стране идеология и национальная идея? Живем по инерции, разрозненные и разобщенные. А страна? Что ждет страну? Бег по извечному кругу: кровавый мороз, оттепельные сопли, потом хаос, потом снова кровавый мороз? В общем, книгу нужно читать — чтобы думать и делать выводы, чтобы действовать и не превращаться в инертную биомассу, называемую блевотным словом «электорат». Ну и чтобы насладиться хорошей прозой — по-мужски скупой и жесткой, но вместе с тем образной и яркой.
Хищные цветы жизни
Главный герой — журналист, которого приглашают в закрытое правительственное учреждение, где содержат маньяков, террористов и прочих нелюдей. Там изучают причины агрессивного поведения и жестокости, так что контингент вполне оправдан. Вот только в отдельной палате он обнаруживает нескольких детей — все не старше 10 лет — которые, судя по всему, являются здесь основным объектом исследований. Главврач рассказывает, что эти «недоростки» — страшнее всех, с кем им приходилось работать. Начисто лишенные жалости, сострадания и вообще каких-либо чувств к другим людям, они могут убить так же легко, как сломать игрушку. Откуда взялись эти дети, персонал умалчивает, но позже герой натыкается на дикую историю, случившуюся в провинциальном городке — в обычном жилом доме среди бела дня неизвестные вырезали целый подъезд, не пощадив никого. И ходят слухи, что нападавшие были совсем еще дети… Это жуткое расследование с головой затягивает журналиста, и без того запутавшегося в своих отношениях с женой, любовницей, детьми и полузнакомым политиком Велемировым, который лично курирует работу с «недоростками» для каких-то неясных целей.
Тяжелый, тягучий, липкой тьмой полный роман. Муторный. Из пауз и оглушительной тишины (фраза «надо было что-то сказать, а что — не придумалось» встречается постоянно), разворачивающийся в голове арт-хаусным фильмом, без музыки, зато со звонким эхом от хлопнувшей двери. Продираешься сквозь него, словно в июльский полдень идешь по раскаленному городу, царапаясь о сухой воздух. Поначалу связное, повествование постепенно начинает рваться, перемежается вставными историями, распадается на части вслед за миром, где такое возможно, — или вслед за сознанием главного героя, пытающего справиться с тьмой снаружи и внутри себя. Неприятные герои, жуткая до отвращения история — и вместе с тем узнаваемый прилепинский язык, сочный, емкий, превращающий чтение в почти мазохистское удовольствие. А местами — и во вполне эстетическое. Как всегда великолепны у него эпизоды с детьми и с женщинами (в те моменты, когда герой действительно любит) — эти сцены бритый омоновец-лимоновец устрашающего вида пишет так, что внутри что-то сжимается, и ты сидишь, оглушенный, как будто это все — с тобой, про тебя — как будто твои… Тем страшнее наблюдать, как легко потерять такое отношение, как мало нужно человеку, чтобы вылезла из него бесчувственная обезьяна.
Самая жанровая книга Прилепина, вполне себе триллер с почти фантастической фабулой — и в то же время сильная психологическая проза с непременной социальной темой. Параллели с нашими «недоростками» разоблачаются фигурой Велемирова, имеющего реальный прототип — ведь у Прилепина тоже есть такой полузнакомый политик, земляк, занимающий один из ключевых постов в правительстве. Наиболее спорный момент книги — финал, сколь напряженный, столь же невнятный. Открытый — в том смысле, что выбирать трактовку приходится читателю. Но варианты есть, и есть среди них тот, который меня вполне устраивает — так что я прощаю автору этот постмодернистский финт. Сложно сказать, насколько «Черная обезьяна» — шаг вперед по сравнению с ранними книгами, но это точно развитие мастерства автора — у Прилепина получилось написать более «литературную» вещь, сохранив при этом фирменный почти публицистический реализм.
Интересное мнение
Россия нуждается не только в стремительном выдворении тех, кто находится здесь незаконно (вообще-то это нормально), но и в максимально быстром обеспечении мигрантов элементарными социальными благами…
Спасибо Захар Прилепин! За творчество и за статью.
Нашей власти, а точнее известному всем корпоративчику, всё равно кто будет обслуживать её нехитрые интересы — нужна бесправная и желательно бесплатная рабсила. Они не гастерам права дадут, они коренных граждан лишают последних. Для власти все кто населяет эту страну — не люди, а мусор. Власть не обеспечивает главного — верховенства ЗАКОНА, защищающего права людей!
Когда граждане РФ вернут себе ПРАВА ЖИТЬ, РАБОТАТЬ, УЧИТЬСЯ, ДУМАТЬ, ВЫБИРАТЬ В СВОЕЙ СТРАНЕ, тогда и с иностранцами всё устроим по-хорошему.
наслаждаюсь Захаром Прилепиным, наспех, как-будто боюсь неуспеть., а говорила, что с экрана вовсе не читаю)
захар прилепин «санькя»
вообще, долго не тянуло ни читать, ни смотреть., но неожиданно для себя очень понравилось. о революции, которую хочет совершить молодежь, потерянном поколении, любви и отношениях, смерти. написано просто, легко. надеюсь дочитать сегодня.
правда, внутри после того, что прочла, ощущение опустошения. но, возможно, тут дело и не в книге. кризис: -)
Прилепин — лучший писатель сегодня. Настоящий писатель. «Санькя» — вещь страшная, потому что реальная. За много лет — это первый писатель в России, который не рассказывает анекдоты различных жанров, а делится пережитым. Ни он, ни его герои не остановятся в жажде настоящих перемен. Я так не умею, то ли в силу слабого характера, то ли врождённого провинциализма. Хочется отсидеться, пережить, переждать, чтобы без революций, войн и катаклизмов. А вот Прилепин говорит, что не получится. Что в любом случае придётся отвечать и действовать. И нужно быстренько определяться, за что ты будешь отвечать и как действовать. Есть ещё «Метаморфозы». Но там про чеченскую войну. Книга строго для мальчиков, сплошное пиф-паф, но тоже на очень высоком художественном уровне, как и всё у Прилепина.
Книга, которую совсем не хотелось растащить на цитаты, которую просто невозможно разодрать на цитаты. Разве можно разобрать по цитатам жизнь? Свою ли, чужую ли, неважно. Да и как цитировать любовь или ревность, жизнь или смерть, войну или мир?
В книге нет красивых фраз, готовых выводов и идей. В ней есть то, что гораздо важнее — она заставляет думать. И еще — помнить. Героиня книги произносит такие слова: «Там, где заканчивается равнодушие, начинается патология». И это, пожалуй, единственная мысль, с которой я готова не согласиться, ибо по моему мнению, патология начинается вместе и одновременно с равнодушием. Она страшная, эта книга: жуткая и неприкрытая правда войны, страх перед лицом собственной смерти, ужас вины за гибель товарищей, горе от потери друзей. Возможно, она вселит ужас, но одно точно — ни за что не оставит равнодушным.
Патологии? Чем бы ни была отравлена жизнь в мирное время — ревностью, разлуками или неразделенной любовью, она гораздо более ближе к норме, чем война, какими красивыми словесами она бы ни сопровождалась. Эту патологию не оправдает ни смелость, ни героизм, ни самопожертвование.
Мой новый герой
Вообще-то, быть моим любимым автором дело абсолютно неблагодарное, ибо звание сие как переходящее красное знамя — сегодня им может размахивать Владимир Сорокин, а завтра в него может с достоинством задрапироваться Дина Рубина, что не мешает три дня спустя использовать этот малофункциональный предмет в качестве пледа в сырую погоду леди Агате. Но вот случилось нечто!
Читаю уже третью книгу Захара Прилепина и до сих пор не чувствую пресыщения его прозой. Дело в том, что я, как правило, более двух книг одного автора стараюсь не читать, потому что автоматически начинаю подмечать схожесть персонажей в разных произведениях, схожесть событий, мыслей, а также приемов автора. Я долго ломала голову над причиной этой своей необъяснимой любви, а потом внезапно поняла.
Просто мне очень импонирует позиция автора, его образ, сложившийся у меня под впечатлением прочитанных произведений. Прошу прощения за банальность, но это воплощение моего (подчеркиваю, моего!) представления о Настоящем Мужчине. Знает, куда он движется. И способен провести этим путем еще кого-то. Может быть суров и даже жесток в подобающих этому ситуациях (война, угроза семье, близким людям). И вместе с тем очень трепетно и бережно относится к женщине, особенно Любимой.
Еще раз прошу прощения, теперь уже за обилие заглавных букв в записи, но когда я читаю то, как герои Прилепина отзываются о своих женах-любимых-подругах, у меня перед глзами автоматически всплывает заглавная буква.
«Санькя»
Тяжело, ломано, колко.
Я видела тех, кто идёт за героями романа, я люблю их безудержно: но страшно и горько за них, за нас, за себя, за «того парня».
Когда-нибудь эта книга станет, я думаю, своего рода документом эпохи.
И то, как её будут читать, что говорить о ней станут — покажет, к чему мы пришли.
А может, и не покажет ничего: куда идти нетвёрдой поступью гулкой пустоте, цепко обнимающей нас изнутри?
Черная обезьяна, детская армия и подобие сына
После «Черной обезьяны» остался в смешанных чувствах. Из всех романов Прилепина этот — самый сложный и неоднозначный. Особенно в сравнении с моим любимым «Грехом», который всего меня перепахал. Из страха разочарования не полез в прежние тексты для проверки ощущения, но у меня сложилось твердое убеждение, что прежде Прилепин не сыпал так матом, как здесь, а расистские моменты в русле отношения к кавказцам разных его персонажей в разных текстах начали уже раздражать. Неужели подобная ущербность мышления на фоне растущей в стране ксенофобии так и останется доминирующим ответом современной русской литературы на проклятые вопросы больного общества?
Тема жестокости вообще и детско-подростковой жестокости в частности способна завлечь кого угодно на высоты или глубины, которые не всегда стоят постижения. Сцена штурма города детьми с венками на головах — самая запоминающаяся и впечатляющая (причем, совершенно без мата). Впечатляющая чувством, а не мыслью, что всегда нравится мне в литературе. Осиротевший сухорукий сын проститутки, которого рассказчик пытается нелепым образом усыновить — обратная сторона сюжета, тень понятия «ребенок», нечто эфемерное и хрупкое, недолговременное и абсолютно безопасное. Между ними вьется нить повествования в мире без любви и чистого воздуха, свободного от вони чего-нибудь разлагающегося, через кабинеты администрации президента и притоны привокзального блуда. Взрослые люди не носят розовых очков, но я всю свою жизнь был готов повторять за одним из персонажей Феллини: каждый имеет право на два гроша надежды. Кажется, русские литераторы нашего времени не считают возможным оставлять читателю надежду, хотя бы на грош, из страха приобрести дешевую популярность. Может быть, их заблуждение делает нашу повседневную жизнь хуже, а не лучше?
Книга Прилепина «Это касается лично меня»
Началось за упокой, а кончилось за здравие; спасибо Вам за это.
Есть проходные. Наверное: ещё бы раз перечитать.
А многие — хлещущие по сердцу или где-то около, неосознаваемые, как любимое и непонятное до конца, но прекрасное. Чем дальше, тем горячее в груди, тем больше чуется, думается, и плачется почти
Захар Прилепин
Я обожаю Прилепина. Мне нравится его чувство юмора, его чувственность, мне нравится, что у него есть идеалы. Что он любит жизнь. Он увлечен этой жизнью. И ещё мне нравится, что у него большая семья, любимая жена и, кажется, уже четверо детей. Обожаю его публицистику. Читала два его романа. Такой он цельный, что дух захватывает. Я бы даже сказала, что горжусь, что есть такой парень у нас в России — писатель Захар Прилепин.
И снова о Захаре Прилепине, точнее о его книгах и их влиянии на меня. Сейчас в прочтении «Terra Tartarara» и я снова а) испытываю колоссальное удовольствие от слога, от прозы — по-мужски скупой и жесткой, но вместе с тем образной и яркой; б) терзаюсь муками совести по поводу своей инертности.
Ёлки-палки, я ведь готова подписаться под каждым его словом, под каждой его мыслью. Я ведь тоже вижу, что страна летит вверх тормашками в эти самые тар-тарары. Под неслышные овации и бурное злорадствование, наверняка. И мне ведь тоже иногда (вот оно, ключевое слово!) становится обидно, что это происходит с той страной, в которой я живу и работаю. И я ведь не хотела бы отсюда уезжать, но в последнее время эти мысли предательски часто закрадываются в мою голову, вот в чем парадокс.
Не буду писать о всех, скажу о себе: до недавнего времени я буквально гордилась тем фактом, что не читаю никаких новостей, кроме тех, что напрямую касаются моей профессиональной деятельности. А теперь понимаю, что, наверное, гордиться тут и нечем. Исключая из своей жизни телевидение и прессу, я оправдывала себя тем, что «не позволяю пудрить себе мозги». Дескать, влияние официальной пропаганды на себя я исключила, уж предоставьте мне право делать независимые выводы на основе своих наблюдений. Ан нет, Марина Сергеевна, делать «независимые» умозаключения вы не можете, исходный материал-то отсутствует!
Тут вот еще подумалось: вполне же может быть, что нынешняя информационная политика на то и расчитана — обработать тех, кто обработке поддается, и «выключить» из процесса тех, кто может думать?
Резюме: в жизнь включаться придется. И смотреть/читать/слушать новости тоже. Только с умом. А кто бы еще порекомендовал хорошую оппозиционную прессу?
Новый русский реализм.
Назовём имена: Захар Прилепин, Сергей Шаргунов, Герман Садулаев, Алексей Иванов, Алексей Варламов, Андрей Геласимов, Денис Гуцко, Роман Сенчин, Василина Орлова, Михаил Елизаров, Дмитрий Орехов, Алексей Евдокимов, Дмитрий Новиков, Михаил Тарковский.
Но номер один, лидер здесь — Захар Прилепин, конечно. Все эти имена — это новая русская литература. Казалось, что после радиации постмодернизма она никогда больше не возникнет. А вот нет. Получите, распишитесь. Не знаю, насколько адекватен реальности был Виктор Пелевин, моё неприятие его прозы слишком велико, беспристрастно судить не сумею. Но вот пришли эти товарищи и всё встало на свои места. Это — социальная, даже политическая проза. При этом, она художественная, что делает её возможности, её воздействие многократно сильнее, чем, например, политические демонстрации на Манежной площади. Как минимум, Захар Прилепин — это современный Солженицын. Это по меньшей мере. И человеческие качества, и сила таланта сопоставимы очень. Литература бы не знала этих имён, если бы возможна была свободная политическая деятельность в нашей стране. К сожалению или к счастью, я не знаю, но всё повторяется, как и в 19-м веке: политические проблемы вытесняются из общественного обсуждения и становятся объектом художественного и философского осмысления, анализа. Во многом под давлением этих авторов и развития информационных сообществ в интернете, власть сдвинулась в своей информационной политике. Но не о том речь. Речь — о литературе. Как вы оцениваете эту литературу? Кого уже читали?
Прилепин моими глазами)
Захара Прилепина принято называть самым модным на сегодняшний день современным прозаиком, еще бы, с такой захватывающей биографией: участник боевых действий в Чечне, затем в политическом движении. При этом он молод (1975 года рождения), что делает его особенно привлекательным в глазах сверстников. Неслучайно критик Л.Данилкин называет его «Героем нашего времени».
Наше время… Что такое вообще «наше время» и почему именно Прилепин его «герой».
Говоря о современности, лично меня, например, охватывают сразу несколько довольно противоречивых чувств: с одной стороны — в некторой мере чувство гордости, что я живу сейчас и лично являюсь свидетелем происходящих событий, с другой стороны необъяснимая горечь смешивающаяся с сожалением о том, какой стала наша страна, что ее ожидает в дальнейшем, есть ли у нас будущее вообще.
Сейчас 2010 год, я назвала бы его кануном… Почему? Канун для меня — это время «пока еще можно»… скоро наступит время, когда снова «будет нельзя»…Я говорю о свободе творчества. Мы все хорошо помним советскую эпоху, помним ее цензуру, как общественно-политическое явление общества. Не думаете ли вы, что на смену существующей сейчас свободной неконтролируемой литературы, в Россию грядет новое тоталитарное искусство… Что ж, принято говорить, что «показатель уровня государства — тип цензуры», кажется сейчас все порядке … или нет?
Вернемся в 2009 год, ибо в этом году господин Данилкин выпускает книгу «„Нумерация с хвоста“ — путеводитель по русской литературе 2008 года».
Здесь критик говорит о том, по какому роману историки будущего смогут восстановить атмосферу 2008 года в России? Почему центральной фигурой в литературе стал Захар Прилепин?
Действительно почему? «Предполагалось, — пишет Л.Данилкин, — что Прилепин явился в литературу в первую очередь для того, чтобы сообщить о своем экстремальном жизненным опыте». Так ли это? Давайте разберемся. Действительно, мы видим, как война в Чечне отразилась в «Патологиях», деятельность НБП — в «Саньке». Но уже в третьей книге писателя, которую мы здесь и рассмотрим более тщательно, его роман в рассказах и стихах «Грех и другие рассказы» мы увидим совсем другого Захара.
Кто такой герой З. Прилепина? Л. Данилкин пишет, что особо любопытно, что герой — сам Захарка. В фабуле рассказов лежит его собственная жизнь. Это он сам разгружает хлеб в магазине («Карлсон»), это Захар идет на разборки с бомжами, чтобы спасти якобы украденных щенков («Какой случится день недели»), он же пьет водку с приятелем прям на улице, а потом прогуливается с ним же по книжным магазинам («Карлсон»), вышибала в клубе так же лично сам автор («Шесть сигарет и другие»), юноша в деревне («Грех»), сержант в Чечне («Сержант»), один из соседей за стенкой («Сосед»)…Такой многоликий главный герой…
Но, на мой взгляд, особо важно обратить внимание на то, что автор не просто является главным героем своих рассказов. Он, как бы зритель в кинотеатре…одновременно и участник, и фон происходящих событий. И чувства его так же многогранны. Неслучайно Л. Данилкин сравнивает его с «Героем нашего времени» Лермонтова. Захар из рассказа в рассказ, погружен в непрерывную рефлексию.
Казалось бы, о чем может рассуждать гробокопатель… «Вот чего я никогда понять не могу, так это речей у могилы. Стоишь с лопатой и бесишься: так бы и перепоясал говорящего дурака…стыдно людей слушать, откуда в них столько глупости»[http://vkontakte.ru/#_ftn1|[1]] («Колеса» [115]) или, сравним размышления уже взрослого Захара:
» — Сегодня понедельник, — сказала она, хотя была суббота.
— А завтра? …
— Воскресенья не будет…
— А что будет?..
— Счастья будет все больше и больше.» («Какой случится день недели») [42].
с ним же, но еще семнадцатилетним:
«Как все правильно, боже мой…светло. — Как правильно, боже мой. Какая длинная жизнь предстоит. Будет еще лето другое, и тепло еще будет, и цветы в руках….» Но другого лета не было никогда». (Грех [72])
Обратим внимание на алогичность привычного восприятия героя, у Прилепина он выглядит совсем иначе, его семнадцатилетний герой («Грех»), кажется, вовсе лишен свойственного этому возрасту юношеского максимализма, он надеется на другое лето, которое будет еще лучше прежнего, но автор-фон-голос подсознания остающийся за кадром как бы отрезвляет зрителя «другого лета не было никогда». А у взрослого Захара (в «Какой случится день недели») дела обстоят иначе, несмотря на видимую неизбежности смерти, герой настроен на позитивный лад «счастья будет больше и больше» и автор-фон здесь ему не противоречит.
Важно обратить внимание на Прилепина-лирика, с какой почти бунинской лиричностью его герой описывает свои ощущении после прогулки по яблочному саду.
Сравним: у З. Прилепина: « Они шли по саду, оглядывая еще зеленые, тяжелые, желтые сорта, к той яблоне, чьи плоды были хорошо и сладки уже в июле….Когда Захарка откусывал крепкое, снятое с ветки яблоко, ему казалось, что Катин смех выглядит как эта влажная, свежая, хрусткая белизна». («Грех»)[49].
У И. Бунина: «Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и — запах антоновских яблок… Мужик, насыпающий яблоки, ест их сочным треском одно за одним…» («Антоновские яблоки»). Так классически верно описывает герой свою «яблочные» ощущения, так тонко переплетающиеся с влюбленностью в двоюродную сестру Катю. И здесь мы снова не можем не обратиться к Бунину, но уже к другому его рассказу «Натали» из сборника «Темные аллеи». Герой Прилепина так же, как и бунинский герой проводит лето в обществе двоюродных сестер и влюбляется в одну из них, хотя притягательными находит обеих. Тот и другой герой грешен. Но вот само понятие греха будет у авторов различным. Кто же более грешен тот, кто поддался искушению или тот, кто устоял, но осознает свою греховность. Нам кажется очевидным, что грех, чтобы быть именно грехом должен быть фактически совершен. Прилепин думает иначе: «…Всякий грех…всякий мой грех будет терзать меня… А добро, что я сделал легче пуха. Его унесет любым сквозняком…» [71] («Грех»). Таков прилепинский герой, вот он какой герой нашего времени: думающий, чувствующий, «изломанно, странно любящий, …теплой крови, которой течь и течь»…живой настолько, что кажется никогда он не умрет. Но этот же писатель, становясь лириком (и кстати, где именно находится эта грань между лирикой и прозой) пишет такое стихотворение:. . .
звук колокольчика
запах цветов
ты
в одиночестве танцующая вальс
на холме
твои ножки так соблазнительны
самый светлый сон мне приснился
в трясущемся грузовике
где я затерялся среди трупов людей
расстрелянных вместе со мною
А вот теперь, уважаемые искушенные читатели, скажите мне, как же так, как же такой живой герой, видящий такие светлые сны и, вдруг, оказывается «затерявшимся в грузовике среди трупов»?
Суровый жизненный опыт писателя и его тонкое, лирическое восприятие жизни сделали его талант особенно редким. Именно этот ни с чем не сравнимый контраст делает Прилепина особенным прозаиком-лириком. Его смелая простота, обыденность, повседневность, стертые границы между обычной жизнью и войной, между восприятием юноши и взрослого несут в себе совершенно ясно очерченный нравственный мотив: неважно кто ты и где находишься, неважно, кем ты работаешь, и даже сколько тебе лет…главное, чтобы ты осознавал свою суть и оставался верным себе и своим близким
Читаю Прилепина. Против воли, поперек души — но нравится же, блин.
Захар Прилепин, конечно, почти гениален. Неправильно написано, он, скорее, гениально органичен, вписываясь в любые повороты современного общества. Очень редко можно встретить и пронять всю великолепность настоящего русского языка в современной литературе. Я и не думал, что говорю на таком языке. Читаю сейчас прилепинскую сборку эссе-заметок, и радуюсь каждому отточенному, выровненному предложению. И, даже, мат не является шлаком в его языке. Радуюсь совокупности метафор и замечательному слогу. Мне-бы так научиться. Спасибо дядьке, что не дает забыть национальность нашу делом своим. ? То-бишь — ободрямс, уверенный и решительный!
Дай Бог России побольше таких литераторов. Всем «ня», да…
Просто открытие для меня русский писатель Захар Прилепин. Прочитал практически все, что у него есть. Это нечто. Настоящая классическая литература. ПРОСТО литература. Со смыслом. С моралью. Без трэша и угара. Давно не читал ничего подобного. Самое смешное, как узнал про него. долгое время нравится рэп-группа «25/17». Один из них ведет программу на интернет-телефидении. Называется «Передвижники». и вот гостем программы стал Захар Прилепин. Рэппер Андрей Бледный прям расхваливал его в своем блоге. Вот и решил довериться вкусу Бледного. Не прогадал.
Первая книга, которую прочитал — сборник рассказов «Ботинки полные горячей водки». Согласитесь, название себя продает… «Пацанские рассказы» — так пишут в аннотации к книге. Иногда грустные, больше — вселые рассказы. Ненапрягающее чтение. Отличный слог. Потом был «Грех». Тоже сборник расскозов. И это, ребята, круто!) Очень советую. Так же как и «Санькю», про революционера в далеком замкадье. Так же как и «Паталогии» про Чеченскую войну. Боялся читать. Тема настолько избита дешевыми сериалами и бульварным чтивом, что стала терять значимость. Но Прилепин…
Так же как и «Черную обезьяну» — новую книгу, где идет смешение жанров…
В общем, за долгие годы нашел такого автора, что, прочитав первую книгу, жалеешь, что не знал его раньше)
Захар Прилепин «Санькя»
Нелюбовь к русской литературе мне привили в школе. Читать «высокие произведения» о неинтересных мне вещах было мучительно. Помня об этом первом неудачном опыте, я до недавнего времени ничего из русского не читал (кроме Жванецкого, которого давно, много и с удовольствием). И вот по чистой случайности, в руки попал «Санькя»…
Прочел залпом, получив квартальную порцию кайфа. Во-первых, прекрасный язык — простой как тульский пряник, энергичный. Страницы искрят. «Очаровательное железо» — сами понимаете насколько это круто, а коли нет, мне вас жаль сердечно. Во-вторых, запоминающиеся сцены — прям ей-богу смотришь фильм в «пять дэ».
Даже не сомневаюсь, что интернет пестрит отзывами, в которых народ пытается докопаться: кто же на самом деле этот Санькя: герой нашего времени или несчастный ублюдок. И спорят, возможно, о том, что герой нашего времени — несчастный ублюдок. У меня нет желания пилить опилки. Скажу только, что по-честному Саньку нельзя ни любить, ни ненавидеть. Он обычный чувак с засранными мозгами, только в отличие от большинства, имеет смелость действовать, чем вызывает невольную приязнь. Ему бы вот еще думать научиться — ведь за просто так умер пацан — за какие-то невнятные инфантильные идеалы, которых добивался самым примитивным способом; потому резко возросший уровень плюмбума в его организме вполне закономерен.
Если честно, я вряд ли запомню самого Саньку надолго — он для меня, как это не дико, — не главный персонаж в книге. С моей точки зрения важнейшие слова произносит старик, у которого остановилась заночевать вся эта революционная шобла-ёбла, когда их волга застряла во снегах, именно этот старик — самый важный: потому что во многом на таких как он — выдержанных и терпеливых — существует Россия, на 17 стариках; вопреки убеждениям Саши, не на «проклятых сыновьях», коих она «пожирает».
В общем и целом, Прилепин как писатель — однозначно крут. Буду и дальше читать, купил как раз на выходные сборник рассказов «Грех», думаю отлично проведу время.
Ну и вот, та самая цитата, дедов монолог, повергший меня в восторг.
«Я весь чай выпил давно, весь хлебушек свой прожевал. Теперь чужой чей-то ем. И говорю вам: скоро побежите все, как поймете, что от вас устали. Но бежать будет некуда: все умерли, кто мог приютить. В сердцах ваших все умерли, и приюта не будет никому… Думают сейчас, что Русь непомерна во временах, вечно была и всегда будет. А Русь, если поделить всю ее на мной прожитый срок, — всего-то семнадцать сроков наберет. На семнадцать стариков вся Русь делится. Первый родился при хазарине еще. Умирая — порвал пуповину второму, что родился спустя семь десятилетий. Третий Святослава помнил… Пятый в усобицу попал, шестой — татарина застал… Двенадцатый в смуту жил, тринадцатый при Разине, четырнадцатый при Пугаче… Так до меня дошло быстро: семнадцать стариков — сего ничего. Нас всех можно в эту избу усадить — вот те и вся исторья… Мы-то в юность нашу думали, что дети у нас будут, как сказано было, — не познавшие наших грехов, а дети получились такие, что ни земли не знают, ни неба. Один голод у них. Только дурной это голод, от ума. Насытить его нельзя, потому что насытятся только алчущие правды… Вы там в церкву, говорят, все ходите. Думаете, что, натоптав следов до храма, покроете пустоту в сердце. Люди надеются, что Бога приручили, свечек ему наставив. Думают, обманули его. Думают, подмяли его под себя заставили его оправдывать слабость свою. Мерзость свою и леность, которую то милосердьем теперь назовут, то добротой. Чуть что — и на Бога лживо кивают: „Бог так решил. Бог так сказал. Бог так задумал“. И снова гребут под себя, у кого на сколь когтей хватает. А откуда им, глупым, знать, что Он задумал, что по Его воле, а что от попустительства Его?.. И печаль не о том, что ничтожен человек, а то, что он зол в своем ничтожестве. Чем больше замечает, что другие его ничтожество видят, тем злее становится… Нету выхода вам больше, так."'
Первое, что впечатлило это чертовски живые образы.
Диалоги выписаны без вульгарщины, но ощущение будто со своими ребятами говоришь.
Вот прям со двора.
«Санькя» — это не ближайшая аллюзия на всем осточертевшее «НБП», не программный манифест самого Прилепина.
Это почти горьковская драма. Известнейший русский вопрос обретает не ответ, но новую форму.
Сейчас все знают что делать, но стоит ли?
И автор отвечает на этот вопрос весьма достойно.
После недавней встречи пока щё премьера Путина с российскими писателями, где Прилепин задал «неудобные» вопросы, я решила наконец узнать, чем же ещё знаменит писатель Прилепин. И начала с несложной для восприятия «ТТ». Это — сборник эссе писателя за один (2008, как я поняла) год. Это очень отлично, что эссе разноплановые, прямо самое оно для знакомства с писателем. После прочтения книги мне теперь кажется, что я знакома с Захаром уже давно.
Сначала можно было подумать, что Захар Прилепин — такой лысый быдлан из какой-то деревни в рязанской области. Но его мнение о других русских писателях и поэтах, его глубокая эрудиция в этом вопросе, его политические убеждения — всё это заставляет ценить писателя как уважаемого человека.
Не знаю, как в художественной прозе, но здесь Прилепин пишет, как его учил, кажется, Лимонов, — записывает то, что у него в голове. Никаких там вымученных фраз, оборотов и т. п. Поэтому чувствуется, что писатель говорит нам Правду. Конечно, не со всеми утверждениями и не по всем вопросам я с ним согласна, но это и не важно. Важно то, что он действительно верит в то, что пишет, и действительно хочет чтобы читатели его книг задумались и может быть сделали мир вокруг себя чуточку лучше. Мне кажется, это истинное предназначение писателей. Ну может быть не всех, но русских точно. Которые всегда в России больше, чем просто писатели.
«Чёрная обезьяна»
Кто согласится заменить один ад — другим?
Любой, при условии если другой ад — вымышленный и существует только у тебя в голове.
Герой последнего романа Прилепина — журналист, погрязший в семейных неурядицах — узнает о существовании детей-убийц, не рефлексирующих по поводу своей безжалостности. Расследование никуда не приводит и превращается в бесконечное бегство от себя самого. Грязь, боль, уродства — все это есть в каждом прилепинском произведении. Только здесь это всё не раздражает.
Здесь это смотрится органично.
Как будто так и надо.
Впрочем, дети-убийцы отходят на второй план, когда речь заходит о детях самого героя.
Разрушенная семья. Любовница, которой нет дела до тебя и твоих детей. Бытовая разруха.
Всё это рвется из строк глухим безысходным отчаяньем.
Очень жизненно. Очень лично. Как у Прилепина получилось так хорошо — ума не приложу.
Последняя глава — об упорядоченности быта. Прилизанном. Рассчитанном поминутно. Выхолощенном.
Я бы не хотел так жить. Ни так, ни этак.
Читайте «Чёрную обезьяну», и тогда, может быть, вам что-то станет понятно.
Захар Прилепин. Санькя
Дочитала «Санькья»…
Не смотря на то, что это 100% не моя тема, могу сказать, что книга понравилась. В первую очередь языком: автор пишет просто, без изысков, но очень правдоподобно. Хочется сказать всем известное «Верю!» А еще из-за того, что для меня она оригинальная, я таких книг не читала.
Главный герой Санькя (так его певуче называют дед с бабкой), Саша, Александр Тишин, мальчик 25 лет, живет в России примерно в начале 90-х годов. Моя полная противоположность — может быть поэтому мне было очень интересно читать. Я абсолютно и полностью аполитична, Саша имеет определенные политические пристрастия, защищает их активно, даже агрессивно: начинается все с мелкого хулиганства, митингов, продолжается разгромом города, грабежом и, наконец, заканчивается военным захватом административных зданий. Собственно об этом и вся книга — о «революции», которую руками таких вот молодых людей пытаются провести более умные, хитрые и сильные. Но об этих сильных в книге почти не идет речь, книга не о них, а именно об обычном рядовом парне, который сам не знает, что хочет от жизни, но точно ненавидит всех — так, на всякий случай. При этом сам Саша думает, что он-то точно понимает зачем все это делает, только вот мне, читателю, он забыл об этом рассказать, вернее нет — не забыл, он устал об этом говорить и спорить, он просто ЗНАЛ, что все вокруг плохо, все дураки, и это все надо выкорчевывать силой. Если честно, меня раздражает такой подростковый максимализм. И все время мне хотелось ему сказать: Саш, а ты не думаешь, что ПРАВДА, она всегда субъективна — у каждого она своя.
В книге много политики, много рассуждений о судьбах России, любопытно, но мне это не интересно, говорю без купюр. Мне были интересны внутренние переживания героя, хотя они довольно скупы, были интересны мысли Саши насчет деревни и его бабушки с дедушкой, его отношения с матерью, его странная любовь. Как Прилепин в точку описал чувства молодежи по отношению к своим старикам (бабушкам и дедушкам) — безусловная любовь, самая что ни на есть чистая и детская, настоянная на жалости и грусти с каплей брезгливости и щепоткой тоски. Ну ведь правда! Еще одна глава, во время которой я плакала — похороны отца Саши. Это настолько цепляет за душу! Нет, не сам факт смерти, а именно процесс. Боже, сбереги нас от этого!
Есть в книге один переломный для меня момент — когда мои симпатии к Саше исчезли, дальше осталось только раздражение на то, что он ВСЕ делает не правильно. Именно до этого момента все могло измениться в жизни Саши Тишина, и я так надеялась, что так и будет. Момент когда Саша из хулигана превратился в откровенного грабителя. Вот зачем он грабил того мужика? какие политические цели он при этом преследовал? Именно после этого поступка Саши я поняла, что он не революционер, что он не борется за идею, а просто бандит. Если что, идея Робин Гуда и коммунистов о разграблении нечестно нажитого мне тоже не импонирует — я с детства не могла понять — как можно забрать чужое? Не понимаю и сейчас.
У меня от книги остались ощущения безысходности, тоски и грусти. И жалости, плохо Санькя кончил, но там другого ожидать и не приходилось.
Я не люблю делить литературу на мужскую и женскую, считаю это бредом, но именно эта книга точно больше понравится мужчинам, ведь все-таки именно сильной половине человечества присуще стремление «пореволюционировать», ну или на худой конец — похулиганить.
Гришковец-Прилепин
Прилепин-Гришковец.
Почему-то, когда говорят о мужской прозе — мне сразу представляется Прилепин, а когда говорят о лирическом настроении и флеровой прозе — мне сразу слышится прифранцуженный, словно простывший, голос Гришковца.
С текстами Гришковца я знакома уже более 7 лет. Но есть один странный момент. Ощущения качественно со временем трансформировались. Первые пару лет — восторженность, новизна, жадность до чтения, ожидание премьерных вещей, музыкальные первые дегустации коктейля с «Бигуди», после –плотное пристрастие, но более спокойное, не такое всепоглощающее, потом — даже временное тихое «все равно».
И чем дальше, тем хуже: новые вещи мне кажутся банальными, простыми, невесомыми по посылу. Нет, к старым вещам: «Как я съел собаку», «Одновременно», «Реки», «Рубашка» претензий нет. Ничего не изменилось, это именно те важные тексты, за которые я испытывала глубочайшую симпатию к автору. Все же прочее, начиная с «Асфальта», «А…а», более свежее, напрочь лишилось авторской фишки. Вроде и слог тот же, вроде и обороты знакомые. Ан, нет… ничего подобного. Сладко и скучно, если хотите. Я, к своему глубокому разочарованию, поняла, в чем дело:
Гришковец бесподобен.
Это правда.
Но на определенном этапе.
У него есть срок воздействия, читательской годности, что ли…
Его читаешь-читаешь, слышишь-слышишь, смотришь-смотришь. И все прекрасно; он мастер искусной работы с памятью и душой, автор, способный поднимать на поверхность и оформлять в простые фразы то, что происходит абсолютно с каждым, в голове, сердце, зимой, летом, ночью…
А потом — Бац! И все кончается. Надоедает…. Эти нарочные препинания при монологах, текстовые повторы, которые еще недавно работали как основной акцентирующий писательский трюк. И замечательно работали, скажу я вам. А сейчас раздражают.
Он застрял где-то, на каком-то этапе, и, кроме как жж и его тиражирования в книге «Год ЖЖизни», ничего толкового не выходит. И вроде и злюсь на него за некачественное писательское продолжение. А вроде и не злюсь. Но былого обольщения уже нет на его счет.
Вот написала все это сейчас и сижу довольная.
На! Евгений Гришковец, получай!
Человек все-таки жутко неблагодарное, злобное, нахальное и ненасытное существо. Чем больше дают, тем больше просишь. Человеческая особенность — восхвалять своего героя, а потом с тем же усердием топтать и обзывать симулякром. Думаю, что моя критика, конечно, уместна в приватном порядке. Но, если бы не было столько открытий, сколько он мне давал 7-5-3 года назад, не о чем было бы сейчас написать. Я люблю его прошлого, настоящего, того, сибирского что ли. А, кстати, его работа в «Сатисфакции» это и приятное старое — словно прочел еще одну его книгу, и что-то ненастоящее новое. То, что у него плохо выходит.
Теперь я слушаю «бигуди» отдельно. Мне так теперь больше нравится.
Прилепинское же поведение в литературе мне нравится больше. И вот чем:
Захар обладает замечательным ярким языком, выкручивая, заморачивая фразы, рождает замечательные образы, когда начинаешь его читать — голова кругом — от богатства языка. Он владеет формой в совершенстве. Его описательские способности превосходны. Ну, вот к примеру:
«Он был большого роста, широк в плечах, замес восточной по отцу и русской по матери крови сотворил красивого, внятного, честного человека.
Он выглядел добродушным и обаятельным. Всегда в чистой одежде, без единого мужского запаха, розовый и улыбчивый, как будто только что отменно поспал, бодро умылся, лихо начистил зубы и вышел из ванной к хорошим гостям: белая улыбка на большом лице.
В нем присутствовали черты, которые так симпатичны мне в людях мужеского пола: он был совершенно равнодушен к деньгам, мог сорваться и приехать на помощь в любое время дня и ночи, никак не выказывал больного и суетливого интереса к женщинам, и никогда о них не говорил.
Он равно не был похож ни на похотливых сынов востока, ни на недавнюю породу русских мужиков, которые только так и думают о себе: как о натуральных мужиках, с двумя тяжелыми «ж» по середине.
Мужик в представлении этой породы все время должен быть вроде как расслаблен, но на самом деле мучительно напряжен, даже чуть-чуть набычен в неустанных попытках профильтровать каждое обращенное к нему слово: а не содержится ли в этом слове некий подвох, некое сомнение в том, что он мужик, он мужик, он муж-жик, блядь.»
Человеческие реалии с привкусом крови, войны, бюрократии, отчаянной несправедливости, олицетворяющие бледно-болезненное, но прекрасное лицо России, отлично умещаются и сочетаются с юношески-зрелыми лиричными вещами, тонкими заметками про особенности отношений в его книгах.
Мне нравится Прилепина возраст. Не стар, не юн. Пиковая точка созревания в голове, где-то внутри.
Судить гражданско-политическую позицию Захара не берусь, так как сама плоха в этом вопросе. Он, безусловно, заточен и ориентирован на противостояние., а я безконфессиональна и аполитична напрочь.
Далеко не все его вещи мне нравятся. Вот «Санькя» было самым «слабым» из того, с чем знакома. Очень смущает его глубокая симпатия к Прохорову, Лимонову и даже Быкову. Первые два не будят во мне читательского желания. Откровенное бунтарство, некрасивое, не изысканное, лобовое и бескомпромиссное отталкивает. Тот же Быков, прослывший большим умницей и писателем, неприятно удивлял меня своими статьями про Есенина и спаррингом в ринге у В.Соловьева. Но это по большому счету, мне совершенно не мешает наслаждаться чудесным языком и сильной мыслью в текстах Прилепина.
Вот он — умница.
Я это заключаю.
Тема «лишнего человека» раскрыта… + бессмысленность, уродливость, жестокость, противоречивость и прочие убивающие человеческую личность стороны военного (и не только) бытия сочно вырисованы автором… и это, на мой взгляд, без особой лжи и каких-либо прикрас, завалов в ксенофобию и экстремизм — он просто списал все с натуры…, но не только главный герой произведения выглядит лишним в окружающем его мире — весь мир кажется каким-то лишним сам по себе, и именно это и создает странное ощущение после прочтения книги, как буд-то пережил глубокую депрессию… мир, в котором живет герой, всем нам очень хорошо знаком, он живет в нашей памяти, а иногда и прямо рядом с нами…
Эмоционально-тяжелая книга, но, думаю, ее следует пережить, особенно «столичным жителям», а также разного рода «правителям» и «слугам народа»…
Всякому безобразию есть свое приличие
Новый роман Захара Прилепина «Черная обезьяна» — это о том, что у всякого беспредела есть свои границы. Или что твое зло к тебе же и вернется. Но не одно. А с приятелями.
Мир, в котором бьется об лед вместе со всеми герой и сам Прилепин — он совершенно без добрых людей и летит стремительно к своему армагеддону. Чем бездарнее и скучнее человек — тем ближе он к власти. А там, в верхних хрустальных покоях и вовсе озабочены поисками такого идеального носителя насилия, чтобы сделать из него царствие земное, лишенное жестокости, потому что войдут в него и уничтожат все, что движется те, кто лишен всяких представлений о зле.И о том, что можно и чего нельзя. И это будут дети. И они уже появились. Они идут, их видели в разных местах в России и мире. И там где они прошли, не осталось никого, кто помнил бы о добре.
Помимо всякого прочего прилепинского одна давняя мысль ярко выражена. В стране, где две трети мужского населения прошли обряд армейской инициации (сначала насилуют тебя, потом — ты) всякие рассказки про генерацию супержестоких детей, которых мы своей мерзостью породили — это такие комиксы про вампиров и песчаных людоедов. Нелюди среди нас. В каждом втором, вернувшемся из армии и ничего не забывшем.
«Патологии» Прилепина
После «Патологий» Прилепина чувствуешь какое-то оглушение. Хочется спросить:"Почему?!». Хотя понятно, что ответ будет:"Потому». Патологии.
25/17(Ант& Бледный) З.Прилепин и К.Кинчев записали совместными усилиями альбом"Холодная война». Получилось жестко, честно, радикально…хороший такой русский рэп далекий от МузТВ и Русского радио) Хлесткие тексты напитанные горечью, но не отчаяньем, решимостью поменять мир…
Альбом пока существует в электронном виде, но его легко скачать на сайте Rap.ru или частично прослушать в моих аудиозаписях)
ЕЩЕ РАЗ О РОМАНЕ «ЧЕРНАЯ ОБЕЗЬЯНА» ЗАХАРА ПРИЛЕПИНА
Не отпускает меня эта книга. В принципе, для критика романы — станки, станки, станки… Очень редко кто-то может влезть к тебе в душу и вызвать хоть какой-то отклик: радостный, гневный, умиротворяющий, да какой угодно.
Вот, Прилепину удалось.
«Черная обезьяна» надежд не оставляет: все сгнило, все умерло в России, все растлено грехом, все рассыпается тленом. И люди — не только разнообразный иноэтничный элемент, а и самые что ни на есть русские люди, лишь добавляют в чашу греха, спокойно позволяя себе одну мерзость за другой. Страшнее всего у Прилепина не разрушение страны, а разрушение семьи, и кто, положа руку на сердце, скажет себе: «Я невиновен?»
Итак, в романе надежды нет.
Но… надежда есть за его пределами. Древние летописцы, рассказывая о жутковатых знамениях, говорили: «Это не на добро! Надо встягнутися от греха». А потом следовали «казни» Господни: мор, глад, нахождение иноплеменников… И — ремарка летописца: «Это по грехом нашим». Если рассматривать роман «Черная обезьяна» как некое подобие знамения, то… надежда прочитывается без труда: нам следует всего лишь «встягнуться от греха», очиститься, и тогда «казни» Господни не обрушатся на наши головы. Чудо произойдет. Надо просто отойти от греха, только вот очень это трудно на персональном уровне. Но можно.
Иначе — черным-черно и… точно у Прилепина угадано. Для многих сейчас настроение безнадежности, безысходности — родное.
«Ботинки, полные горячей водкой. Пацанские рассказы»
Начала читать в очереди, бессмысленной и беспощадной, тоскливой россиянской очереди. И книгу идеально дополняла вздыхающая толпа, как декорация несуразной пацанской жизни.
В грубой нежности прилепинских рассказов есть нечто такое, с чем я никогда не сталкивалась в реальности. Совершенно особая психология, жизненная и духовная организация.
В героях Прилепина есть что-то отвратительное и располагающее к себе одновременно, что-то глубокое и звериное, о чём никто не пишет так теперь — серьёзно и искренне.
Не как отстраненный исследователь или изящный насмешник — как один из стаи.
Захар Прилепин
Вчера узнала о нем благодаря программе «Временно доступен». Прилепин — писатель и журналист. Зацепил аргументированным мнением о современных писателях, патриотизме, обществе, государстве, ответственности, семье, детях, последовательности в их воспитании.
Настоящее его имя — Евгений Прилепин. Захаром стал, когда начал писать тексты и понял, что Евгений звучит слишком интеллигентно. А Захар — «как железом по стеклу», к тому же родовое имя. Живет в деревушке в лесу, на берегу реки с женой, детьми. Считает, что «русский писатель должен отвечать за базар».
Прилепин — автор книг: «Патологии», «Санькя», «Грех», «Ботинки, полные горячей водкой», «Я пришёл из России», «Terra Tartarara. Это касается лично меня», «Черная обезьяна».
Начала читать «Патологии».
Вчера во Временно доступен смотрела интервью с Захаром Прилепиным. Так мало у нас осталось образованных, думающих, брутальных мужчин. Сидела и глаз не могла оторвать от экрана, я не читала ни одной его книги и сразу возникло желание это сделать. Много раз слышала о нем, много раз хотела ознакомиться с его творчеством, но все руки не доходили. Понравилось его отношение к жизни, к жене, к детям, к религии. Я всегда неровно дышала к многодетным отцам. Я почему-то не встречаю таких мужчин по жизни.
Долбо…бы на марше
Я вообще-то не удивлён совершенно.
Каковы руководители — таковы и исполнители.
Захара Прилепина могут запретитьДве книги нижегородского писателя могут быть признаны экстремистскими.
Сегодня в Министерство Юстиции и Министерство образования Российской Федерации будут направлены официальные письма с просьбой провести экспертизу его произведений.
Инициатива принадлежит Нижегородскому отделению молодежного движения «Новые Люди». Внимание юных «цензоров» привлекли книги, одну из которых они назвали «Санька» (правильно «Санькя») и «Черная Обезьяна». Кстати, за роман «Санька» литератор номинирован на премию «Русский Букер десятилетия».
«У нас возник ряд вопросов к содержанию данных книг, но это не означает, что их необходимо запрещать вообще. Мы считаем, ее следует убрать с книжных полок детских библиотек, если подтвердится факт наличия в этих книгах
экстремистских выражений», — объясняет свою позицию руководитель НО «Новых Людей» Вячеслав Мишин
Напомним, что в преддверие Дня Народного Единства 100 активистов «Новых Людей» проверили библиотеки
и библиотечные фонды Нижнего Новгорода на наличие экстремистской и националистической литературы. Как говорят в организации, к ним поступила информация о том, что в некоторых из них лежат книги, авторы
которых имеют скандальную репутацию, связанную с экстремистскими взглядами.
Отсюда: http://www.vgoroden.ru/?id=202578
Какие-то хер знает какие вячеславымишины дают оценку Захару Прилепину)))
У них «возник ряд вопросов…»
вот это чудо природы http://vkontakte.ru/mishin_slava
Новый, бл…дь, людь
Прочитала вчера «Черную обезьяну» Прилепина. Две вещи могу точно сказать: очень отличается от его остальных книг, и читать ее непременно нужно за день. Книга как морок, такое ощущение, что дочитаешь и освободишься. Мне кажется, он с таким же ощущением ее и писал. Ритм — стаккато; одно из основных достоинств сюжета в том, что он держится не на журналистском расследовании на тему детей-убийц, которое ведет главный герой, а на том, как он это расследует и как меняется его жизнь.
Но вообще ритм, мне кажется, одна из главных отличительных черт прилепинской прозы. Правда, в более ранних книгах была еще одна — какая-то искренняя жовиальность, когда он даже грустное и страшное описывал так, что оставалось светлое ощущение от прочтения. В «обезьяне» же — настроение кафкианское.
Есть книги, которые заставляют думать. Есть красивые — хочется петь и смеяться. Есть пустышки — как жвачка или леденец, только химический привкус остается на языке. А есть горячечные и больные — не понятно, как их выпустили в свет таких.
Самое страшное у Прилепина — описание персонального ада. Если это его собственный ад, я не знаю, как он решается засыпать по ночам.
Тяжелое ощущение поселяется с самого начала чтения повести и не оставляет до конца.
Не вхожу в число ярых поклонникова Прилепина, но вполне уважаю его за то, что он имеет свою четкую гражданскую позицию, в отличие, например, от автора сих строк. А еще, как ни странно, уважаю за то, что у него четверо или уже даже пятеро, если я не ошибаюсь, детей, причем от одной жены, на которой он до сих пор «счастливо женат» — по нынешним временам, это подвиг! : =)
…Глубоко несчастный, живущий в аду и сам создающий ад вокруг себя («Вы, кажется, хотели себе придумать какой-нибудь другой ад, взамен собственного?»), главный герой, писатель и журналист пытается разгадать загадку «недоростков», детей-убийц «без страха и упрека» способных в одночасье просто так, бессмысленно и хладнокровно убить жителей целого подъезда дома. Или население целого города неведомой страны неведомой эпохи.
Детская жестокость как некая данность — тема не новая. Но повесть Прилепина — не перепев «Повелителя мух» Голдинга, хотя почему-то именно эта книга приходит в голову при прочтении «Черной обезьяны». Может быть, потому, что в школе и в студенчестве я перечитывала ее три или четыре раза — такое глубокое впечатление она оставила.
У Прилепина речь, скорее, о другом — о катастрофическом вырождении человека как Homo Sensitive, человека чувствующего, сострадающего, да и, впрочем, как Homo sapiens тоже. Повествование идет от первого лица, и невольно возникает мысль, уж не альтер эго ли этот герой автора? Мятущийся, неспособный разобраться в себе и других (постоянная рефлексия как диагноз), при том, что уже далеко не мальчик (где-то под сороковник), ненавидящий всё и все вокруг, включая себя — как это все знакомо! Впрочем, есть пара объектов, составляющих два небольших светлых пятнышка в жизни героя — его маленькие сын и дочь, не дети-убийцы, во всяком случае, пока еще.
Страшная книга. И страшная действительность, которая крутится в ней в психбольницах (здесь вспоминается уже «Андеграунд, или Герой нашего времени» Маканина), на вокзалах с циничными полицейскими и проститутками, в дешевых гостиницах, опять же с непременными проститутками, в чужих квартирах с продажными женщинами, готовыми заниматься любовью с первым встречным, в грязных подземных переходах…
Я не сильна в политике, но, зная политизированность и «социализированность» Прилепина и его, мягко скажем, нелюбовь к определенным деятелям, уверена, что в некоторых героях «Черной обезьяны» наверняка «спрятаны» образы этих самых деятелей. Во всяком случае, это мне явно кого-то напоминает:
«Мы познакомились несколько лет тому на одном литературном семинаре. Слатитцев тогда много и с готовностью улыбался, глаза при этом у него были очень внимательные, с меткими зрачками. В те времена он написал роман из жизни студентов и студенток, всегда носил его с собой в распечатанном виде и подолгу читал вслух, если кто-нибудь неосторожно интересовался: „А что это… у вас?“
Я сам полистал его сочинение — естественно, в поисках сцен студенческого прелюбодейства — и сразу был вознагражден, на третьей же странице. В сокращенном виде роман опубликовал журнал «Новая Юность». На этом литературная карьера Слатитцева завершилась, зато он неожиданно объявился в красивом и большом доме, где заседали государственные господа, в роли клерка по неведомым мне вопросам».
Как говорится, сиё без комментариев. Как и другое (посещение автором психбольницы, где находятся дети-убицы):
» — Этот хаос — кажущийся, — сказал Милаев. — Если долго наблюдать, то обнаруживаются свои законы поведения, свои иерархии.
Мальчик с лицом, показавшимся мне нормальным, ходил меж кроватей и пальцем тыкал во всех встречающихся.
— Здесь есть свои вожаки, — пояснил Милаев. — Отчасти их поведение схоже с поведением вожаков крысиной стаи. Мы дали им имена. Вот, с маленьким лбом… Можно сказать, вообще без лба. Видите? Это Сэл. И этот, миловидный… Да, у которого не закрывается рот — такое ощущение, что он всегда улыбается. Он Гер. Они… им все подчиняются. Сэл и Гер, вот».
Боюсь, что после этого Прилепину надо ходить по улицам, особенно столичным, с осторожностью — могут побить «нашисты» или «молодогвардейцы». Впрочем, вряд ли они читают книги — во всяком случае, не похоже.
Перечитывать «Черную обезьяну», в отличие от «Повелителя мух», я, конечно, не буду. Порой вокруг достаточно собственного ада и чернухи, и не хочется погружаться еще и в чужой… хотя какой он, в принципе, чужой — наш общий! Все равно к прочтению рекомендуется. Особенно молодежи — есть над чем подумать.
О ПРИЛЕПИНЕ.
Не скажу, что являюсь ярым поклонником книг Захара Прилепина. По той причине уже, что после 30 лет мы не столь читаем, сколь перечитываем полюбившееся. Новый автор может рассчитываать на то, что его книгу пролистают, а чтобы в нее углубился матерый читатель, это должно быть что-то экстраординарное.
Но давайте смотреть фактам в лицо. Дух дышит, где хочет. Литература не может создаваться в рассчете на одних только пресыщенных снобов, а процесс должен идти, поставляя публике новые имена. Если современный писатель пишет о современной жизни и может что-то сообщить читателям обычным, не-пресыщенным — это уже немало.
Находятся те, кто полагает, что всех этих качества недостаточно, чтобы писатель получал престижные литературные премии, чтобы его книги продавались огромными тиражами, и-что уже окончательно выводит из равновесия критиков-чтобы этого писателя приглашали на встречу с президентом или премьер-минстром.
В таком расуждении доля зависти составляет от 30 до 99, 9 процента. Почти всегда эту речь заводят те, кто полагает себя более достойными и высоких тиражей. и сверхприбылей и лицезрения первых лиц страны.
» До недавнего времени отыскать местоположение Анатолиия Гаврилова на литературной карте России было, прямо скажем нелегко. В прошлом году ситуация резко изменилась. Гаврилова, по существу, открыли заново. Одна за другой пошли публикации в толстых журналах и лауреатские звания.Впрочем, на жизни 65-летного писателя это практически не сказалось. Долгие годы он работает почталоном в городе Владимире. Компьютер не освоил, тексты пишет от руки. Спит на раскладушке. В его комнате нет никакой мебели — только книги и телевизор. Жена просит его пореже ходить в магазин, но Гаврилов объясняет, что уж очень не любит себя трезвым» (Газета «2000» № 246 2011 год)
Если бы мы пришли к Гаврилову и спросили, какие у него претензии к Захару Прилепину вряд ли ответ был бы вразумителен. Сомневаюсь, что Гаврилов скорбит о том. что Прилепина пригласили в Кремль и недоволен теми вопросами, которые Захар задал на той встрече. Страшно далек он от светских хлопот и, надо думать, если у него появляются лишние силы, спешит написать новый рассказ.
Иная ситуация у тех «пейсателей», кто, сразу поставил себе жизненную залачу сделать свою прозу инструментом социальнго продвижения. Кто воспринимает себя как члена «тесного круга российских писателей» и видит проблему:» Я, Толстой, Чехов и Прилепин». При такой шкале ценностей тот факт, чтто у Прилепина «джип», а у «меня» — метро воспринимается, прямо скажем, болезненно.
С таких позиций представляется, что самое уязвимое место Прилепина — его проза. Время сейчас неблагодарное. За стишок на Беломорканал человека не отправишь. Так что можно лишь погундеть о «нелитературности» прилепинского языка.
И тут я задаю сакраментальный вопрос: я судьи- кто? Что стоит за плечами у тех людей, которые инкриминиуют Прилепину несовершенство языка, сюжета, лишние зяпятые? Как правило, ответ падает в пустоту. В лучшем случае это граждане «страны советов» которые просто «очень любят книги». В худшем — «писатели со справкой». выродившиие десяток мертворожденных рассказов., но зато накачавшие из них уже и членство в союзе и пакет вкусных льгот, не говоря уже о бесчисленых «нужных знакомствах».
Такого рода персонажи могут считаться компетентными судьями прилепинской прозы, примерно как бесплодная дама — экспертом в насущных вопросах жизни многодетной семьи. Как говорится, вначале роди, потом будем разговаривать на эту тему. Критики же Прилепина сплошь и рядом находятся в положении бездетных дам, умудрившихся получить пособия и льготы на воспитание — несуществующих детей.
Существует еще один вариант сказки о голом короле. Тепло одетый челоек идет по улице, а толпа обованцев кричит: «Король голый!» — в надежде, что он рассердится и бросит в них свою одежду. В нашем случае — интеллектуальные нищие находятся в постоянной надежде на то, что кто-то- добрый волшебник, премьер -министр или большевики- лишать Прилепина «шубы» и отдадут их, ну, допустим, Сидорову, который больше всех лютует на эту тему.
Увы, Велкий Октябрь и экспроприация буржуев в пользу деревенской бедноты у нас не впереди, а позади.
Важное замечание. В мире, где не менее миллиарда люей понимает русский язык и половина из них на нем пишет и читает, существование союза российских писателей — уже смешно. Россия- не Лихтенштейн. На «Проза. ру» найдется немало авторов, которые зашли на шкале качества текста дальше и Прилепина, И Сидорова. (Пример с Гавриловым довольно многозачилелен). К этой ситуации требуется совершенно новый подход, не имеющий ничего общего с собачьей грызней за несколько костей у трона.
Ну, и трижды смешно- видеть в одном пишущем человеке посланника всего миллиарда и рупор интеллигенции, те самым инкрминировать ему, что он " С царем не так толковал». Прилепин- частное лицо, а не рупор и не ходоки, посланные народом к государю имеретору. Что лишний раз доказывает- люди, вершащие суд на Прилепиным, умом не блещут. Стоит ли, в таком случае, создавать им преференции для продвижения к читателям- вопрос, который в самом себе содержит и ответ.