Прилепин мне многое объяснил
Дмитрий Лавров
Захар Прилепин, начинавший свою карьеру как журналист. Первые его публикации можно найти в газете «Лимонка». Он стремительно поднялся на литературный Олимп и на данный момент является одним из самых известных русских прозаиков.
Корни его прозы, исходят из традиций русской почвенной литературы. В прилепинских текстах можно выявить преемственность идей Л. Леонова, В. Распутина, В. Шукшина и ряда других авторов этой плеяды. Дмитрий Быков сравнивает его творческий метод с методом Максима Горького.
«Прилепин — здоровый жизнерадостный человек и писатель, продолжающий все то лучшее, что было в советском обществе. Вместе с коллегами он возвращает в литературу демократические и гуманистические традиции». — утверждает Дмитрий Львович. Нижегородский писатель практически сразу приобрел известность в литературном сообществе современности. Его роман «Патологии», повествующий о чеченской войне, был мгновенно замечен и оценен различными литературными критиками в качестве «нового слова» в жанре современной литературы. Именно «Патологии» можно считать возрождением классической военной прозы, отцами которой являются Василь Быков, Константин Симонов, Юрий Бондарев.
В тексте использован достаточно острый лингвистический инструментарий, разворачивающий перед нами реалистичную и от того еще более ужасную панораму чеченской войны. Параллельно книга правдиво описывает будничность и обыденность происходящего процесса. История, рассказанная в романе, подкупает своей честностью, открытостью и прямолинейностью языка, что усиливает эффект воздействия, делает читателя соучастником происходящего и дает понимание того, что автор сам принимал участие в описываемых событиях, причем в должности командира отделения «ОМОН». Из этого можно сделать вывод, что Захар, в отличие от своих молодых собратьев по перу, взахлеб пишущих о том же самом, не понаслышке знает изнанку военных командировок. Все эти факты, безусловно, играют свою определяющую роль в построении прилепинских текстов. Вторая заслуга этого прозаика, как автора современной литературы, состоит в том, что он, обратившись к корням русского почвенничества, показал нам новый социальный тип личности. Уже в ранней прозе Захара можно разглядеть появление нового архетипического героя нашего времени, который позже наиболее ярко проявится в нашумевшем романе «Санькя».
Именно этот молодой парень из легенды о нацболах представляет собой наиболее яркий пример потерянного поколения девяностых.
Например, Андрея Рудалёв говорит: «Это поколение, выросшее на обломках некогда великой страны. Период начального накопления капитала прошел, все разобрано и прибрано к рукам. Молодым людям остается в лучшем случае сделать карьеру какого-нибудь менеджера среднего звена. Если говорить штампованным языком, целый пласт молодых людей, полных энергии, оказался на обочине жизни, но это отнюдь не аутсайдеры, не безликие, уныло бредущие тени. Общество их отторгло, оно заставляет играть по своим правилам, ходить на бессмысленные выборы. Оформившаяся элита навязывает свою систему ценностей, свое мировоззрение. Уже сама попытка вырваться из этого тотального смога, очнуться от непрекращающегося гипнотического сеанса — шаг решительный и смелый, говорящий о большом достоинстве личности. Личности нового формата, зарождающейся на сломе эпох, гибели и зарождении цивилизаций, сформировавшейся сквозь хаос и анархию безвременья». С уверенностью можно сказать, что большая часть молодых людей, выросших в девяностые годы могло предельно чутко ощутить на себе всё выше написанное. А, значит, роман Прилепина «Санькя» — это, в первую очередь, книга не о революции и «Русском Бунте», но о возвращении к утраченным традициям прошлого и осознанию себя как части единого звена в контексте русского исторического и культурного пространства. И глубинные метафизические смыслы её лежат не в пространстве основного текста, а находятся далеко за его пределами в обширнейшем сегменте мистического босхианского мироустройства.
Именно поэтому в романе огромная часть отведена воспоминанием Саши, в которых оживает деревенская тишина, бабушка, умерший отец. Главный герой, не склонный к рефлексии, однажды задает себе главный вопрос: «Кто я такой?», и, находя на него ответы, постепенно понимает, что слова «род», «родина» и «родня», по сути, однокоренные и неотделимые друг от друга понятия. Все выше перечисленные мотивы можно отыскать непосредственно в тексте произведения, прибегнув к прямому цитированию.
«Так до меня дошло быстро: семнадцать стариков — сего ничего. Нас всех можно в эту избу усадить — вот те и вся история… Мы-то в юность нашу думали, что дети у нас будут, как сказано было, — не познавшие наших грехов, а дети получились такие, что ни земли не знают, ни неба. Один голод у них. Только дурной это голод, от ума. Насытить его нельзя, потому что насытятся только алчущие правды». В мыслях Саши тишина звучит, новый завет, оставленный нашему поколению. Главный герой на протяжении всего романа осознаёт себя звеном в социально культурном контексте всей нашей многовековой истории, за которую он лично несёт непосредственную ответственность. Всё в пространстве данного исторического процесса ему близко и понятно, и все мы: мёртвые, живые, народившиеся — все ему братья и ровня, потому что по одной земле ходим, а к ее наследию следует относиться бережно. Важно отметить, что это чувство ответственности ко всему происходящему четко и планомерно выражается во всем метафизическом хронотопе романа. И все сказанное сам Захар Прилепин формулирует в нескольких лапидарно-запоминающихся строчках: «Если ты чувствуешь, что Россия тебе, как у Блока в стихах, жена, значит, ты именно так к ней и относишься, как к жене. Жена в библейском смысле, к которой надо прилепиться, с которой ты повенчан и будешь жить до смерти. Блок это гениально понял — о жене. Мать — это другое — от матерей уходят. И дети другое — они улетают в определенный момент, как ангелы, которых ты взрастил. А жена — это непреложно». Этой мыслью проникнута вся повествовательная канва произведения. Например, воспоминание об умершем Санькином отце можно интерпретировать как чувство горечи от распада Советского Союза, «детьми» которого, так или иначе, является наше поколение. Самым важным отрывком в романе является сцена похорон, в которой главный герой, пробираясь сквозь декабрьскую вьюгу, тащит за собой гроб с телом покойного отца. Анализируя смысловой посыл этого фрагмента, можно предположить, что метафорически он отсылает читателя к смуте девяностых годов, когда традиционные консерваторские ценности оказались похороненными под руинами Великой Империи, а позднее окончательно забыты в силу их невостребованности. Стоит отметить, что Захар Прилепин поистине виртуозно передает социальную и духовную атмосферу девяностых, когда русский народ пребывает в «декабрьской стуже» и лицезрит торжественное погребение советских идеалов, испытывая горечь невосполнимой утраты и понимая, к чему это приведёт. Литературный герой Прилепина, Саша Тишин, во многом похож на киногероя Данилу Багрова. Они настолько близки друг другу в плане интроспективного осмысления жизни, что могли бы быть братьями. Братьями даже не по крови, а по родственности суждений и четкому пониманию того, что слова «родина», «род» и «родня» — не пустые звуки, а нечто более важное, обязывающее к определенной ответственности.
Своим творчеством Захар Прилепин во многом возродил интерес к истинно традиционному национальному русскому литературному наследию, что сложно переоценить. Его Россия вскормлена текстами Шолохова, Горького и Проханова и пребывать в ней зябко и холодно, но в деструктивных социокультурных процессах автор все же видит надежду на лучшие времена.
Многие прекрасные деятели сформировали свою позицию по отношению к литератору Прилепину. Ну, проза еще куда ни шло, но публицистика — дичь и жеребятина. До «Письма товарищу Сталину» он еще был вполне себе милым человеком, а после сошел с ума и стал «пособником террористов» в Новороссии.
Людям нужны однозначные решения в стиле «или-или».
В дебютном романе Захара «Патологии» главный герой Егор Ташевский вспоминает как в детстве просил отца нарисовать картину битвы. Там был мужик-ополченец в разодранной рубахе, который поднимает на вилы врага. После этой картины отец нарисовал другую — горячего русского города, враг пил из чащи, князья лежали связанными. Чем это не горящие города Новороссии, где у Захара родня — та сама огромная семья из считалочки Данилы Багрова?
То есть Прилепин был таким всегда. Все это ему перешло от отца. Это коренное, родное, что составляет генетический код русского человека. Это он передает и своим детям, рассказывая им о Пересвете.
Видеть в нем что-то другое — мимикрию, приспособленчество — это тоже самое, что и воспринимать фильм «Брат» просто за прикольный и чудаковатый боевик.
Хотя в тех же боевиках… Взять старичка «Рембо». Преданный своими Джон в финале говорит, что за страну жизнь отдаст, не то, что не ненавидит ее. Хотя, вроде как должен люто ненавидеть. Кто-то это услышал? В какую современную мещанскую логику встраивается такая позиция? Ведь многие за фейк про уборщицу «Газпрома» готовы ненавидеть страну и презирать все с ней связанное.
Вспоминайте лучше о том, что вы хотели, чтобы ваш отец нарисовал в детстве. Без этого рисунка какая-то безотцовщина получается. Отсюда и бесконечное нытье…
Побывал на встрече с Захаром Прилепиным в омской библиотеке Квартал 5/1. Была у меня такая журналистская и человеческая мечта — пообщаться с ним хотя бы в подобном массовом формате. В итоге — живое ощущение от разговора с умным и талантливым собеседником. Из серии, о чем потом рассказывают внукам. Восприятие литературы очень субъективно. Но мне кажется Прилепин войдёт в историю русской литературы уже тем, что написал важнейший роман о 90-х — «Санькя». Это пронзительнейшая книга о проклятых русских вопросах, русских мальчиках, поисках русского Бога, если хотите. Меня она, как другая книга — Владимира Ильича Ленина — глубоко перепахала. После прочтения поселив внутри выжигающее чувство стыда за то, что я в то время, о котором идёт речь в романе и ещё раньше, в конце 80-х — начале 90-х, легко и даже с удовольствием променял страну на колбасу, жвачку Турбо и батончик Сникерс. Предал, иначе говоря. А тут узнал, что можно было не предать, и были люди, которые не предали. Поверьте, так впечатлить литературой сорокалетнего мужика, к тому же окончившего филфак, то есть имеющего опыт чтения большого количества классных текстов в короткий промежуток времени, может только очень одаренный писатель.
prilepin.livejournal.com, 17.01.2017
Получил такое письмо. Не вижу никаких причин скрывать его от вас. Как много в мире добра и чуткости.
«Попалась мне на днях ваша фотография с грустно-уставшими глазами,
и подумалось мне, что на хлипких правах имеющего с вами одностороннюю квантовую сцепленность (по схожему принципу вашего одностороннего водного перемирия с ВВП), образовавшуюся в силу того, что вы занимаете место моего настольного публициста, сделала осторожное допущение о том, что выразив вам мою признательность за ваше творчество и гражданскую позицию, могу тем самым послужить вам разовым источником позитивных эмоций, хотя уверенна при этом, что генерируемая вами самим витальная энергия является для вас неиссякаемым автономным блоком питания для черпания таковых, как, впрочем, и дающая ему дополнительную мощь — постоянная и искренняя поддержка ваших близких, друзей и единомышленников. Но с учетом того, что вы успеваете делать, и какое огромное количество энергии вы, должно быть, затрачиваете, возможно, и разовые её источники не станут лишними.
Собственно сказать мне вам хочется, что мне ужасно нравится, когда:
— мои невысказанные мысли почти или в унисон звучат с вашими высказанными (и лестно);
— вы с непримиримой прямолинейностью и остроумием отстаиваете свои убеждения;
— в ваших словах звучит убеждающая и других вера в созидательные качества нашего народа (как в одном из постулатов Ф. М. Достоевского: „Мерило народа не то, каков он есть, а то, что он считает прекрасным и истинным“);
— вы со свойственной вам деликатностью категорично противопоставляете свои идеалы маститым обладателям либеральных мундиров;
— и когда вас за что-либо из вышеперечисленного, или же не упомянутое мной, награждают такими шикарными эпитетами, как „мифический, демонический русский бес“… (и горделиво).
Или вот еще, что доставляет радость и, честно говоря, умиляет:
— как вы с безоговорочной симпатией называете Э. Лимонова Дедом;
— ваш светлый образ любящего Мужа и чуткого Отца;
— отсутствие в вас позы и хамелионских замашек;
— как вы увлеченно-покорно черпаете из опыта своих великих предшественников-литераторов и, не рассчитывая на особую признательность за это со стороны широкого читателя, ретранслируете его в своих книгах и статьях…
Ещё сказать, как я вам благодарна за вашу многофункциональную работу в ДНР и близость к А. Захарченко. И кажется мне, что такая серьезная вы для него, человека в невообразимо трудной ситуации и с чрезмерной мерой ответственности, моральная и идеалистическая опора. И даже порой эта лихость и бесшабашность в ваших с ним поступках, как-то — празднование вашего дня рождения на передовой, вызывающая у меня чувство тревоги за вас, кажется просто мило-озорной (действительно, с, по-мушкетерски, главенствующими при этом высокими понятиями о чести, неистребимой верой в удачу и как следствие этого — высоким уровнем беспечности, и все оно вмещается в лаконичное Партоса: „я дерусь, потому что дерусь“). А серьезно если, — столько мне представляется, у вас с ним общего, начиная от возраста и некоторого внешнего сходства (открытость взгляда в этом ряду); продолжая общностью представлений о порядочности, долге, etc. — и низкого порога чувствительности к подлости, лицемерию, скудоумию etc., заканчивая отношением к своему Делу и своей Семье. Вы как два Титана-Ретрограда держите над собой и над всеми прочими ковчег непреходящих, неизбывных человеческих ценностей, не позволяя никому их попирать и вызывающе смело их манифестируете, собирая вокруг себя далеко немаленький круг ваших сторонников.
Еще сказать, что любуюсь вашим кругом общения, который вы через свои передачи делаете на время и моим, бывает и что, благодаря им же, открываю для себя порой Кого-то очень интересного, не привлекающего моего внимания прежде. А, иногда, испытываю и некоторый оттенок зависти (ну, все-таки он светлый), к вашей возможности непосредственно общаться с такими нашими современниками-гениями, как Э. Кустурица. И ясное дело, что посредством таких, дарованным вам самому встреч, вы заслуженно „привлекаете к себе любовь Пространства“ (Б. Пастернак), прежде всего культивируемым вами чувством благодарности к Жизни и вашей неустанной конструктивной деятельностью.
И хоты вам не надо от Жизни ничего для себя, но всё же, желаю вам, чтобы Она и впредь заполняла все ваши свободные валентности исключительно желаемыми для вас людьми и событиями. Или так: пусть в вашей жизни Реальность по сказочно-доброму переплетается с несколько другими, полузакрытыми нашему пониманию категориями, помогая расставлять правильные акценты в обыденной жизни, и расширяя границы сознания, как в завораживающих фильмах нашего Э. Кустурицы, где окружающий мир как-то очень обыденно, само собой теряет устойчивые формы, с легкостью перетекает в не менее саморазумеющуюся ирреальность, и при этом, независимо даже и от драматичности происходящего (что вовсе и не обязательно), не диссонирует с лейтмотивом Веры во все Светлое и Доброе и Одаренное (каков Эмир и сам), и в которых вместо подражательности прописным чувствам, одним лишь наитием распознаются ускользающие от анализа тончайшие идеи и состояния, полные между тем значения, как диалоги Платона или монологи Заратустры Ницше.
И прошу вас воспринимать все серьезно сказанное мной, особенно, если оно покажется вам сверх меры субъективным, беспроигрышным способом — с улыбкой».
Поклон Вам, добрый человек. Это был подарок.
Были у меня тут упаднические настроения на днях. Собственно, для этого были причины и весьма весомые, но сейчас не о них речь. Я чувствовала, что как-то потускнело мое восприятие, перестало различать оттенки чувств и эмоций, сама я истончилась, посерела, замкнулась в себе. И я стала искать, кто бы мог мне помочь, вернуть яркость цветам, вдохнуть жизнь. Не веселья и кутежа мне хотелось, не развлечений и новых знакомств. Хотелось чего-то живого, надежного, настоящего. Я стала перебирать авторов «своей» библиотеки… И наткнулась на Захара. Да-да, на Прилепина. Знакомство с ним, литературное, конечно, я свела лет эдак, 10 назад. Мне тогда оченно понравились его «пацанские» рассказы. Спустя пару-тройку лет я то одно, то другое его произведение читала, помнится, и его статьи и публицистику цеплял мой пытливый взор. Чем тогда меня ершистую, но пугливую пацанку зацепил этот крепкий, уверенный в себе, в своих взглядах и суждениях, если не сказать самоуверенный бритоголовый дядька, занимающий активную жизненную и гражданскую позицию, правда, неугодную, неудобную власти? Ведь многое из того, о чем писал Захар, о чем он говорил, я не могла принять, со многим не могла согласиться. Многое не могла понять просто в силу того, что жизненный опыт у меня совсем крохотный по сравнению с Захаром был тогда, да и сейчас, спустя 10 лет, мало что изменилось.
Захар за свою жизнь успел поработать Бог знает кем, в его списке профессий грузчик, охранник-вышибала, редактор, журналист, телеведущий, писатель и множество других… У него за плечами школа милиции, служба в ОМОНе, участие в боевых действиях в Чечне и Дагестане, сборы, поездки в Новороссию, и высшее образование, филологический факультет, он же писатель, ага. А еще у Захара крепкая семья, любимые жена и чада, и большая мохнатая собака.
Так вот, я снова нашла Захара спустя годы забытья. По тропкам памяти пришла. И Бог мой, сколько у него произведений народилось… И в художественной литературе и в публицистике. Сколько я всего пропустила, сколько всего меня ждет впереди. Я прочитала одно, другое его интервью, статьи, эссе и почувствовала, как кровь моя живее заструилась по жилам, как шевельнулось что-то то ли у сердца, то ли возле лопаток.
Когда я читаю прозу Захара, возникает такое терпкое, теплое, какое-то животное чувство… Схожее с тем, когда гладишь старые деревья с шероховатой, чуть царапающей твои ладони корой, или когда трогаешь нагретые солнцем валуны и скалы. Герои Захара рождены нашей землей, нашим временем. Случайный попутчик в поезде или автобусе, продавец или патрульный может оказаться героем, сошедшим со страниц рассказов Прилепина. Это наши, русские люди, они живые, они делают ошибки, упрямятся, наступают на грабли, смеются и плачут, ругаются и братаются, любят, пьют, кутят, мучаются похмельем, курят, лениво греются на солнышке, и озверело работают ночами, на кухнях ругают власть, под пулями рассуждают о Боге. Захар пишет о них, пишет о нас, о себе. При том, что герои у Захара простые люди, у меня не возникало мысли и чувства, что герои плоские, шаблонные и скучные в своей обыденности. Я не узнаю в его произведениях себя и своих сверстников, нет. Я вижу в его героях старших товарищей, не отцов, скорее братьев. Жизнь их поразбросала, покрутила, пожевала да выплюнула. А они отряхнулись, курнули, да дальше пошли.
А сколько у Прилепина публицистики! Здесь уже его взгляды, мысли, убеждения о России-матушке, о мире духовном, о культуре, литературе и нравственности, обо всем-всем-всем. Читать, не перечитать.
Несколько дней назад я прочитала его роман «Патологии». О чем он? О войне в Чечне, о любви, о любви к жизни, любви к своей женщине, о мужской дружбе, о жизни и смерти, там много всего переплелось. Сразу оговорюсь, это произведение художественное, не документальное. Я о «Патологиях» еще напишу, наверное, если найду слова, силы и время.
А после «Патологий» я наткнулась в эссе на добрый отзыв Захара о Германе Садулаеве и о его книге «Я — чеченец!». Это меня зацепило.
Спецназовец, воевавший в Чечне с добром отзывается о чеченце-писателе, это интересно… Я раздобыла книгу и за несколько часов проглотила первую повесть. «Осколочную повесть», которая бьет под дых. Хотя чеченская война лихо прошлась по семье Германа в его словах нет злобы, ненависти, желания мести. Но сколько боли, усталости, горечи и печали. Здесь воспоминания о детстве, о матери, о мирной родной земле перемежаются с ужасами войны, с рассказами о чеченской истории, быте, нравах вайнахов. Здесь же скитания Германа по российским городам, он, к слову и в Петрозаводске жил какое-то время, его размышления о будущем. Когда он написал книгу «Я — чеченец!», ему было чуть за тридцать или около того, я знала это, но читая повесть не могла отделаться от образа юноши лет 20-22, с посеребренными сединой висками, глазам, взгляду которого не одна тысяча лет. Книга Германа ждет меня, зовет, я и о ней напишу, но после, позже… А сейчас я вновь погружаюсь в его мир, в его жизнь, воспоминания, думы и кошмары.
Двенадцать лет назад я познакомилась с Захаром Прилепиным на Нацбесте — тогда в шорт-лист вошел роман «Патологии», книжка которую я до сих пор люблю из его прозы более всего. А мы тогда работали над «Летом», и нужен был материал по нацболам, от быта и идеологии которых мы хотели оттолкнуться в сочинении группы важных персонажей, молодых прекраснодушных радикалов, противостоящих гиперболизированно жестокому режиму. Захар, полагаю, прекрасно понял, что мой взгляд на лимоновскую партию далек от апологетического, тем не менее сразу предложил мне познакомиться с его товарищами в неформальной обстановке. На следующий день с его легкой руки я попала на собрание и сопутствующий выпивон в штаб питерского отделения НБП.
Впечатление от знакомства с ребятами было непростым — смесь восхищения человеческой цельностью и силой духа и одновременная оторопь от крайности выбранного пути. Признаться, нацбольское «Да, смерть!» до сих пор не кажется мне хорошим лозунгом для юных. «Да, жизнь», по мне, куда как лучше.
При этом нельзя не признать, что одного без другого не бывает.
Это мое ощущение стало одной из ключевых интенций романа, который Захар прочел среди первых и который, как я поняла, ему не особо понравился. Впрочем, он нашу позицию, как мне кажется, принял, хоть разделить, по понятным причинам, не мог.
Примерно те же чувства, что в нацбольском штабе двенадцать лет назад, я испытываю и сейчас, когда стало известно, что Захар принял офицерское звание армии ДНР и должность заместителя командира батальона. То есть наряду с восхищением мужеством поступка — тревога, оторопь и даже горечь. От того, что в современной ситуации яркий, одаренный, состоявшийся человек, отец большого и дружного семейства не видит другого выхода, кроме как в буквальном смысле вызвать огонь на себя. Никакой другой взгляд на его поступок не кажется мне правомерным — я абсолютно уверена, что Прилепин не является военным туристом, которому невтерпеж пострелять; и при том, что он не будет избегать участия в боестолкновениях, стрельба по живым людям явно не входит в число его первостепенных задач. Это именно артикуляция делом своей позиции, вызов цинизму чиновников не только в Киеве, но и в Москве, и принятие огромных рисков, с этим вызовом связанных.
Своим авторитетом и популярностью, собственной единственной жизнью Прилепин пытается прикрыть огромное количество людей — как рядовых ополченцев, так и мирных жителей Донбасса. Это именно что «хватит убивать», только не в виртуальном пространстве, а в живой и кровоточащей реальности, и «хватит убивать» Захар не на бумажке написал, а нарисовал у себя на лбу, как мишень.
И наряду с чувством присутствия настоящего величия духа, которое не может не поражать, мне сейчас по-настоящему страшно.
Потому что лучше бы не было необходимости в совершении подобного великого, но и жуткого выбора. Лучше бы не было этой войны, которая уже унесла столь многих людей высшего качества. И тут, мне кажется, тоже двух мнений быть не может.
Будем жить — говорил герой фильма «В бой идут одни старики», направляя самолет на таран.
Но что ж мы все тараним и тараним?..
От всего сердца желаю Захару вернуться с этой войны живым. Как и всем, кто про себя, — или же в полный голос, — повторяет «хватит».
Владислав Мицкевич, 14.02.2017
Захаркя и Патологии
Т. н. «националисты» долго искали положительный образ силы русских. Искали, искали и, как водится, нашли не то, что хотели, а кусок говна в проруби…
Тут вот говорят Захар Прилепин отправляется на фронта борьбы с укро-нацизмом.
Это вот именно тот Захар, который как будто сошел с обложки глянцевого журнала. У которого есть все, о может мечтать современный молодой человек. Вот именно он, который весь такой, как вы хотели — молодой, сильный, семейный, харизматичный, успешный, состоятелыный, известный, нечиновный, ненавидимый теми, кем ненавидиться — честь, смелый, вот именно он идет туда, где стреляют и взрывают.
Едет биться с врагами. Делает (хочет или не хочет того) из этого перформанс, важность которого в нашем мире celebrities сильно превышает важность того, будет он реально воевать нацистов или останется просто «лицом восстания».
Если это не искомый новый русский положительный герой, то кто это?
Даже если вы не согласны с тем, что он говорит, биться с таким глупо. Такого нужно ставить в пример, вставляя замечания, что он кое-где неправ. Вы же гордитесь Гагариным вне зависимости от того, что тот на партсобраниях говорил!
Но нет! Скрежет зубовный среди наших известных ненавистников дополняется подтявкиванием гг. т. н. «националистов».
Им не нравится, что Прилепин их (вроде как) не любит (хотя в глазах большинства именно Прилепин националист, а о них просто никто не знает). Успокойтесь, господа! Т. н. «националистов» вообще никто не любит, кроме пары тысяч любителей. За что их любить? «Вы старый, вы все равно скоро умрете.»
Да и что вы можете противопоставить льющейся даже через дисплей харизме? Живот Крылова? Брюхо Просвирнина? Болезни Холмогорова?
Книги Прилепина я видел на видных местах в магазинах Вены и Неаполя. У вас на счету стопиццот тысяч науйяченных твитов нытья.
Учить нацию может лишь удача, сила и успех.
Точка!
И да — мужчина, идущий на войну всегда круче тех, кто туда не идет. Если вы этого не понимаете, вы вероятно не те книжки в детстве читали…
БУКВАЛЬНО
(из цикла «Мгновеники»)
Великолепен Захар Прилепин — писатель, музыкант, телеведущий, журналист, омоновец, общественный деятель, любитель фотосессий, король гуманитарных конвоев ополченцам Донбасса, советник правительства ДНР, фирменный красавец с харизмой всех позиций и оппозиций, друг полезных врагов, от которых зависят премии, должности, репутеты, влиятельные связи, рост возможностей — воз можностей, и этот великолепный Захар Прилепин сочинил великолепный скандал: он собрал батальон добровольцев для ДНР, закупил амуницию и оружие для сотен защитников Донбасса, получил звание майора, заявил, что ничем он не хуже Пушкина, Лермонтова, Льва Толстого и всех великих русских писателей, которые принимали участие в сражениях за Россию, и что любит он Украину, поэтому брать он будет её всю, сражаясь с нацистами, фашистами, бандеровцами.
Взрыв страшной силы, сотрясение мозгов либерзоны — либеральной зоны, вопли ужаса и возмущения в сетях, иностранное радио собирает отклики российских писателей, журналистов, политиков, которые не только не возмущались призывами уничтожить Россию, грохнуть её превентивным ударом, но часто выступали с ценными советами — как это сделать дружно, «единым голосом запада», коллективно и сообща.
В свете такой восторженной, отечественной и международной ненависти к России — русофобщины! — Захар Прилепин великолепен, он «идёт на вы!» на войну, рискуя собственной жизнью, и за ним пойдут батальоны добровольцев, даже если майор Прилепин будет в это время отлучаться на свои литературно-музыкальные гастроли. Возмущенцы желают ему погибели, чтобы дети Прилепина получили его в «белом рефрижираторе», именно эти отклики собирает, организует, реализует коллективное русофобище, притом сообщая, что других мнений, взглядов и комментариев там нет. Более осторожные и знакомые с историей литературы предваряют свои вопли вежливыми поклонами, отмечая литературные успехи этого автора, но гибель его желанна, и мечта о ней хлещет у них из каждого крана, — ведь потом сочиняются мемуары, которые нарасхват!
Не дождётесь! Хрен вот! Захар Прилепин — тринадцать букв, прекрасное число, внутри — полсотни слов и более того, но всех первее — хрен и нахер!
Слова внутри захарприлепин вот какие: нахал, пахан, рапира, залп, арена, храп, нахрап, реприза, пена, рана, резина, лапа, липа, лира, пир, анализ, хиппи, зал, перила, приз, папаха, нерпа, плаха, репа, риза, плен, запал, арап, релиз, пенал, пар, запах, пара, перина, линза, низ, хрип, хан, лаз, пиала, прах, лапание, хапание, лепра, хина, прана, пахание, хазар, + хрен и нахер!
Захар Прилепин мне — не друг, я — не его Читатель. Для меня, вообще, никакое количество никаких премий не является знаком качества. Литературные, кинофильменные, живописные, театральные, «журналицкие» премии насквозь политизированы во всех странах. А Нобелевская премия мира была выдана авансом экспонату, с которым по количеству войск и убийств не сравнится никакое число батальонов Прилепина, которому вдруг российские друзья всех ненавистников России дружно желают смерти, — за что?.. За то, что батальоны добровольцев сражаться будут за Донбасс, за всех за нас? Сражаться с теми, кто Россию ненавидит фашизменно, бандеровски, — нельзя?.. Сдаваться надо, чтоб зачистили под корень, как везмечтали санитары-«либералы»? Скопиться и хотеть, чтоб на Донбассе угробили Прилепина? А хрен вот! Пускай там будут батальоны добровольцев, тогда каратели вернутся на свой майдан!
И если завтра хлынет компромат, что всю гуманитарку спёр Прилепин, что он разбогател, воруя деньги, торгуя кокаином, динамитом, гранатами, а также пулемётами, что у него в Европе — замки, виллы, публичные дома и казино, а на Донбассе добывает он алмазы, и золото, и платину, и нефть, — я разве захочу, чтоб он погиб??? Нет, я прочту полсотни слов, что есть внутри, где буквы, их тринадцать, сливаются в захарприлепин. И в каждом слове там идёт кино, где мой сценарий: «Не дождётесь! Хрен вот! Наhер!»
«Бережно относитесь к тому, чего вы не понимаете. Это может оказаться произведением искусства» (якобы в музее Прадо надпись)
Галина Юзефович, о которой Захар Прилепин не раз отзывался очень тепло, говорил, что «прислушивается» к ней, а отца до сих пор считает учителем, накатала идеологически выверенную рецензию на новую книгу ЗП «Взвод». Беда совсем не в том, что «не похвалила, потому что дружили» (как сошедшая с ума Полозкова). Не в том, что «проанализированы» вырванные куски текста, не определяющие его. Не в том, что представления о книге текст не дает, что редкость для автора.
И даже не в чудовищно назидательном, протокольном — как будто с очередного круглого стола Совета Федерации — стиле текста.
Беда в том, что саморасчехление продолжается. Мы-то всегда думали, что война — для того, чтоб не было войны, ан нет.
Оказывается, не только.
Бог с ними, с окнами Овертона.
Запущен гигантский маховик: пока честные и независимые люди с помощью фейсбука, обливания дождем и укусов медузы обличают культ военщины, убийства мирных людей сепаратистами, аннексию Крыма и жестокость контингента в Сирии, тяжело дышит по соседству «Мордор» — там выковывается особая порода неуязвимых, нечувствительных к жаре и холоду, мерзостям оскорблений и пожеланий скорой и мучительной смерти людей. Их не так много, как кажется, и зовут их обычно зовут зомби или рабами.
Д. Быков с «Оправданием» предвосхитил реальность. Только не в 37-м году дело было, а в 17-м.
Сейчас тот самый этап, который предстоит оценить историкам: общество как живой организм приступило к самоочищению.
Если раньше Юзефович просто упрекала Прилепина за то, что написал про «добрые глаза» ополченцев. Мол, как верить ему после этого? Действительно, как?!
Что за чушь.
Теперь она выдает, видимо, по заданию редакции не качественную критику, а намеренно упрощенный наброс, точно бьющий по болевым точкам:
— Прилепин канонизировал себя, поравнялся с Батюшковым, Вяземским и Пушкиным. Они воевали — и он.
— Во главе угла стоит военная служба, а не творчество классиков (хм, казалось бы, при чем тут название и концепция книги?)
— Масса фактических ошибок, передергиваний, Прилепин игнорирует источники (а вместе с ними, шельмец, и — редактуру, фактчекинг и весь офис редакции Елены Шубиной)
— Пушкин не воевал, а только мечтал, стихи не доказуха, Державин ради прикола вешал людей
— Все это пропаганда, классиками воспользовались как презервативами, словом «ополченцы» — тоже (вообще, на дворе 1812 год был, это вам не Донбасс)
— А еще это манипуляция, потому что апеллирует к традиции, но блестяще написанная (хе-хе, действительно)
Если бы речь шла о престарелом критике, с трудом нащупывающем буквы шрифта Брайля, это называлось бы невнимательность. Но от щепетильной Г.Л.Ю. такое видеть — это расплох. Значит, что-то другое. Дешевая и, как она выражается о книге «Взвод», тенденциозная диверсия. Ведь попинать «убийцу» Прилепина в последнее время — народная забава. Пару лет назад все эти же специалисты кончали от «Обители» и «рекомендовали» как must see. Мол, надо же! Чтоб у нас кроме Акунина и Улицкой так умел кто. Неужто второй Толстой вдруг родился? Воевал в Чечне? Полноте. Значит, так надо.
Теперь все поменялось. Донбасс не Чечня. Ворота псарни отворились и приоткрыли путь в бездну. Кислота просочилась и в литературу. Раньше был хороший писатель, теперь — всё.
Как вам фраза: «Необходимо понимать, что книга „Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы“ писалась именно ради популяризации и утверждения этой идеи — и ни для чего другого»?
Монументально ведь.
Или вот: «Прилепин уверяет своего читателя, что если ему дороги стихи Пушкина, если ему симпатичны Денис Давыдов или Петр Чаадаев, то он должен последовать их примеру и, отринув сомнения, броситься в бой (ну, или по крайней мере горячо поддержать воюющих)».
Штиль — бомба, аргументы — стальной кулак, логика — железобетон. Холст, масло, техника мелкого мазка. Обезоружила, обезручила и вбила в землю по пояс рукоятью критической! Звучит как обязательные рекомендации худсовета: «необходимо понимать», «именно ради», «ни для чего другого», «вынести постановление», «партбилет на стол». Ощущения довольно свежие. Словно во время ремонта в старой квартире, не найдя туалетной бумаги, нащупал методичку на антресолях, схватил и на бегу, чтобы не растерять важного, выцепил пару ключевых тезисов.
А ведь это произведение одного из самых свободных от оков Мордора, авторитетных мастеров, который без дула кремлевского нагана над ухом пишет разнополярные материалы.
Все бы ничего. Но именно такой вот текст, с лобовыми наездами и «необходимо понимать», сообщает нам о «тенденциозности» и «пропагандированности» книги ЗП.
Не пытайтесь найти перевертыш.
Так у них все и устроено.
Подумаешь, автор писал книгу не один год. 736 страниц, мать вашу.
Подумаешь, скрупулезно вычитывал и собирал по зернышкам редкие сведения о подвигах классиков. Штришок: только для понимания сути польских восстаний — а это далеко не самый подробный элемент «Взвода» — была изучена публицистика Герцена, Вяземского (брошюру князя «La Question Polonaise et M. Pelletan», изданную в 1863 году, переводили с французского, вот она:
https://books.google.ru/books…), а еще десятки исторических трудов.
Подумаешь, Прилепин выявил скрытые черты характеров, замешал коктейль из жанров, выдал взгляд на Золотой век через особую оптику, нарастил объем масштаба каждой личности и вывел на новую орбиту. Ну, видели портрет Чаадаева на стенке в школе. Ну, читали «Философические письма». Кто помнит, что он Париж брал в 1814 году? А зачем? А что Вяземский делал на Бородинском поле?
Да и кому это интересно. Получилось, как получилось. Сляпано, как заказали. Валидность нулевая. Пропаганда и манипуляция. НЛП-роман по лекалам Кремля.
Задачка ведь решается элементарно. Башен в Кремле — 20, в каждой сидит отдельный редактор, внесший правку и лепту. Глав в книге — 11. Значит, 9 глав еще на визе — будет продолжение.
Наверно, воплощение пошлости — это не только наряды и интерьеры дома Стаса Михайлова. Это и то, что делается на потребу, не для себя, в угоду мнению и своре соратников. Гимн конъюнктуре; окей, слово травля оставим виктимным барышням.
Изо всех сил хочется прочитать этот текст как нервный, неровный, но оголенно-критический, честный, но отсутствие органики лезет наружу белыми нитками, превращая его в некорректный и искусственный. Жаль.
Виктория Забазнова, 21.02.2017
МОЕ ПИСЬМО ПРИЛЕПИНУ
Мой мозг, извращенным образом, складывает людей словно пазлы. Постепенно, из вроде несовпадающих фрагментов, складывается личность. Некоторые куски, казалось бы, вообще не могут быть соединены в общую картину. Но потом, вдруг, появляется фрагмент, который их органично объединяет.
И вот так, постепенно, из многообразия странных узоров складывается личность. Из поступков, показанных или скрытых эмоций, высказанных вслух или лишь намеком мнений.
В тебе, Захар, много всего. Мильёны зазубренных фрагментов, чуждых друг другу, вдруг органично входят в пазы и образуют общее. Вот лишь некоторые из них:
Отец, утопающий в нежности к детям.
Муж, накрепко вросший в жену.
Боец ОМОН с военным опытом.
Поэт, боготворящий слова и пуще прочего ценящий точные формулировки.
Молодой парень, влюбленный в мужское братство.
Деревенский мужик, способный вспахать и засеять поле.
Гений, неподвластный рефлексии.
Модный персонаж, кумир многоликой публики.
Надежный товарищ, которому доверяют тысячи незнакомых людей.
Классик русской литературы, прочно вставший плечом в ряд великих.
Все эти кусочки, так или иначе, отражены в твоей прозе. Или публицистике. Или журналистике.
Признаюсь, периодически я задавалась вопросом — а где, собственно… нацбол, написавший САНЬКЯ?
И события последних дней-недель показали — вот же он! Нате. Вышел на первый план.
Так вот, Прилепин. Не мастер я петь дифирамбы и плескать на бумагу сладко-розовое. Но сейчас происходящее вокруг тебя все больше похоже на травлю. Ты стал лакмусом для общества — капля Прилепина, добавленная в человека дает четкую и однозначную классифицирующую реакцию. И потому… я хочу написать:
Я рада и счастлива, что в России есть ты и такие как ты. Ответственно это заявляю… не как восторженная поклонница яркого таланта, а как зрячая, взрослая девица со склонностью к аналитическому мышлению.
Живи, Прилепин, своей жизнью и не ведись на вот это все.
А я в тебя верю и помолюсь.
МЫ верим и помолимся. Ведь да?
Сергей Скуратовский, 23.02.2017
Свои пять копеек.
Практически каждый день читаю отзывы, реакции, другие натюрморты на тему «Как я отношусь к Захару Прилепину — офицеру армии ДНР?» Л. Гозман, Ю. Мориц, Простигосподиполозкова, А. Проханов — и это только последние две недели. Собственно, в чем ажиотаж? Имеющий руки, да пишет? А нет.
Для того, чтобы сделать проблему более незаметной, нужно размазать конкретику среди общих понятий, превратить четкий и здравый контекст в невнятную ризому, чтоб сам Делёз не разобрался, из черного и белого сделать самизнаетесколько оттенков серого. И все: проблема, вроде бы, на виду, но ничего никто не понимает.
И тут приходит человек, и своим выбором, решением, поступком ставит все на свои места. Появляется необходимость снова находить контрасты хотя бы в пределах своего поля зрения. Пространство требует выбора, вопрошает, как Кипелов, «С кем ты?» Один выбор тянет за собой другие, как это всегда бывает в полусвободной системе, не дает утонуть в ко (м)промиссах. И выбор совершается: кто-то собирает вещмешок, кто-то разминает пальцы перед клавиатурой, кто-то матерится в блоге… Сторона выбрана, и теперь на ней — жить.
Фильтры.
Удивительный насыщенный на события и встречи день. На интересной встрече с Захаром Прилепиным сегодня были расставлены точки над И. Жалко, что не все захотели пойти и послушать логику активного и умудренного жизнью мужика. Ну, а моей семье повезло, мы единодушны. Что нового? Да просто наступает время, когда приходится распознавать людей, определять их по смелости, ответственности, принципиальности, по мерам любви и самонадеянности. А слова здесь не при чем, и это утешает.
Сегодня был творческий вечер с Захаром Прилепиным! Литература, политика, история. Поражают знания этого человека. Как он все успевает? Писать шедевральные книги, командовать взводом в Донбассе и помогать нуждающимся, сниматься в кино и многое другое… Тут есть чем восхищаться!
Для вчерашнего творческого вечера Захара Прилепина я старательно готовила свой травоядный вопрос…про то как же можно идти на войну, когда мог не идти и понимаешь что нет никакого «конца войны»…Но вышел Захар, неуловимо похожий на моего брата — ветерана Второй Чеченской, и стало очевидно, что этот человек сначала Воин, а уже потом…писатель, политик, отец, актер и так далее… Вечер понравился…легкий… Захар хорошо шутил, на вопросы правых оппонентов отвечал умно и без агрессии… Спасибо))