Александр О’Шеннон, «Антибард»

О чем речь.

Из названия уже ясно, что речь в книге пойдет о людях поющих под гитару, при чем писать о них будут без особой приязни. «Даже когда они поют не Визбора, — пишет Александр О’Шеннон о своих собратьях, — все равно кажется, что это Визбор, ибо Визбор — это гвоздь, вбитый по самую шляпку в храм хилого российского романтизма. Когда эти хмыри поют, они строго смотрят в зал, требуя понимания и тишины».

Сам Александр О’Шеннон — бард, весьма известный, оттого так и хочется сказать, что он пишет от себя и о себе. Но нет, фамилия героя книги — Степанов, поэтому просьба не путать лирического героя и автора.

Итак, фабула. Утром Степанов просыпается от — цитирую — «банального сушняка» в чужой квартире. Рядом, как вы, возможно, уже догадались, кто-то лежит. «Эта женщина, кто она?» — думает проснувшийся герой. Следующие мысли героя: «А где я, собственно? Что за район?» «Трусы… Надо найти трусы».

Постепенно рассудок Степанова проясняется, женщина узнана, район опознан. Далее следуют перманентная алкоголизация героя и бессмысленные поездки по городу, в разные концы, в сопровождении все той же женщины. Событийный ряд перемежается флэшбэками. Немного натурального секса, много ненормативной лексики. К вечеру герой конкретно пьян, и, как вы, возможно, опять догадались, вновь перестает узнавать свою спутницу: «Знакомый голос… Кто это? Как ее… Лера… Вера… Да, Вера. Я люблю тебя, Вера».

Финал романа: Степанов на сцене. Друзья подносят ему, стоящему у микрофона, рюмку с алкоголем. Он выпивает, затем его рвет на виду у зрителей и частично на них самих.

«Театр закрывается, нас всех тошнит», как Хармс писал.

Почему стоит прочитать.

Александр О’Шеннон вполне убедительно доказывает, что весь этот, навязший в зубах, трагизм существования русского поэта (берите шире — человека культуры) вовсе не от «мятущейся души» и не от религиозных, скажем, исканий. Нет в этом псевдотрагизме ни глубин, ни смысла. Есть примитивное, гадкое алкашество, глубоко эгоистичное.

Книжка написана нигилистом, обладающим славным чувством юмора, что этот нигилизм хоть как-то оправдывает. Смеяться будете, это я обещаю. А кто-то, может, и всплакнет.

Написано, впрочем, неряшливо, но нынче так модно, вот и Гришковец (а если хотите — Стогоff) пишет левой ногой, и ничего, людям нравится. «Смотри-ка, левой ногой, а как душевно». Гришковец — добрый, О’Шеннон — злой, в этом вся разница.

Больше О’Шеннон книг не напишет, потому что в этой уже высказал все, что увидел и постиг. Даже умер один раз в середине романа. Тоже, кстати, повод, чтобы ознакомиться.