Илья Кочергин. Литература не защитит
Илья Кочергин — писатель, который всерьез говорит о возможности получения им Нобелевской премии, и я отчего-то воспринимаю это всерьез. Потому что Илья умеет ко всему относиться с юмором, а здесь не хочет, и это его право.
В конце концов, проза у него отличная, и все свои премии он получил за дело, да и к Владимиру Путину нас тоже не просто так звали. Было, значит, за что. Может, кому из нас и выпадет возможность вместо спичей в Ново-Огарево произносить Нобелевские речи, чем черт не шутит.
— Итак, кто такой Илья Кочергин? Где родился, как учился, на ком женился, кто отец, кто мама, кто дети? Чем занят?
— 1970, Москва, учился в центре Москвы плохо — ленился, большую часть времени читал и лазил по крышам Замоскворечья. Застройка после пожара 1812 года, здания были часто соединены крышами, можно было ходить по ним внутри кварталов, куча чудесных чердаков, подвалов, баков с отходами предприятий, цветметом и пр. Брал с собой маленькую мохнатую собаку Бобика и натравливал на кошек — готовился стать охотником (из-за книжек про охоту в Сибири). На кармашке школьного кителя попросил бабушку вышить буквы «Ю.О. П.». Она вышила и спросила — «Её Юлечка зовут?», а когда узнала, что это значит «Юный охотник-промысловик» расстроилась.
Поступал и учился год-два в МХТИ (химико-технологический по настоянию родителей — химиков), в МГУ на геологию (по совету первой жены — студента-геолога), в ИСАА при МГУ (Стран Азии и Африки, китайское отделение, по собственному наитию). Работал много где — около 20 разных работ, в том числе пожарный сторож на Байкале, рабочий на Камчатке в геологической партии, лесник — четыре года в алтайском заповеднике, в Москве дворник, библиотекарь, продавец на рынке, помощник китайца, почтальон и др.
В 2003 окончил Литинститут (заочка, проза).
Дочка (от первой жены) этот год поступила в МГУ на геологию (по совету матери, бывшего студента-геолога), сыну три года.
Живу на деньги от сдачи квартиры в центре, подрабатывал статьями и фото в глянцевых журналах, последний год пишу путеводители серии Полиглот (текст и фото). Это больше по душе — сам составляю себе план, выбираю интересные места и еду один (по Северу два раза ездил с писателем Дмитрием Новиковым).
— Вышла первая твоя книжка — «Помощник китайца». На мой вкус — иногда просто волшебная, с несколькими восхитительными рассказами. Тогда, несколько лет назад, книжка наделала шума, критики в один голос причислили тебя к новому поколению, идущему на смену живым классикам. «Помощник китайца» вышел во Франции. И четыре года с тех пор новых книг нет. Выходили новые вещи в журналах, но даже в журнальных публикациях был двухлетний перерыв. Ты где был-то? Когда новая книга случится?
— Думаю, писать постоянно и ровно могут неленивые люди, у которых это либо само собой получается, либо которые воспринимают литературную деятельность как, быть может, карьеру. Я, во-первых, ленивый, во-вторых … оба варианта не подходят.
К тому же меня в литературном моём детстве и молодости (2000 — 2004) сильно напугали — дали мне сразу кучу премий и сильно хвалили, даже выпустили книжку во Франции. После этого стало страшно писать — вдруг перестанут хвалить.
Получилось вообще смешно — от страха перестал писать, а они, естественно, перестали хвалить. Думаю, это пошло мне на пользу (по крайней мере, для психики). Наверное, нужно хвалить раз в три-четыре года, ну, а если очень много текстов (как, например, у Сенчина), то раз в два года. Не чаще.
Если принять точку зрения Сенчина-критика, то мой литературный процесс можно представить так — собрал сливки с темы (за что получил премии, в том числе правительства Москвы в области литературы и искусства), потом пару лет писал редкие, обезжиренные рассказы по той же теме. Наконец, понял, что хочется другую тему. И начал придумывать эту новую тему.
Повесть сейчас закончил, от старой темы там есть воспоминания, но она уже о другом. Надеюсь, это поможет мне.
— На кого ориентируешься в современной литературе? Есть столпы? Вообще жива ли классическая русская литература? А западная?
— Как понять ориентируешься? Я с огромным интересом читаю, что выходит, например, у Маканина, его мнение для меня важно, но я никогда не смог бы и не захотел бы так писать. Я очень сильно чувствую нашу разницу в возрасте в самом тексте. Вернее, не в возрасте, а в поколениях.
Столпы есть, русская и западная — обе живы. Из западной мне больше нравится американская, даже не знаю почему. А общаться, наоборот, с европейцами проще.
— Кого из живых классиков уважаешь? С кем знаком? С кем хотел бы пообщаться?
— Всегда очень приятно и интересно общаться с Владимиром Маканиным, с Людмилой Улицкой.
— Твои тексты должны что — радовать, огорчать, заставлять думать?
— Не задумывался, но отмечал, что один и тот же текст вызывает у разных людей противоположные чувства. Конечно, хотелось бы не только чувства вызывать — проза всё-таки.
— Что первично в творчестве? Донести мысль? Сделать сюжет? Или просто дурака валяешь?
— Журналисты — ужасные люди.
Я не знаю, что первично. У меня не такие уж гениальные мысли, чтобы их надо было доносить таким сложным и трудоёмким путём. Сюжет — просто один из приёмов. Если выбирать из трёх предложенных вариантов, то я бы остановился на валянии дурака, но только делаю я это изо всех сил и самым тщательнейшим образом, как только могу. И когда чувствую, что получилось, то очень большая радость сразу.
— Вообще литература — это всерьёз? Смертельно?
— В жизни, наверное, вообще всё смертельно, литература не смертельнее прочего. Просто немного страшнее иногда, так как литература вряд ли может дать пишущему защиту от разных страхов. Так мне кажется. Созидательный труд во имя будущего или во имя детей, служение богу, стране или какому-либо коллективу и тому подобные вещи успокаивают человека и дают защиту. А литература — наоборот.
Можно, конечно, заниматься и тем и другим одновременно, это, может быть, и выход для писателя.
А серьёзных в обычной, нормальной жизни людей я не очень люблю. Я вот, например, прочитал однажды, что хищные звери охотятся не потому, что должны добывать себе пищу (как пишут в учебниках), а потому что это им нравится, доставляет удовольствие. Наблюдал за ними и — действительно похоже на то. Ловят мышей, например, а сами хвостом машут от удовольствия. Вот и люди, наверное, занимаются любимым делом не для пропитания, а потому что это приятно. Занимаются-то они этим серьёзно, а сами несерьёзные.
А вот те люди, которым не дают любимым делом заняться или у которых не получается, они серьёзные. Многие просто не знают, чего им хочется. Их и жалко, и не очень приятно с ними.
— Какой свой текст хотел бы ты экранизировать, Илья?
— Чтобы получить деньги и большую покупаемость книжек — любой. А при наличие и того и другого — никакой пока.
— Несмотря на твое двухлетнее молчание, ты входишь в числе уже признанных молодых писателей (хотя какие мы, на фиг, молодые, правильно Василина Орлова отметила). И все же — вот ты из определенного ряда. Следишь за творчеством сверстников? Есть еще ведь Денис Гуцко и Дмитрий Новиков, Роман Сенчин и Сергей Шаргунов, Гаррос и Евдокимов (ранее тандем, а сейчас они работают по одному). А еще Орлова и Рубанова, Козлова и Старобинец, Мамаева и Денежкина. Знаешь эти имена? Не печалишься, что твои ровесники Дмитрий Быков, Алексей Иванов и Олег Павлов — уже ходят в живых классиках, а ты вроде как только начал — хоть и сильно начал, но только-только, едва отчалил? Или всё еще впереди?
— Знаю и читаю периодически почти всех (только Старобинец и Рубанову не знаю и пока не читал). Ощущаю со многими какое-то родство, вернее как будто мы с одной деревни. А с некоторыми — наоборот.
Наличие таких «земляков», по-моему, для меня важно, по крайней мере, я этому радуюсь. Поэтому всегда стараюсь о них упомянуть при удобном случае, порекомендовать, у меня такое чувство, что если их будут любить и читать, то и меня тоже, если их будут печатать, то и меня тоже.
С Быковым месяц провёл в совместной поездке, с Павловым тоже в поездке, но не так долго. Завидовать им не смог. Хотя вообще-то отсутствие честолюбия очень сильно мешает мне иногда.
Выработал для себя удобную позицию — тихо и уверенно знать, что впереди Нобелевка. Можно спокойно писать, не дёргаться от перерывов и неудач. Периодически обсуждаем с женой, какое платье она будет шить для вручения.
— Какие газеты, журналы сайты читаешь и почитаешь? И с каким чувством?
— «Новая газета» регулярно, иногда «Газета», «Коммерсант». Радио «Эхо Москвы» регулярно.
Раньше иногда было сладкое чувство надвигающегося ужаса — я думал, что вот скоро начнётся, и можно будет, спасая семью и себя, удрать обратно на Горный Алтай, где я так счастливо жил лесником на крохотном, труднодоступном кордоне. Там и писать можно, и здоровье будет, и сыну хорошо будет, и просто там хорошо. А жене будет не так плохо без города, потому что пришлось уехать не по своей воле, а ради спасения.
Теперь это прошло. Просто, наверное, привык в Москве и уже трудновато что-то менять в личной жизни.
Осталась при чтении мутная тоска. Иногда появляется восторг, что даже в этих условиях могут жить замечательнейшие люди, иногда появляется удивление — как грандиозен может быть абсурд в обычной нашей жизни.
И частенько проскальзывает облегчительная мысль, что мне как писателю всё это может пригодиться. У меня такая мысль вообще часто появляется, когда какая-нибудь херня случается.
— А с каким чувством смотришь ОРТ и РТР?
— 10 лет не имею телевизора.
— Надо ли политикам слушать писателей и журналистов? Памятуя о том, сколько бреда они произнесли и написали в последние двадцать лет?
— Не знаю на счёт писателей. Вообще, когда я пишу прозу, то представляю своего читателя как более-менее приличного, по крайней мере, нормального человека.
Я, честно говоря, не очень понял, кто произнёс и написал бред в твоём вопросе — политики или писатели с журналистами. Но мне кажется вопрос вообще странный — как можно заставить читать? Пользы-то от этого не будет. Курсы вдумчивого чтения для политиков?
Это уж частное дело — кого читать и читать ли вообще. Хотя, Новиков вон привил интерес некоторым не привитым. Судье какому-то федеральному, депутату одному тоже.
А вообще, наверное, лучше пусть они пока не читают писателей. А то будут их тексты использовать в своих целях или даже цитировать, опошлят. Ведь было такое, что у многих немецкая и австрийская классическая музыка ассоциировалась с фашизмом.
— «Писателей надо пороть» по Розанову? Как писатель тебя спрашиваю. Надо нас пороть? Или забить на нас? Или любить нас при жизни и ставить большие памятники?
— Пороть — вряд ли. А вот по себе скажу, что по жопе для большей энергичности можно иногда. В качестве поддержки.
Если это ты про критиков, то, мне кажется, критики не хватает очень. Больших критических статей страниц на 25 журнальных не хватает. И писателям, и читателям. (Я их писать не умею, нужен аналитический склад).
Один раз просто поговорил хорошо с Женей Ермолиным, его, правда, трудновато иногда понять, но как-то помогло. Теперь его стараюсь почаще пытать, статьи его читаю. Вообще критиков мне интересно читать, про себя, про других — неважно. Просто увлекательно.
— О чем будет новая твоя книжка? И когда она будет?
— Книжка — не знаю. Зависит больше от издателей. Больше ходить и навязываться я не хочу. Хотя во Франкфурте я просто ходил со своей русской книжкой и «бил по площадям» — подходил ко всем подряд издателям и говорил, что они обязаны меня выпустить в своей стране — Китае, Италии, Венгрии, Испании и т. д. К вечеру добрался до какого-то француза, навязал ему книгу, потом поехал ещё в Париж и достал его там. А через два месяца он позвонил и сказал, что понравилось, и будут печатать. Оказалось — крутое издательство.
Полностью быть независимым от них не получится, конечно. Но в моём случае самый лучший выход пока — просто побольше писать. Я наконец-то сумел преодолеть страх перед писанием, теперь можно спокойно работать.
Преодолел написанием повести о том, как быть с наследством, доставшимся нам от прошлой страны, в которой жили не какие-то абстрактные люди, а наши родные.
Теперь начал повесть о том, что случилось с человеком, который решил стать свободным.
— В чем главная проблема современных молодых писателей? Писать некогда? Писать не о чем? Денег не платят?
— Писателей разбиваем на группы, и тогда можно для каждой группы подобрать общую проблему. А в общем, сказать трудно.
Если говорить о «моей деревне» (упоминаемой выше) то:
— Мало денег платят.
— Трудно издавать рассказы и у нас, и в Европе. Хотя жанр ничем не хуже романа.
— Нет литературных агентов — кто захочет этим заниматься при низких гонорарах?
— Мало хорошей литературной критики.
А самую главную проблему так и не удалось сформулировать — слишком она сложная. В ней сплетено то, что эти писатели зачастую немного не приспособленные корявцы, не хотящие или не могущие пролезть для саморекламы в проклятый телевизор, который их тут же к чёртовой матери испортит. Ещё то, что они пишут так и о таких вещах, что читать не хочется, а если будут о других, то это их опять же испортит. Всё это похоже на брюзжание неудачника, но что-то в этом есть. Мы об этом говорили с Маканиным, но я был пьян и не помню точно, как я формулировал свою правильную мысль.
— Кем бы ты был, если б не писателем?
— Не знаю. По крайней мере, до этого я дольше всего и с наибольшим удовольствием работал лесником в заповеднике. До сих пор через ночь мне снится моё лесничество. Но те женщины, которые мне нравились, не хотели там жить, а хотели жить только которые не нравились. Одному тоже жить не хотелось.
В общем, если б я не женился, то был бы лесником Алтайского государственного заповедника.
— Будущая жизнь — только литература? Что-то иное представляешь в своей судьбе?
— Только литература — это очень неприятно, по-моему. Такое возможно, если, например, неподвижным инвалидом станешь. А так — я очень люблю ездить по стране, у меня огромное количество мест накопилось, куда обязательно нужно попасть — в Тверской, Владимирской, Псковской, Новгородской областях, на Северном Урале, в Карелии и на Кольском, на Алтае. Чукотка, наконец, моя голубая мечта. И писать легче — людей живых в дороге слышишь, голоса, истории всякие, слова незнакомые.
В идеале — найти интересное, подходящее, по душе занятие, которое бы нравилось, обеспечивало и давало возможность ездить. Моё сегодняшнее написание путеводителей мне нравится и даёт заработок, но не обеспечивает полностью. Буду искать дальше.
— Мечта?
— Они у меня сменяются, Захар, раз в полгода, а то и чаще. Но все — небольшие. Вообще, в последнее время я как будто доволен.
А Нобелевка — это не мечта, даже не цель, а скорее позиция, направление или условный ориентир.
Я, например, не люблю путешествовать просто так. Меня сразу такая лень разбирает, что идти или ехать никуда не хочется. А когда есть условная цель (последнее время древние монетки, которые можно искать металлодетектором), то можно с удовольствием ехать. Будут монетки или нет — неважно. Так же и Нобелевка.
— Любимый рассказ — собственный? И любимый чужой?
— Любимого своего нет. Все хорошие, детишки мои, красотулечки. Один побольше, другой поумнее, третий шустренький такой. Какого не оторви — всё больно.
А чужие сменяются. Последний рассказ, который занял место любимого — сенчинский из 1-го номера «Нового мира».
Последний любимый стих — Поля Фора. «Киты». Сейчас прочту вот.
«А когда мы плавали бить китов,
когда о нас плакали столько вдов, —
то при каждой был дороге Христос на крестах,
и на каждом был пороге маркиз в кружевах,
и была святая Дева, и был король!
А когда мы плавали бить китов,
когда о нас плакали столько вдов, —
то каждый матрос молился Христу,
а каждый маркиз плевал на Христа,
но была святая Дева, и был король!
А теперь на белом свете всем хорошо,
не печалуйся, матросик, нынче всем хорошо —
ни Христов на крестах, ни маркизов в кружевах,
и во Франции республика, и в Париже президент,
только нет,
только нет ни единого кита!»
— Знаю, что в числе твоих любимых литераторов — не самое известное в России имя — Сесар Вальехо, один из самых любимых моих поэтов. Откуда родом интерес к нему?
— Одно время очень нравился Карлос Кастанеда. Это было на Алтае — там многих лесников поначалу в эзотерику тянет, многие в религию уходят. Прочитал я все 9 или 10 томов несколько раз, потом надоело. Всё что сейчас осталось и помнится — вставленные в эти тома то там, то сям стихи испаноязычных писателей. Вот и Хуана Рамона Хименеса полюбил оттуда же.
— Кто оказал самое большое влияния на Кочергина-писателя?
— Трудно сказать, но мне кажется, помогло обучение в литинституте. За это время я прочёл кучу текстов начинающих писателей и твёрдо уяснил для себя как я НЕ хочу писать. Так что молодые на меня влияние и оказали.
А теперь во многом оказывают влияние те, за которыми постоянно слежу, с которыми дружу, которые начинали вместе — Сенчин, Новиков, Гуцко, Прилепин, Карасёв, Мамаева и другие.
— За политикой следишь? Политические взгляды есть у тебя?
— Слежу, скорее, не за политикой, а за событиями в стране. Для того чтобы иметь политические взгляды, нужно, по-моему, хоть как-то представлять себе, какой путь лучше всего подходит для изменения ситуации в стране к лучшему. А дальше можно уже выбрать — какая партия отвечает твоим взглядам в наибольшей степени.
Но я совершенно не могу представить, что может мирно переменить ситуацию. И при этом я не хочу новых революций. Так что я — в растерянности.
— Что ждешь от новых времен, в том числе и в политическом смысле? Будущее России — каково оно?
— Ближайшие «новые времена» — 10-20 лет — представляются мне мрачными.