Егор Кирсанов и Евгений Прощин: два человека в одном лице
Если б не было в Нижнем таких людей, как литературтрегер Евгений Прощин, — наша литературная жизнь была бы беднее в разы.
Если бы не было поэта Егора Кирсанова — одним славным именем в нижегородском поэтическом пантеоне было бы меньше. Тем более что имен у нас этих… даже не нужно пальцев двух рук, чтобы пересчитать. И одной-то руки многовато.
Но вообще это один человек — и поэт, и литературтрегер — оттого он вдвойне интересен.
И то брожение, что Прощин-Кирсанов создаёт вокруг себя, неустанно привлекая и завлекая сюда значимых, весомых, маститых российских поэтов, организовывая фестивали и конкурсы, — оно наверняка будет действовать самым благоприятным образом и на местную жизнь, и на местную публику. Потому что, когда вместо многолетней пустоты вдруг образуется некое почти уже цветение — это не может не сказаться на появлении новых талантов, новых стихов, новой, скажем пышно, атмосферы.
— Евгений, он же Егор, приветствую вас! А зачем Евгению Прощину псевдоним Егор Кирсанов? Тем более что поэт Кирсанов есть, а вот поэта Прощина — еще, вроде бы, не было?
— Евгений Прощин — это филолог, кандидат наук, преподаватель университета, а также литературтрегер. Егор Кирсанов — это поэт. Исторически сложилось так, что я лет до двадцати писал какие-то стандартные для начинающих тексты, и поэтому решил для себя, что больше не буду этим заниматься, и занялся филологией. Но потом, несколько лет назад, снова начал сочинять какие-то вирши и выкладывать их в ЖЖ. Эти тексты увидела Женя Риц и предложила публикацию на сайте «Полутона». Но так как в этот момент я почему-то стеснялся, что снова вернулся к сочинительству, то придумал себе этот псевдоним. Может быть, если бы все это случилось несколько позднее, я бы так не поступил, но сейчас вроде бы все привыкли, так что менять тут ничего уже не надо.
— Егор-Евгений, можно в двух словах — о себе? Где родился, на кого учился, как дошел до жизни такой?
— Я родился в 1976 году, на родине автомата «Калашников» — в городе Коврове. Учился, как и все, в типичной советской школе без особых примет. Я очень рано начал много читать. Более того, мне повезло со школьной учительницей по литературе, и в 11 классе у меня не было никаких душевных терзаний, я решил поступать исключительно на филфак. Так я оказался в 1993 году в Нижнем Новгороде, и абсолютно искренне считаю этот город своим, т. е. городом, в котором я хочу всю жизнь работать и заниматься литдеятельностью.
— Как ты оцениваешь состояние литературных дел в России? В первую очередь, в поэзии, конечно? Твои приоритеты? Кто радует, кто вызывает отторжение? Кто движет литературный процесс? Кто его тормозит?
— Если можно, я скажу исключительно о поэзии. Мне кажется, что определяющее значение имеет тот фактор, что сейчас поэзия свободна и существует сама по себе. Именно поэтому многие такую поэзию не воспринимают. Отечественный читатель отравлен идеей, восходящей как минимум к романтизму, что поэзия должна иметь некий посыл. Все знают строчку, имеющую лично для меня чудовищный смысл: «Поэт в России больше, чем поэт». Эта строчка чудовищна именно потому, что она заключает в себе совершенно безнадежный императив: ты, конечно, пиши стихи, но помимо этого выполняй еще какую-нибудь функцию, например, гражданскую, и тогда твоя деятельность оправдана. Может быть, впервые в нашей истории, современная поэзия по-европейски занялась самой собой.
А еще важно, что сейчас мы переживаем период, сопоставимый по интенсивности процессов, количеству значимых имен и качеству самих произведений с «серебряным веком», что сейчас является почти общепринятой точкой зрения. Это настолько пугает многих (вспомним еще одно традиционное утверждение: «У нас нет литературы!»), что они принципиально отказывают такой поэзии в праве на существование. Так что поэзия радует. А вот ее восприятие — скорее не вызывает отторжения, а печалит. Если современный поэт вполне адекватен современности, то вот читатель — нет.
В России до сих пор крайне низка культура чтения. Причины этому нельзя полностью раскрыть в рамках интервью, но скажу одно: если поэты вполне освоились в контексте, что называется, изменяющегося мира, то читатели пока консервативны в своей массе. Однако современная поэзия абсолютно точно имеет своего читателя. Поверь на слово, через 10-15 лет все станет на свои места, и наше время оценят совершенно иначе. Если же говорить о двигателях процесса, то это, конечно, целая система: деятельность журналов, традиционных и новых, работа издательств, весьма охотно печатающих поэзию, принципиально значение и Интернет-проектов. Отдельного упоминания требуют старания кураторов, как столичных, так и региональных.
Несмотря на традиционный москвоцентризм, сейчас мы видим нарастающую с каждым литсезоном тенденцию складывания прочных связей между столицей и регионами, когда в отдельно взятый город могут приехать и давно имеющие репутацию московские авторы, и если в этом городе существует своя литжизнь, она не варится в собственном соку, а подключена к общим процессам. А тормозит все это местечковость и дилетантизм. За первыми неизбежно идут вторые, преследующие совсем другие цели, и сейчас таких явлений много и на местах, и в Интернете, к примеру.
Если же говорить о моей деятельности в Нижнем, то, не в целях самопиара, а как пример взгляда на нее со стороны сошлюсь на Дмитрия Воденникова, который сказал следующее: «Нижний Новгород на самом деле очень обработанный литературой город. Там, например, работает Евгений Прощин, который организует разные встречи с поэтами. Я тоже приезжал, читал в Нижнем Новгороде. Но самое главное, что Прощин сделал так, что туда приехали все самые ведущие поэты разных поколений. То есть я сейчас подумал: боже мой, а откуда эта энергетика молодости? Не просто там на чем-то завихренная, а на какой-то вменяемой литературной позиции. Наконец я вспомнил. Просто Нижний Новгород — это такой разбуженный город».
— У тебя вышла книжка «Двадцать два несчастья» — в достойном издательстве, которое до тебя выпустило книжки Бахыта Кенжеева, Андрея Сень-Сенькова, Вениамина Блаженного. С одной стороны, это очень приятно, — и сам факт выхода книги, и замечательная компания. С другой стороны, есть иногда ощущение, что нынешнему поэту куда проще заработать известность в Сети и выступая в клубах. Книга будто бы становится неактуальной. Или нет? Будет, кстати, следующая книжка?
— На самом деле издательство «Арго-Риск», которое уже полтора десятка лет возглавляет Дмитрий Кузьмин, напечатало за это время уже несколько десятков авторов.
Твой страх вроде бы оправдан. Действительно, казалось бы, более легкий путь к известности — тиражировать себя и свои стихи на различных сайтах, благо многие из них организованы по принципу свободного выкладывания текстов без всякой фильтрации или же публикаций в духе «Я тебя уважаю. Ты меня уважаешь. Мы с тобой уважаемые люди». Действительно, можно организовать множество каких-то поэтических вечеров и постоянно участвовать в них. Но это все дешевая популярность. Она имеет смысл не стратегический, но тактический. Книга же — это явление совершенно другого рода. Она долговечнее, что ли. Конечно, ее эффект может быть отложенным, но он обязательно будет. Что ни говори о конце эпохи Гуттенберга, современные носители — это не антитеза, а скорее союзники. Ведь книги того же издательства «Арго-Риск» можно не только купить, но и читать в электронном виде на сайте «Вавилон», а это крайне важно для провинциального читателя. В конце концов, книга, напечатанная в серьезном издательстве, — это еще и легитимизация автора в профессиональной среде, о чем не стоит забывать. Проще говоря, через много лет можно совершенно не вспомнить о каких-то вечерах поэзии или сайтах, но книги останутся, и по ним будут судить о нашем времени.
О своей второй книге я пока никак не думаю, тут все-таки дело не в количестве, а в качестве. Меня всегда потрясали раздутые библиографии совершенно безвестных поэтов из Союза писателей, все эти бесконечные книжки, выходящие раз в два года, как с конвейера. Это на самом деле очень печально. Все-таки каждая книга должна обозначать и фиксировать некий новый этап творчества, иначе лучше даже о ней и не думать.
— Кто оказал наибольшее влияние на твою поэтику? Вот, например, это твоё — нежно любимое мной, и даже запомнившееся наизусть: «купали красную кобылу / вода стекала из коня / так хорошо и грустно было /, но как обычно без меня // где нет меня на хлеб и воду / посажен свет и все летят / я здесь где твой подводный город / лихой блатной болотный град //» Вот эта заплетающаяся походка, эта неизбывная и тихая самоирония, эти акварельные, размытые краски — откуда это? «Солнце в окно на картине бельё и дворняги / мальчик ушел вместо мальчика дырка в бумаге» — другое твоё стихотворение, наверное, самое моё любимое у тебя. Вообще твои стихи звучат так, что мне их хочется нашептывать, тихо бродя по квартире, едва проснувшись, заваривая чай, закуривая… Очень хорошая интонация у них. Терпкий такой вкус. В общем, о генеалогии твоей поэтической я спрашиваю так многословно…
— Мне крайне трудно рассуждать, кто оказывает на меня влияние, т. к. это в любом случае будет субъективным суждением. Я со школы увлекся авангардом. Сначала это были футуристы, в университете — дадаисты, сюрреалисты, обэриуты и т. д. С другой стороны, мне очень близок Блок, к примеру. Естественно, что очень сильно воздействует неподцензурная поэзия второй половины ХХ века. Максимально значимы очень многие авторы последних двух поколений. Скажем так: авангардистская традиция мне ближе, чем модернистская или тем более классическая, но это не значит, что она напрямую отражается на моих текстах. Скорее это опосредованное влияние разных авторов и поэтик. Филолог и поэт Данила Давыдов, к примеру, считает, что мои стихи находятся на пересечении авангарда и модерна, это такой центристский вариант, если вспомнить политическую терминологию. Наверное, он прав.
— Мне кажется, что сегодня (хотя я плохо знаю московскую литературную жизнь 90-х), в каком-то смысле возвращается эпоха 10-х, 20-х годов? Поэтические кафе, поэтические вечера, поэтические гастроли и т. п. Сразу вспоминаются футуристы и пришедшие следом ловкие имажинисты, которые в голодные революционные годы умудрялись издавать поэтические сборники, держать книжные лавки, ездить на поезде с гастролями, короновать гениального Велемира и прочее…
Отрефлексируешь как-то сказанное мной: что единит наши дни — и те, давние; что единит современных поэтов — и тех, тоже молодых и буйных?
— Это скорее типологическое сходство. Не стоит забывать, что эстетика чтений в кафе, поэтических гастролей оказалась внутренне соприродной авангарду с его тяготением к акционизму, искусству как непосредственному действию и воз-действию. Сейчас же мы наблюдаем скорее синтез как неизбежный этап после тезиса и антитезиса. Выступления в многолюдных залах и аудиториях обесценили себя в 60-е годы из-за так называемых поэтов-эстрадников. Сейчас же мы наблюдаем не очень большее количество зрителей на поэтических вечерах в этих самых кафе, но зрителей подготовленных, более-менее профессионально осведомленных в том, что сейчас происходит в поэзии, знающих творчество тех, кто перед ними выступает. Я как куратор, сам организующий поэтические вечера, никогда не стремлюсь к каким-то там аншлагам, т. к. присутствие людей, что называется, случайных, неизбежно размывает атмосферу. Пусть лучше придет меньше народа, но точно знающего, на что он пришел. И это не обособление поэзии от публики! Одна из основополагающих особенностей искусства в последние сто лет — это актуальность и необходимость квалифицируемого реципиента с какой-то хотя бы минимальной культурологической базой. А начали такого читателя-зрителя «воспитывать» именно авангардисты.
Так что тут все закономерно, нет ни кризиса, ни гордыни в духе «вы нас не понимаете, мы вас не приглашаем». Я уже неоднократно на практике наблюдал, как человек, впервые попавший на чтения актуальных поэтов, продолжает на них ходить именно в силу того, что ему хочется не просто слушать стихи, а понимать что-то большее. В конце концов, поэзия сама должна себя осознавать в рамках скорее contemporary art, а не повторять сотый раз свою родословную. Вот, наверное, все это и единит: современная поэзия как феномен не менее бескомпромиссна, чем поэзия традиционного авангарда.
— Егор-Евгений, есть у тебя мнение, отчего в наши дни так популярен стал, скажем так, нетрадиционный, антиконсервативный подход к поэтическим текстам. Воденников, Родионов, многие иные, ты, наконец, — все вы достаточно вольно обращаетесь с формой и рифмой. Не есть ли это вполне сознательное отражение некоей хаотизации современности, и нашего, полуразрушенного национального сознания?
— Это утверждение излишне социологично. Конечно, история общества и история искусства — явления крайне взаимосвязанные, но не настолько, чтобы можно было проводить такие однозначные параллели. Все-таки есть и внутренние законы. Например, русская поэзия уже давно усвоила всевозможные стихотворные принципы: силлаботонику, постсиллаботонику, верлибр и т. д. Сейчас все эти принципы эстетически равноправны, они перестали восприниматься как явная дихотомия классического-неклассического, что можно наблюдать еще в первой трети ХХ века. Поэтому современный поэт в пределах одного текста может как придерживаться достаточно четкого ритма, так и отходить от него, то использовать рифму, то не использовать, и проч. Это пример не аналитической, а синтетической поэтики. При этом многие авторы остаются в рамках той или иной традиции, здесь нет однозначности. На мой взгляд, это логическое продолжение развития многообразия в пику единообразию, что можно наблюдать еще с 50-х годов прошлого века.
— Книга есть любимая у тебя? Любимое стихотворение?
— Это слишком большой список. Мне одинаково важны как эпос о Гильгамеше, так и Бьой Касарес, допустим. Тоже самое могу сказать и о стихах. Просто я как филолог люблю очень многое, и мне действительно трудно привести какой-то обозримый список любимых книг или стихов.
— Какие газеты, журналы, сайты читаешь и почитаешь? И с каким чувством?
— Читаю «Афишу». Это очень стильный и разнообразный журнал. «Rolling Stone», потому что давно слушаю музыку, а в нем можно найти любопытные материалы. Больше почти ничего не читаю. Разве что покупаю номера разных журналов, в которых есть статьи о современных поэтах. Ну и, конечно, читаю журнал современной поэзии «Воздух».
— В чем главная проблема современных молодых литераторов? Писать некогда? Писать не о чем? Денег не платят?
— У поэтов если и есть проблемы, то скорее внутренние. Когда автор становится более-менее профессионалом, он прекрасно понимает, что жить за счет своего творчества не сможет. Современный поэт — это давно уже не тот богемно-непризнанный человек, принципиально занимающийся только искусством. Это стремительно устарело. Скорее, мы сейчас наблюдаем вполне социализированную, светскую личность, которая может заниматься рекламой или еще чем-нибудь и совершенно не в ущерб самому творчеству.
— Отдельный вопрос — поэтические фестивали твои — зачем это тебе нужно? Помогает это или мешает? Расскажи вообще о своих самых интересных проектах.
— Я делаю не только поэтические фестивали. У меня есть несколько программ. Одна связана с нижегородскими авторами по преимуществу. Другая (цикл «Антология ХХI») — попытка представить местной публике основных поэтов нескольких поколений, в рамках которой в Нижнем уже выступили Тимур Кибиров, Демьян Кудрявцев, Юлия Идлис, Марианна Гейде. В новом поэтическом сезоне обязательно выступят и многие другие авторы. А фестивали важны тем, что они являются своеобразным «пиком активности», когда на одних площадках выступают поэты из разных городов, и дело здесь не просто в чтении стихов, а в возможности почувствовать принципиальную общность, что крайне важно для творческих людей, которые (особенно в регионах) склонны «пропадать поодиночке».
Вообще, моя заветная мечта — сделать так, чтобы литпроцесс в Нижнем наконец-то перестал быть дискретным, чтобы появилась четкая преемственность, которая уже не зависела бы от усилий отдельных кураторов. Другими словами, если в Нижнем возникнет настоящая литсреда, то она дальше будет развиваться уже во многом по своей внутренней логике. Кстати, чем больше грамотных профессиональных проектов, тем лучше для всех. Конкурс-фестиваль «Молодой литератор», предназначенный для авторов моложе 25 лет, история которого в Нижнем насчитывает уже два года, — хороший тому пример. Если проекты такого уровня будут еще возникать у нас в городе, то, я думаю, поэзию Нижнего ждет очень хорошее будущее.
— Политические взгляды есть у тебя? (Впрочем, в России политические взгляды всегда больше самой политики — они и философские, и социальные, и порой религиозные, и какие угодно вообще).
— Я, наверное, все-таки аполитичен. Наверное, уже прошел свой период увлечения политикой. Не могу я общество спектакля воспринимать серьезно и считать какую-либо политическую силу полноценным явлением. Не знаю, хорошо это или плохо, но пока так. Может быть, в будущем что-то изменится.
— А спрогнозировать политическую ситуацию можешь?
— Никак не могу спрогнозировать. Единственно, чего бы крайне не хотелось, то консервативно-фундаменталистского варианта в духе антиутопии Сорокина «День опричника». Это, действительно, может нанести непоправимый вред на десятилетия вперед.
— Современной власти нужна литература? Они вообще в курсе, что это такое?
— Власти не очень нужна литература. Она, конечно, пытается сформулировать что-то в духе госзаказа, но дальше слов ничего не идет. Современная власть очень прагматична, вряд ли она будет связываться с литературой серьезно, потому что ее КПД неясен и сомнителен. Вот спорт — другое дело, это один из важнейших элементов современной квазиидеологии. Мне кажется, что наше общество вообще на настоящей идеологии не базируется, а теоретики даже не могут ее придумать. Пока этот идеологический симулякр из нефти, бомб, спорта и т. д. будет существовать, о литературе вряд ли вспомнят на государственном уровне.