Однодворцы Прилепины
В романе Захара Прилепина «Обитель» есть эпизод: главный герой видит во сне своих пращуров, чьё спасение от верной гибели — от стрелы и ядра неприятеля, от пожара, позволило появиться на свет самому герою. В предисловии к «Обители» автор проникновенно рассказывает о своих недавно ушедших родных людях. И в «Саньке» об этом же идёт речь. Также в «Обители» есть запоминающаяся глава о разрушении монастырского кладбища на Соловках. В своём рассказе «Бабушка, осы, арбуз» Захар Прилепин пишет: «У реки я присел на траву. Неподалеку стояла лодка, старая, рассохшаяся, мертвая. Она билась о мостки, едва колыхаемая, на истлевшей веревке. Я опустил руку в воду, и вода струилась сквозь пальцы. Другой рукой я сжал траву и землю, в которой лежали мои близкие, которым было так весело, нежно, сладко совсем недавно…».
Читая роман Захара Прилепина «Санькя», я выделил для себя монолог пожилого крестьянина: «А Русь, если поделить всю ее на мной прожитый срок, — всего-то семнадцать сроков наберет. На семнадцать стариков вся Русь делится. Первый родился при хазарине еще…». В романе «Санькя» также мне запомнились строки о стирании родовой памяти: «Только один он, Саша, и остался хранителем малого знания о той жизни, что прожили люди, изображенные на черно-белых снимках, был хоть каким-то свидетелем их бытия. Не станет бабушки — никто никому не объяснит, кто здесь запечатлен, что за народ — Тишины».
И это именно то, что меня самого волнует. Есть интерес к ним, к моим предкам и к людям, с которыми я не состою в кровном родстве, но которые вместе с моими родичами жили на одной земле, рядом, по соседству, ходили на службу в ту же церковь, молились одному Богу, служили тому же государю. Пока что жизни тех людей погружены во тьму, родовая память стёрта. Но не хочется с этим мириться. Желание понять и узнать их — всё это очень знакомая и для меня самого история. Радостно, когда в художественной литературе встречаешь темы, которые волнуют тебя самого. Особенно приятно, когда о важном для тебя написано увлекательно и убедительно. А ещё лично мне очень знакомо и близко желание разузнать, разведать, раскопать хоть какую-нибудь информацию о них, о моих родных людях, восстановить утерянную родовую память. Вообще интересно открывать тайны прошлого. Вот бы провести генеалогическое исследование по Захару Прилепину, однажды как-то само собой внезапно подумалось мне. А почему бы и нет?
И я поделился этой идеей со специалистом по генеалогии, администратором группы «Генеалогия для всех» ВКонтакте Светланой Карнауховой. Ей идея тоже сразу понравилась, и она согласилась помочь мне в осуществлении этого замысла. Почему меня заинтересовал именно Захар Прилепин? Не только ведь из-за правильных мыслей, изложенных в его литературных произведениях, мыслей понятных и близких мне, и созвучных с моими мыслями и интересами. Не только поэтому. Главное, всё-таки, из-за войны. Вёдь мы прибываем сейчас на войне.
— Какая война? — скажут 90% простых людей, — Вроде бы вокруг не стреляют, всё тихо.
Но точно такое же легкомысленное настроение наблюдалось у советских людей и в мае сорок первого, несмотря на песню «Если завтра война» и фильмы по этой же тематике. За пару месяцев до кризиса в Ливии не один ливиец не поверил бы, если бы ему сказали, что его государство может в одно мгновение превратиться из самого богатого государства на африканском континенте в пепелище. Люди в массе своей стараются не замечать глобальных политических процессов, происходящих в их стране, на континенте, в мире. Люди живут своими житейскими проблемами. И, наверное, так было всегда, и с этим ничего не поделаешь.
До мая 2014 года и для меня глобальные проблемы были чем-то далёким, бесспорно важным, но совсем далёким, и даже почти нереальным, как сюжеты художественных фильмов. «Всё плохое осталось в прошлом и уже не повторится», — думалось мне. Представить себя самого на дымящихся руинах Сталинграда — такое мне никогда не приходило в голову. Но началась война на Донбассе, в том городе, где я родился, где на тот момент жила моя бабушка, мои двоюродные-троюродные родственники, и глобальные проблемы перестали быть для меня далёкими, абстрактными и не касающимися меня. Захар воюет на той войне. За меня воюет. Нет, он не только человек с ружьём. Не это главное. Это тоже важно, но его миссия важней. Он идеолог. Он — поэт в России, больше чем поэт. Его та, донецкая публицистика, его реплики и посты с места события в социальных сетях возвращают нам самих себя, помогают нам понять, что мы не только поедатели еды и изнашиватели одежды. Мы кроме этого люди, у которых есть Родина, мы связаны с землёй, по которой ходим и в долгу перед ней, о чём мы как-то подзабыли. Он помогает нам вернуть свою идентичность. И спасибо ему за это. Поэтому Захар. Поэтому возникла идея провести генеалогическую работу именно по его предкам.
Итак, мы принялись за дело. Светлана предупредила меня, что будет непросто. Важно понять, в каком именно архиве находятся нужные нам документы. А ведь они могут находиться в разных архивах. Наверняка так и будет. Случается, ты посылаешь запрос, и по нескольку месяцев ждёшь ответа. Бывает так, что упираешься в стену. И всё, дальше ходу нет — сгорел храм в середине XIX века, а в нём были все метрические документы за предыдущие двести лет. А копии, которые аккуратно снимались с любого метрического документа, согласно заведённым в Российской империи правилам и порядкам, копии тоже куда-то запропастились. У нас работа пошла на удивление гладко. Нашлись все нужные архивы. На месте, в Липецкой области, нашлись замечательные люди, работающие с этими архивами. Их помощь была нам необходима. Спасибо им огромное. Внеся в фамильное древо, кажется Калину Евдокимова — очередного предка Захара, жившего в XVIII веке, Светлана написала мне: «Всё так гладко и быстро! Это на уровне чуда, нам помогают высшие силы!»
Как приятно думать, что кто-то большой и сильный освещает сверху твой путь карманным фонариком, когда ты бредёшь наугад в кромешной тьме. Через три недели после начала мы имели уже 12 колен и самого далёкого подтверждённого предка писателя Захара Прилепина, Андрея Прилепина, у которого предположительно в 1693 году, по другим данным в 1685 году, родился сын Семён Андреев Прилепин. Сам Андрей Прилепин родился видимо ещё при царе Алексее Михайловиче Романове. Это текст ревизской сказки начала XVIII века, касающийся прямых предков Захара Прилепина по мужской линии, самый ранний из найденных пока документов.
Если кто-то не понял, что здесь написано, вот перевод документа РГАДА Ф-350 ОП.2 Д. 874 РЕВИЗСКАЯ СКАЗКА:
Добренский уезд село Борисовка за 1720 год.
Яков Савельев сын Котельников 53 лет, у него сын Григорий 18 лет, да брат родной Яков меньшой 50 лет, у него сын Осип 13 лет, у него ж Якова зять — Иван Моисеев сын Пушилин 35 лет, да свойственник Семен Андреев сын Прилепин -35 лет, у Семена сын Степан году.
А вот генеалогическое дерево рода Прилепиных от Андрея, подданного царей и великих князей всея Великая и Малая и Белая России, до писателя Захара (Евгения Николаевича) Прилепина с многочисленными боковыми ответвлениями:
В качестве примера привожу ссылку на четыре метрических документа, в которых упоминаются предки писателя Захара Прилепина:
Всегда трудно начинать исследование. В нашем случае важно было не ошибиться с ближайшими предками писателя. Мало ли что, пойдём по ложному пути, и проведём исследование по односельчанам и однофамильцам и скорее всего по дальним родственникам даже, но не по истинным прямым предкам писателя. Эту необходимую начальную работу точно и чётко провела Светлана Карнаухова. Сначала на сайте «Мемориал» она нашла документы о пленном красноармейце Семёне Захаровиче Прилепине, предположительно деде писателя. Следующий шаг — поиск даты рождения Семёна Захаровича и имён его родителей в архиве. Родителей звали Захар Петрович и Мария Стефановна, в девичестве Кузнецова, это мы узнали из метрических документов, хранящихся в архиве, конкретно, из записи о венчании от 23.01.1894 г. Дата рождения Семёна в германских документах, свидетельствующих о пребывании в плену, совпала с датой в метрических документах села Каликина. Параллельно мы из достоверных источников узнали точную дату рождения деда писателя Захара Прилепина Семёна Захаровича. В интернете мы нашли упоминания девичьих фамилии, имён и отчеств бабушки и прабабушки писателя им самим (Вострикова Мария Павловна и Кузнецова Мария Стефановна), и упоминание писателем Захаром Прилепиным имени и отчества его прадеда по мужской линии (Захар Петрович). С прабабушкой нас одолевали серьёзные сомнения. Сами посудите, при составлении анкеты на Семёна Захаровича в немецком плену упоминается девичья фамилия матери Семёна. То ли писарь-немец оказался не очень старательным и аккуратным, то ли он не расслышал фамилию, может быть, Семён Захарович не очень чётко произнёс девичью фамилию матери, когда составлялась анкета, но запись в документе очень отдалённо напоминает русскую фамилию Кузнецова. Обратите внимание, в строке, где необходимо указать имя отца, указано имя Захар. Там, где должно быть указано имя матери, указана девичья фамилия матери в интерпретации писавшего.
И только после первоначальной подготовительной работы, после того как у нас не осталось сомнений, что мы нашли метрические документы, где упоминаются нужные нам люди, мы занялись дальнейшими поисками, и нашли всех, кого можно было найти в наших условиях.
Когда мы только принялись за наше исследование, сразу же выяснили, что многочисленные Прилепины из села Каликина относились к сословию, в конце XIX века государственных крестьян, а до этого — однодворцев. И у меня почти не вызывало сомнения то, что в XVII веке, если мы всё-таки дойдём до таких глубин, очередной найденный нужный нам человек из исследуемого рода будет относиться к сословию дети боярские. XVII века мы едва коснулись, и записи «такие-то такие-то люди по фамилии Прилепины дети боярские» в ранних переписных книгах мы так и не увидели. Изучая литературу и продолжая поиски, мы узнали, что в начале XVII века жители села Каликина и близлежащих сёл были монастырскими крестьянами московских Чудова и Новодевичьего монастырей. Весной 1747 года по указу молодого царя Алексея Михайловича Романова все сёла, расположенные у р. Воронеж между Сокольским и Козловским уездами, были отписаны «на государя», их крестьяне стали драгунами, переведённые из монастырских крестьян в служилое сословие. Пока что это не дети боярские.
Добровских монастырских крестьян московских Чудова и Новодевичьего монастырей в 1647 году перевели в драгуны. По классификации профессора В. П. Загоровского — добровчане и каликинцы стали «служилыми людьми по прибору», к которым относились стрельцы, пушкари, казаки, воротники, драгуны, затинщики и солдаты. Те, предположительно однодворцы, что описаны в «Российском Жилблазе» В. Т. Нарежного, величавшие себя князьями, даже владевшими крепостными, Иваном да Марьей, и при этом ведшие крестьянский образ жизни, относились к потомкам «служилых людей по отечеству». Их предки в XVII веке, а у кого-то и ранее именовались детьми боярскими. К «служилым людям по отечеству» относились и бояре, и стольники, и дьяки, и думные дворяне. Дети боярские входили в третий разряд «служилых людей по отечеству», который состоял из дворян выборных, детей боярских дворовых, детей боярских городовых.
В. П. Загоровский в своём труде «Белгородская черта» пишет: «В первой половине XVII века класс феодалов в России оформился недостаточно чётко, и это особенно было заметно на юге страны. В средý служилых людей по отечеству был ещё открыт доступ из числа приборных служилых людей…» Эта цитата напрямую касается нашего случая. В «Крестоприводной книге Доброва города» от 1681 года, в которой упоминаются и Кательников Иев Савельев из Борисовки, и многочисленные Востриковы и единственный Прилепин, Иван Федотов сын Прилепин из Каликина (у нас пока нет доказанной связи между нашим Семёном Андревым и этим Иваном Федотовым Прилепиным), все они именованы детьми боярскими: «Добренцы дети боярские городовые службы». И в некоторых других документах конца XVII века добровчане, или как их тогда именовали добренцы, и каликинцы, потомки монастырских крестьян и «служилых людей по прибору», также именованы детьми боярскими. В. П. Загоровский пишет: «Доступ в число детей боярских из других групп населения не был очень трудным на юге России в первой половине XVII в., особенно в 30-40-х годах, когда развернулось строительство новых городов и Белгородской черты». Чтобы побольше узнать о детях боярских, кто они, их предназначение, их происхождение, настоятельно рекомендую к прочтению книгу В. П. Загоровского «Белгородская черта». Есть и другие источники по детям боярским и однодворцам. Читайте, знакомьтесь, интереснейшая тема. Но если в двух словах, дети боярские — это служилые люди, представители военного сословия, которым государь жаловал земельные наделы в постоянное пользование с правом передачи наследникам.
По каликинцам подытожим. Каликинцы в середине XVII века были переведены в служилое сословие, они владели собственными земельными наделами и обязаны были нести военную службу, за которую иногда получали жалование. В документах конца XVII века в списках служилых людей добровчане, и среди них и каликинцы, именуются детьми боярскими. Если каликинских детей боярских сравнивать с князьями-крестьянами из романа В. Т. Нарежного «Российский Жилблаз», очень похожими на однодворцев, то уместно провести параллель с ситуацией XIX века, когда дворянский титул давался представителям низших сословий и за военные подвиги, и за выслугу на военной и чиновничьей службе, и в тоже самое время дворянское звание, получая его от отцов по рождению, носили родовитые дворяне, чьи предки были записаны в «Бархатную книгу». Юридически перед революцией и те, и другие относились к одному и тому же сословию с одинаковыми правами. На территории Европейской России сословие детей боярских было упразднено при военной реформе 1707–1708 годов и отмене Поместного войска. Дети боярские, захотевшие продолжать военную службу, были причислены к дворянам, не захотевшие — переведены в сословие однодворцев.
Случайное это совпадение или нет, но средней руки помещики, жившие перед революцией всего лишь в 100 км от с. Доброго, соседи и родственники писателя И. А. Бунина носили те же фамилии, что встречаются у детей боярских в «Крестоприводной книги Доброва города» от 1681 года. В частности, я отметил для себя фамилии Резвый, Глотов, Рышков. Что характерно, конкретно эти фамилии не относятся к древним дворянским родам. Возможно это случайные совпадения, а возможно, это как раз фамилии тех, чьи потомки записались в дворяне, не захотев стать однодворцами во время реформы 1707–1708 года. Можно предположить, что дворяне — соседи и современники И. А. Бунина, по крайней мере, кто-то из вышеперечисленных, были потомками детей боярских, а до этого «служилых людей по прибору», и ещё раньше монастырских крестьян.
Неудивительно, что однодворцы Прилепины на протяжении двух с половиной, а кто-то трёх веков жили в своём родовом селе Каликино и никуда не уезжали из него. Здесь была их выслуженная, дарованная государем земля, переходящая от отцов и дедов ещё с допетровских времён. Здесь они были хозяевами на своей земле, и не торопились покидать её. А граница вместе с угрозой нападения степняков к тому времени ушла далеко на юг.
Теперь давайте вернёмся к родовому древу Прилепиных. Хочется обратить особое внимание на нижнюю, более древнюю часть древа. Семен Андреев Прилепин 1693–1749 гг. проживал в 1720 году в с. Борисовка. Яков Савельев сын Котельников был ему свойственником. Но изучая ревизские сказки и прочие документы, можно заключить, что в Борисовке кроме Семёна ни в XVIII, ни в конце XVII веках, когда была Борисовка основана, Прилепиных не было. По какой-то причине Семён поселился у свояка. Но на момент ревизии 1748 г. Семен проживал уже в Каликино, где жили Прилепины и в XVII веке, есть несколько ранних архивных документов, подтверждающих это.
У Семёна было шесть сыновей Иван, Савелий, Никифор, Авраам, Федор, Степан, у которых были свои дети. Семен Андреев умер в 1749 году, а все его сыновья жили одним двором со своими детьми, по крайней мере они записаны одним двором в ревизской сказке. На 1762 год их было 29 человек. За 40 лет с 1720 по 1762 годы, в десятилетия дворцовых переворотов, в век императриц, от Семена Прилепина и его супруги семья разрослась почти до 30 человек. Все жены у сыновей Семена тоже были из семей однодворцев из Каликина и из соседних сел и из города Доброго. Кстати, это сословное ограничение соблюдалось в рассматриваемом нами случае с Прилепиными на протяжении более чем 200 лет. Женихи-однодворцы в нашем случае вступали в браки только с невестами из однодворческих семей.
Савелий, один из сыновей Семёна, умер в возрасте 30 лет. Его вдова с дочерьми жила в той же большой семье Прилепиных. В наше время популярны понятия «личное пространство», «индивидуальность», и очень трудно себе представить такое родственное «общежитие». А в те времена жизнь под одной крышей была нормой. Люди жили родовой общиной, в которой своих не бросают.
Что интересно, почти через сто лет произошла схожая история с историей вдовы Савелия Прилепина. Но ситуация повторилась уже с прямыми предками писателя Захара Прилепина. Иван 1793 года рождения, умер в промежутке 1834–1840 гг., то есть примерно в те же годы, что и А. С. Пушкин, и М. Ю. Лермонтов, и приблизительно в том же возрасте, что и А. С. Пушкин. Это я так, на всякий случай. Привязка к месту и времени. Ну так вот, жена Ивана, Акулина Миронова, осталась вдовой с детьми Платоном, Никитой и дочерью Матроной, которые были на тот момент ещё не самостоятельными. Вдова Акулина Миронова Прилепина осталась жить в семье родного брата Ивана, Емельяна Калинникова Прилепина. Все дети Калины записаны как Калинниковы. Не Калинины, не Калиновы, а именно Калинниковы. Этот штрих даёт нам возможность увидеть, как зарождались русские фамилии. И Калинниково гнездо Прилепиных тоже было очень большим, так же как и Семёново гнездо почти за сто лет до этого. Большим, особенно по нынешним меркам. Три поколения — 18 человек. И в этих цифрах не учитывается, или почти не учитывается младенческая смертность. Если обратить внимание на возраст детей в метрических документах, то станет ясно, что большинство записанных детей уже вышли из младенческого возраста.
Из специальной литературы мы узнаём, что в начале XVIII века население России составляло 10-15 млн. человек. По данным переписи 1911 г. в России проживало 167 млн. человек. Более чем десятикратный рост. Если вычесть население присоединённых территорий, хорошо, на лицо почти что десятикратный рост. Это за 200 лет. На примере отдельно взятой семьи мы видим, откуда этот рост взялся.
По Емельяну Калиникову, родному брату прямого предка писателя, имеется любопытная информация. В начале XIX века Емельян усыновил «приемуша» (приёмыша) сироту Тита Селиванова, который в 1830 году был записан в рекруты, и видимо позже проходил двадцатилетнюю военную службу. По утверждению специалистов, работающих с документами в архивах, Тит был записан в рекруты не случайно. В то время это была распространённая, и даже повсеместная практика. С одной стороны, осиротевший ребёнок попадал в семью — в противном случае его бы ждали серьёзные жизненные испытания. Но и то, что приёмная семья сироту изначально записывала в рекруты, в этом тоже есть определённые смысл, которого нам с наших позиций трудно понять. Семья в то время была маленькой артелью. Семье, чтобы выживать, и если не процветать, то хотя бы держаться на плаву, нужны были рабочие руки, при условии, конечно, что у крестьянской семьи имелась своя земля в достаточном количестве. Большие семьи преуспевали, маленькие и неполные прозябали. Ребёнок — это будущий работник, это — благосостояние семьи. Поэтому ничего удивительно в истории с Титом Селивановым нет. Мы судим, сидя в мягком кресле и даём оценки, а они жили и существовали в своих, не всегда понятных нам условиях.
Кстати, в период между рассветом Семёнова и Калинникова гнёзд Прилепиных, жил в с. Каликино Савелий Ларионов Прилепин, он же Быков. Савелий не из Семёнова гнезда, возможно, их связывает предок, живший в XVII веке. О Савелии мы узнаём из «РЕВИЗСКОЙ СКАЗКИ однодворцев за 1795 год второй половины села Каликина». Других Быковых в этой же ревизской сказке ещё пять или шесть. Почему я обращаю внимание на Прилепина-Быкова. В с. Каликино родился герой Советского Союза орденоносец Михаил Никифорович Быков. Хоть и небольшая, но существует вероятность родственных связей между Савелием Ларионовым Прилепиным (Быковым) и героем Великой Отечественной войны.
Изучая наше древо, стоит обратить внимание на то, что во втором колене, то есть у бабушки писателя Захара Прилепина, и в девятом колене, у пять раз прабабушки — одна и та же девичья фамилия, Вострикова. В Добренском уезде было много Востриковых. Если задаться целью, можно выяснить, состоят ли в родстве друг с другом прилепинские Востриковы XX и XVIII веков, и вообще, восходят ли все добровские Востриковы к одному предку. С учётом того, что мы не знаем пока шесть девичьих фамилий на данном родовом древе, есть вероятность, что это не единственное двойное пересечение Прилепиных с другими каликинскими и добровскими фамилиями или фамилиями ближайших сёл. Есть вероятность того, что кто-то из этих шести неизвестных прапрабабушек также носил фамилию Вострикова до замужества. А может быть найдётся ещё одна Кузнецова, или Страхова. Удивляться такому сплетению родов не приходится. Недопустимо тесное переплетение родственных связей предков Российского императора Николая II и его детей — это обострённая ситуация, гипертрофированная, но не исключение из правил. У родовитых дворян наблюдалась почти та же самая картина, у мелкопоместных тоже. Отец Ивана Бунина, например, был четвероюродным дядей своей жены, матери писателя. Сословные ограничения не позволяли мелкопоместным заключать браки, ни с представителями знатного дворянства, ни с сословием крестьян, мещан и купцов. Поэтому выбор был ограничен.
Вообще все эти сословные ограничения до революции чем-то напоминают традиции Индии с их многочисленными табу и разделением людей на касты. И крепостные, а позже их потомки, как правило, варились в собственном соку, и казаков, и однодворцев это касалось. Хотя у них-то как раз выбор был самый большой. В упомянутом акте от 1681 г. перечислены несколько сотен фамилий однодворцев, живших недалеко друг от друга рядом с Добрым. И несмотря на это, всё равно Прилепины берут невесту из семьи Востриковых и в XVIII, и в XX веке. Вопреки возражениям скептиков, геометрическая прогрессия в определении количества прапрадедушек и прапрабабушек худо-бедно соблюдается только до пятого-шестого колена. Дальше идёт неминуемое схождение к одному предку от нескольких, и пересечение родов. Очень любопытный пример есть по Прилепиным из Каликина. Речь идёт о каких-то очень далёких родственниках писателя, видимо, с общим предком где-нибудь в XVII–XVIII веках. В 1875 году Даниил Панкратьевич Прилепин женился на Акилине Гавриловне Прилепиной. Если бы они были родственниками в пятом-шестом колене, никакой священник не допустил бы такого брака, не зарегистрировал бы его. Значит, Даниил и Акилина Прилепины были достаточно далеки друг от друга в плане родственных связей. В противном случае они бы не получили разрешение на брак. Я думаю, что множество подобных историй можно найти в различных архивах по любому селу. Я кстати слышал следующую байку ещё ребёнком от своих одноклассников, жителей большого села в Тульской области: «мы Улановы, но мы не родственники, мы однофамильцы». Ага, конечно, однофамильцы. В архивах пылятся ревизские сказки и переписные книги, а в них таятся имя и годы жизни вашего общего предка. Поищите, и найдёте обязательно.
Получить доступ к материалам, ко множеству документов, процитированных выше, когда речь шла об однодворцах, мне помогло знакомство с краеведом, летописцем добровской земли, энтузиастом, удивительным человеком Сергеем Фурсовым. Сергей ещё лет семь назад создал группу «Добровский уезд» в «Одноклассниках» и выкладывает в неё различные материалы, тексты различных документов, которые он разыскивает в архивах. В этих документах списки на несколько сотен фамилий однодворцев и детей боярских из Доброго городища, Спасской сотни, Чудовской сотни (слобод Доброго), починка Махонова, сёл Каликина, Володимерского, Ратчина, Борисовки, Колыбельска, Демкина, Богородицкого, Панина и других сёл. Когда только начинаешь знакомиться с текстами старинных грамот, удивляет всё — повод, по которому грамоты написаны, их стилистика, их содержание. Что больше всего удивляет — это возможность приподнимать завесу. Почти во всех этих грамотах упоминаются фамилии из нашего дерева.
В документе: «Списак з государевых грамоты по челобитью Леонтья Микифорова сына Вельяминова» упоминаются Востриковы: «1657 год: село Каликино л. 30 Матфей Васильев сын Востриков на лошеди з государевым ружьем (вооруженный человек, однако. Но ружьё не своё, а принадлежащее государю! — прим. авт.). У него сын Максимко 12 лет… л. 39 Арефей Тимофеев сын Востриков на лошеди з государевым ружьем. У него сын Данилко 12 лет да брат Лунька 15 лет да племянник Паршик Иванов 11 лет». В документе под названием «1689 год: дача жалования за Крымские походы добровским солдатам» упоминаются каликинцы Кузнецовы два человека, Востриковы семь человек, Алексей Иванов сын Прилепин. В документе речь идёт о том, что в Крымские походы под командованием князя В. В. Голицына ходят добренцы уже третий год, что они «будучи на той их государской службе оскудали и одолжали и лошадьми опали». Что за прошлые походы им «дано было по 20 алтын по 4 деньги на месяц человеку. А в нынешнем Крымском походе дано им их государского жалованья кормовых денег на три месяца по полуполтине на месяц человеку. И Великие государи пожаловали б за многие их службы и за прошлой и за нынешней обеи нужные Крымские походы, велели б им дать свое Великих государей жалованье…». И ещё: «Лариона Пакидова, Дмитрея Верещагина, Обросима Викулина, Семена Косикова, Анофрея Вострикова, Алексея Прилепина, Федора Колупаева в высыльных книгах Матвея Секерина не написано». То есть жалования эти служилые люди могут и вовсе не получить.
А вы знаете что-нибудь об этих походах? Почитайте роман Алексея Толстого «Пётр I». Увлекательная книга. Во время похода 1687 года князь Василий Васильевич Голицын заподозрил в измене гетмана Самойловича. Гетмана отстранили. Казачий круг избрал в новые гетманы Мазепу. Самойловича отправили в ссылку, где он вскоре умер. Про Мазепу, Петра и Полтаву вы всё знаете. Ну так вот, в том походе были каликинцы Кузнецовы, Востриковы, Прилепин, о которых через два года напишут юному царю Петру в челобитной: «оскудали, одолжали и лошадьми опали». Когда я читаю подобные документы, касающиеся моих предков, у меня иногда возникает ощущение, что у меня девять жизней. Или двенадцать. Что я был там, в тех походах, и всё это было со мной, просто я не помню этого.
В «Воеводской грамоте на пожалование служилым людям добренцам земли в старом селище Борисовка (ок. 1685-90 гг.)» упомянут другой сын Востриков. Это уже авторитетный и уважаемый человек. Он представитель ста двадцати с лишним добренцев, которым жалованы новые земли: «Кипреяну Григорьеву сыну Вострикову с товарищи сто дватцети шести человеком старое селище Борисовку под церковное место и под усады и под огороды и на гумна и на выгон подле лесу и речки Борисовки вымерено сто дватцеть шесть четвертей да нероспашные мерные земли под церковь». В «Разборной книге служилых людей (отрывок по городу Доброе Городище) — 1675 год» также упоминаются двое Востриковых из Каликина. В «Смотрено-верстальном списке служилых людей», то есть в документе о раздаче земельных угодий и (или) денежного жалования три Вострикова и четыре Кузнецова. По документам XVII века видно, что Востриковы в Каликино и в соседних сёлах были не последние люди.
Все упомянутые выше Востриковы, Кузнецовы, Прилепины — на сегодняшний день, строго говоря, всего лишь однофамильцы предков писателя. По Кузнецовым и Востриковым есть возможность запросить данные в архивах и попытаться связать этих людей с предками по женским линиям писателя Захара Прилепина. По Прилепиным, кажется, возможности связать Андрея и более ранних каликинских Прилепиных уже нет. Вроде бы всё проверено. Здравый смысл подсказывает — не могут это быть просто однофамильцы, конечно же, это родственники. Но здравый смысл — это не документ, это не есть неоспоримое доказательство. Обнаружить связь между Семёном Андреевичем Прилепиным, упомянутым в «Ревизской сказке от 1720 года», и Алексеем Ивановичем Прилепиным, участником Крымских походов князя В. В. Голицына, упомянутого в челобитной юным царям, можно с помощью Y-хромосомного анализа и ДНК-генеалогии, при условии, что у Алексея Ивановича Прилепина имеются ныне живущие потомки. Такая гипотетическая возможность имеется, но подобное исследование находится за рамками нашей работы.
Продолжим о старинных грамотах. Давайте я вас немного порадую музыкой русского языка XVII века. Вот некоторые географические названия, словосочетания и фразы в документах о межевании: «Горетовские вершины», «Драконово болото», «А от той ямы прямо в степь на Киселев куст. А от того куста прямо на воденой куст»…
А это фрагменты описания Доброго городища: «Да в городе строеня Церковь Николы Чудотворца ветха стоит без пения», «Онбар ружейной. У него замок вислой. 6 житниц для хлебных запасов. Колодез струб лублен дубовой. До воды 5 саженей. В колодезе воды скудно», «Да отъезжих крепостей против города на проезжих дорогах за рекою Лесным Воронежем на нагайской стороне на Кривецкой дороге… поставлены надолобы в три ряд связьми на 80 саженях», «Да за рекою ж Лесным Воронежем против села Каликина на Кривецкой дороге у Бревенного озера…», «В остроге стоеня двор, а на дворе хором изба на жилом подклете. Против избы клеть на подклете ж. Меж избы и клети сени да изба поземная житница погриб». Это не поэма и вообще не поэзия, это фрагмент подробной описи имущества новым воеводой Доброго, это деловое письмо. Визуально эта «поэзия» выглядит также прекрасно, как и звучит.
Позволю себе несколько цитат авторов XIX века, приведённых в группе «Добровский уезд» или же в других краеведческих группах в соцсетях, касающихся однодворцев, их привычек, характера, быта: «В журнале „Воронежская беседа на 1861 год“ — авторы статьи об однодворцах — Михаил Де-Пуле и П. Глотов, так обрисовали однодворцев: „…имея двойственное назначение — колонизации и защиты границ — украиных городов (однодворец) приобрел особенную, ему свойственную физиономию и выработал тип русского человека, представляющий нечто среднее между казаком и великороссом…“ А. Старухин. Вот что писал о саратовских однодворцах — граф Сергей Львович Толстой (сын писателя): „…все переселенцы были государственные крестьяне т. е. никогда не знали помещиков крепостников. Это и сказывалось на их более свободном и доверительном отношении, и чувстве собственного достоинства. Они относились к дворянам не как к господам, а как к богатым хуторянам, здороваясь они протягивали руки, приглашали в гости, не стеснялись, не притворялись, не попрошайничали…“ А. Ю. Старухин. Вот что писал в 1857 году воронежский краевед Г. Германов: „…образ жизни, какой вели однодворцы в течение 150 лет и более …должен был образовать в них особенный характер и склонность, которых время еще не изгладило. Живя в степной стороне, среди постоянных опасностей, от которых нужно было покидать свои жилища, искать убежища в лесах и укрепленных городах … однодворцы не могли не приобресть РАВНОДУШИЕ КО ВСЕМУ, что может иметь место только при жизни мирной и спокойной… Вместе с тем на их характере должна была отпечататься некоторая СУРОВОСТЬ и ЖЕСТОКОСТЬ, переходящая из поколения к поколению …этим объясняется, что однодворческие селения Воронежской губернии, преимущественные старые, вообще БЕДНЕЕ сел экономических и малороссийских… Даже в селениях, близ городов лежащих, однодворцы ОЧЕНЬ РАВНОДУШНЫ к улучшению своего положения…“ А. Ю. Старухин».
Не удержусь, процитирую Сергея Фурсова, в чьей группе «Добровский уезд» я нашёл всё это богатство. Приведу его комментарии, пояснения, замечания: «Как видно напротив некоторых персон стоят пометки: Для пожарного разорения… Для скудости в службе… даны льготы. То есть — человека освобождали фактически на год или на два от службы и сборов по причине того, что не хватало денег у него (не обустроился ещё на земле) либо по причине, что недавно пережил пожар и так же, соответственно, время ему нужно, чтобы на ноги встать! Вот такие дела…», «Что интересно, недавно смотрел документ конца 18 века — в Добрый оказывается передавали крупный рогатый скот и баранов НА ОТКОРМ. Раздавали (есть списки кому и сколько какой скотины выдано) — вероятно на полгода, на год. Жители ту скотину откармливали, а потом когда на Дон казакам „посылки“ собирали, на стругах то мясо и отправляли. Иногда думаешь, почему колхозный строй у нас так легко в стране товарищ Сталин сумел внедрить. Да потому, что у нас вся история села — это сплошной КОЛХОЗ…», «Иногда, работая с документами, понимаешь, что мы не просто мало знаем о своей Родине, а мы вообще почти ничего не знаем».
До моего знакомства с исторической группой по селу Доброму, я искал упоминания об однодворцах в художественной литературе. Известен рассказ И. С. Тургенева «Однодворец Овсянников», известно описание курской деревни в «Российском Жилблазе». И в «Петре Первом» тоже однодворцы упоминаются, но всё это как-то вскользь, между прочим. Даже обратил внимание на то, что на различных однодворческих форумах посетители сетуют, что однодворцы очень мало описаны в художественной литературе: «у Тургенева есть что-то, и собственно всё». Я с этим утверждением категорически не согласен. Множество портретов однодворцев, изображение их традиций, их быта, их особенного говора имеется в художественных произведениях и в дневниках Ивана Алексеевича Бунина. Бунин то описывает волхва-целителя, богатого, хозяйственного и благообразного однодворца, где-то пишет о вечной вражде однодворческой и барской деревень, то описывает девку-однодворку, одетую в свою особенную характерную праздничную одежду, то упоминает о каком-то особом однодворческом говоре, и даже о грубом однодворческом голосе. В романе Ивана Бунина «Жизнь Арсеньева» есть вот какое упоминание: «В селе мужицкие дворы все большие, зажиточные, с древними дубами на гумнах, с пасеками, с приветливыми, но независимыми хозяевами, рослыми, крупными однодворцами».
Но ярче всего у Бунина об однодворцах сказано в рассказе «Божье дерево»:
«— Козловский однодворец, Знаменской волости, сельца Прилепы. А звали Яковом. Яков Демидыч Нечаев. И все так ладно, бодро. Что однодворец, сразу заметно — по говору…
— Вот чаек себе налаживаю. Самоварчикя, признаться, нету, да эта одна баловство, и из чугунчикя попьем… Говор старинный, косолапый, крупный. Он говорит: що, каго, яго, маяго, табе, сабе, таперь, но все как-то так, что слушать его большое удовольствие… Главная черта его, кажется, заключается в неизменно ровном и отличном расположении духа…
— Я так полагаю, лучче нашей державы во всем свете нету! Потом рассказал, где, в каких «странах» он бывал — «за самый Царицын подавался», — какие «народности» видел, и я все дивился, сколько употребляет он слов старинных, древних даже, почти всеми забытых: изнугряться вместо издеваться, ухамить вместо урвать, варяжить вместо торговать, огонь взгнетать вместо зажигать… Нагайцев он назвал кумане, — древнее название половцев, — конину маханиной…
— У нас двор в старину знаменитый был. Да знамо дело — стали делиться, ну и изничтожились. Мне земли пришлось всего полторы десятины. Да що ж я, я не жадный…
— Одна беда — детей много было. Жанили рано, а она и наваляла мне их — баба, правда, отменная была. Я с ней осемнадцать годов отжил и девять человек наплодил…».
И ещё про татар меня зацепило:
«— А! — сказал он, немножко насмешливо улыбаясь. — Этих я люблю. Они, слух есть, нами сто лет владали. А известно — конь ездока любит. Опять же смирный народ, ласковый…».
Получается, что Иван Бунин единственный в русской художественной литературе не просто упомянул однодворца, но и написал детальный портрет последнего. Козловский уезд — это почти то же самое, что и Добровский. Та же самая Засечная черта. Сорок вёрст. Да ещё и из вымышленного сельца Прилепы бунинский Яков Демидыч родом. Удивительное совпадение. Перечитывая о Яков Демидыче, я как-то сразу вспомнил бабушку из романа «Санькя».
После лирического отступления, хочу вернуться к документам. Углубляемся ещё на несколько десятилетий, в те времена, когда земли между реками Доном и Воронежем восстанавливались и оживали после похода запорожцев гетмана Сагайдачного, спалившего дотла ближайшие города Лебедянь и Данков и погубившего множество русского люду. Следующий документ — это «1628 г., марта 29 — Обыскные речи села Доброго Городища Никольского попа Ивана, старост и крестьян сёл Доброго Городища, Каликиной и Ратчиной Полян…». В этом документе речь идёт о споре между московскими монастырями и московским же дворянином за обладание лесом и землёй. В этом документе упоминается крестьянин Фрол Вострикав села Каликинай Поляны. Фрол выступает свидетелем на суде. Это самое раннее упоминание фамилии жителя с. Каликино из нашего древа. И вообще-то документы от 1628 года — это самые ранние документы, в которых упоминаются имена каликинских крестьян. Повторяюсь, и в данном случае, доказанных связей между Фролом Востриковым, упомянутым в «Обыскной речи от 1628 года…», и предками писателя Захара Прилепина по женской линии пока что нет. Но возможность найти такие документально доказанные связи существует. И шансы найти эти связи совсем даже не маленькие. В документе «1627–1628 гг. … — Писцовая и межевая книга города Лебедяни и Лебедянского уезда…» перечислены крестьяне и бобыли Чудова и Новоспасского монастырей села Каликина:
Пятьдесят шесть дворов в Чудовом монастыре и сорок два двора в Новоспасском. Из них девятнадцать и четырнадцать бобыльских дворов соответственно. Из девяноста восьми дворов пустых только два: «а те бобыли бежали безвестно». В соседних боярских сёлах в те же годы одна треть дворов пустые. От бояр крестьяне, в первую очередь, бобыли, бежали намного резвее. Видимо, было куда бежать, и имелся смысл — сроки поиска беглого крестьянина по тогдашним законам составляли пять лет. С монастырских земель крестьяне практически не бежали, судя по имеющемуся документу. Два бобыля, ни одного крестьянина. В «Писцовой книге за 1627–1628 гг.» по селу Каликину фамилии из нашего древа не значатся. Там вообще фамилий очень мало. Есть несколько из тех, которые встречаются в упомянутых выше документах конца XVII века, и это все крестьяне Новоспасского монастыря почему-то. В Чудовом монастыре исключительно Ондрюшка Кузьмин, Савка Иванов, и так далее, то есть имена и отчества. Однако в списке Чудова монастыря есть один Фролко, Фролко Степанов. В Новоспасском Фролов нет совсем. Скорее всего, это и есть Фрол Степанов Востриков. Потихоньку, маленькими шажочками можно вплотную подступить к XVI веку, его последним десятилетиям. Конечно же, мы пока не делаем громких заявлений. Но родственные связи Востриковых разных эпох можно проверить, есть такая возможность.
Когда глядишь на подобный древний список имён с отчествами, приходит мысль — кто же искомый нами прямой предок? И почему-то не думаешь о том, что в этом списке, возможно, указаны имена не одного единственного предка, и даже не пяти. Судите сами. Из нашего родового древа только свояченица Якова Савельевича Котельникова не является выходцем из села Каликина, точнее, нам о той женской линии мало что известно. Возможно, в шести женских линиях обнаружатся новые выходцы из других сёл. Сколько их будет? Одна семья, максимум две. Остальные, скорее всего, тоже будут каликинцы. Без всяких сомнений, в село Каликино и со стороны приезжали семьи время от времени, и селились там. Вероятность такого переселения в XIX веке очень даже значительна. Такие поздние каликинцы, вполне возможно, тоже являются искомыми предками по женской линии в нашем родовом древе. Этот фактор, бесспорно, нужно учитывать.
От Захара до списка каликинских крестьян 1628 года должно быть поколений 16-18. То есть предки Захара по мужской линии ещё и в XVII веке создавали родственные связи с другими каликинскими крестьянскими семьями. Какие-то женские линии могут повторяться в древе Прилепиных дважды или большее количество раз. В самих женских линиях тоже должны быть такие же повторения. В общем, сейчас пока рано делать выводы. Но изучение женских линий может нас приблизить к ответу на вопрос, много ли прямых предков писателя упоминаются в «Писцовой книге за 1627–1628 гг.» Я думаю, что много. Посмотрим.
Хочется заглянуть ещё дальше вглубь. Воздержусь. Опереться совершенно не на что. Но заманчиво продвинуться ещё дальше. Ведь Чудов монастырь — это Гришка Отрепьев.
Бесовский сын, расстрига окаянный,
Прослыть умел Димитрием в народе;
Он именем царевича, как ризой
Украденной, бесстыдно облачился…
Предки крестьян из «Писцовой книги» могли быть в самом центре или совсем рядом, когда происходили переломные, ключевые события нашей истории и задолго до Смуты. Но мы об этом доподлинно не узнаем.
Когда читаешь документы XVII века, возникают вопросы, на которые, скорее всего, профессиональные историки уже знают ответы. Это хорошо. Пусть они нам расскажут и объяснят, как обстояло дело. Например, удивляет поступок двадцатилетнего царя Алексея Михайловича Романова. Как это так, целый уезд обычных крестьян, хлебопашцев перевести в другое сословие, вооружить, и поставить охранять границу? Это, конечно, проявление гибкости, стратегического мышления со стороны царя. Но откуда такая уверенность, что тысяча вооруженных добрых молодцев, вчерашних хлебопашцев, будут вести себя именно так, как ты, юный царь, этого хочешь, не подадутся с оружием вниз на Дон или ещё куда-нибудь? Пусть не все, пусть какая-то часть, но могли же покинуть своё село и отправиться в неизвестном направлении. Ведь в сельских крепостях, где «надолбы мерою 120 саженей», кажется, не было даже московских полковников или старшин, которые присматривали бы за вооруженными бывшими крестьянами. Не видел я упоминания о таких полковниках. Похоже, в селе был старший из своих же.
Эти детали разрушают стереотипы о том времени в моей голове. Странный это какой-то был феодализм, больше похожий на семейные или общинные отношения. Нет, я не идеализирую. Феодализм, безусловно был, и гнёт был. Недаром бобыли резво бежали от бояр Пушкиных (каликинских землевладельцев начала XVII века) и Борятинских. Вот читаешь эти грамоты — то действующие лица из «Бориса Годунова», то ещё из каких-нибудь исторических литературных произведений! Но много странного в этих грамотах, много непонятного. Вдумайтесь, крестьянин, «почти крепостной», Фрол Востриков выступает свидетелем на суде между крупнейшим землевладельцем державы, Чудовым монастырём и московским дворянином. Он свидетельствует, а суд к его словам прислушивается. Этот Фрол Востриков, он точно «почти крепостной»? Это точно тот феодализм, о котором написано в школьных учебниках? История с повсеместным переводом крестьян в служилое сословие мне видится как производственная необходимость. Ну как если бы на большом машиностроительном заводе построили новенький фрезеровочный цех, и токарей, которых было в избытке, отправили бы на курсы, на переподготовку. И вооруженные добры молодцы — добренцы, они не обманули ожидания Алексея Михайловича, самодержца и повелителя: охраняли границу от набегов, ходили в походы, пахали свою землю, плодились и размножались, твёрдо зная своё предназначение. Производственная необходимость у них была, точнее государственная. Мы их не всегда понимаем, и царей с боярами, и служилых людей, и крестьян, потому что мало знаем о том времени.
А ещё меня слегка смущает формулировка: «бывшие монастырские крестьяне, по сути своей, крепостные». Это речь идёт о добренцах и каликинцах первой половины XVII века. И формально не были они крепостными — только в 1649 году Соборное уложение отменило «урочные лета», таким образом закрепив бессрочный сыск беглых крестьян. Но не в этом дело. Они совершенно точно не были крепостными у крепостников Салтычих. Это было нечто другое. Другие взаимоотношения. Я думаю, что добренцы тогда, в середине XVII века, когда их отправили на курсы переподготовки, отдавали себе отчёт, насколько важна их миссия. Они хорошо понимали, что они защищают не царя и не бояр, а в первую очередь Россию.
И льготы тем, кто погорел и не обустроился, тоже говорят о многом. Тут вряд ли только государственной необходимостью всё можно объяснить. Было в том общественном порядке, общественном устройстве, место сочувствию, сопереживанию, если хотите. И это греет. Не скифы и не азиаты мы. Не дикари. Уже лет триста пятьдесят назад не были мы дикарями. Хотя, если к скифам пристально приглядеться, тоже можно будет узнать о скифах множество подробностей вроде наших на Засечной черте.
А ещё я обратил внимание на некоторые параллели, перекличку эпох. Судите сами: триста лет назад, или чуть больше, Прилепины и Пушилины бок о бок стояли на Засечной черте, защищали рубежи. А на момент, когда детей боярских переименовывают в однодворцев, они ещё и жили в доме родственника под одной крышей. Я по Пушилиным ни на что не намекаю. Почти уверен, что с Пушилиными — это такое же удивительное совпадение, как с Прилепами Козловского уезду, выдуманными Иваном Буниным. Но Господи, как это всё-таки символично — потомки служилых людей и через триста — триста пятьдесят лет всё там же, на последнем рубеже. У них, у потомков, свои дубовые надолбы, остроги да срубы, и ели, поваленные верхушками в сторону неприятеля. Они охраняют свою Засечную черту, также как их предки, 350 лет и 15 поколений назад, охраняли свою. Как же это естественно и почти неизбежно.
Если обобщить, что получается? Ведь у тех нескольких десятков тысяч «служилых людей», защищающих сегодняшнюю «Засечную черту», современную, донецкую, у тех, у кого «Засечная черта» в другой горячей точке, у современных «служилых людей», занимающихся деятельностью другого рода и в другой области несущих нужную «государскую» службу, у них ведь не у всех предки были с Белгородской засечной черты, далеко не у всех. Но у каждого из них были предки, стоявшие на последнем рубеже. Кто-то бился на Куликовом поле, кто-то на Бородинском, кто-то на Курской дуге, а у кого-то различные предки сражались на множестве ратных полей в разное время. А чьи-то предки с кольями и вилами гонялись за наполеоновскими солдатами под Бронницами, Богородском (Ногинском) и Смоленском, чьи-то простывали зимой в окопе, вдалеке от больших сражений, чьи-то впахивали на уральском военном заводе по 15 часов в сутки, а чьи-то едва успевали увести семью в лес и издали наблюдали, как неприятель гонит в полон односельчан. И теперь они незримые стоят за спинами своих потомков, и им не стыдно смотреть на нынешних служилых людей…
Не даёт мне покоя ещё одна параллель. Читаешь о походах гетмана Сагайдачного, сжигавшего дотла города и истреблявшего жителей этих городов в 30-50 верстах от Доброго и Каликина (крестьяне из списка 1628 года, думаю, были на волоске от гибели во время того похода), и ловишь себя на мысли: за четыреста лет мало что изменилось. Судите сами. Сагайдачный считал, что он заключил выгодный союз, что он и его казаки в случае победы над Московским царём будут пожалованы в паны и магнаты. Он и его казаки действительно очень хорошо помогли своим западным партнёрам, и навредили Российскому государству. Именно он и его запорожцы по-настоящему воевали в той войне, и именно они нанесли ощутимый урон России на полях сражений. Москва в той войне лишилась территорий, потеряла Смоленск и северские земли, но не в пользу Сагайдачного, конечно. А что получили запорожский гетман и его армия за свои победы? Когда победа была одержана и Россия подписала невыгодный для себя вынужденный мирный договор, западные партнёры издали указ о закабалении нескольких десятков тысяч простых казаков. Вчерашние победители сделались крепостными. После этого Сагайдачный решил искать дружбы и мира с Москвой. Хочется у сегодняшних простых казаков поинтересоваться: вы что, действительно верите, что вас пожалуют в паны и магнаты? Учите историю. Вас хотят сделать крепостными.
Опять-таки, от интереснейшего частного случая — изучения родового древа писателя Захара Прилепина, перейду к важным общим вопросам. Главный вопрос: а чего мы собственно добиваемся, зачем всё это, зачем искать и раскапывать? Ответ очевиден: во-первых, это безумно интересно, детективы и боевики отдыхают, во-вторых, мы становимся богаче, хоть что-то узнавая о наших предках, получая хотя бы мизерные, скудные сведения, мы получаем подпитку, поддержку от них, от наших пращуров, мы становимся сильнее.
Но сделаю акцент на другом, на том, чего мы точно не желаем, но что на нас настойчиво лепят, во что нас хотят выпачкать. Хочется отвергнуть обвинения, которые уже вовсю звучат. Сейчас вошли в моду претензии в пристрастиях к славянофильству. Якобы славянофильство, русофильство — это рудимент, отживший и отвалившийся за ненадобностью ещё в XIX веке. Что возрождать его в наше время, это национализм и даже нацизм в новой обёртке. Я в школьные годы бредил романами Стивенсона, Дюма, Верна, Купера, позже выхватывал произведения романтика Петрарки, философа Гёте, защитника униженных и оскорблённых Гюго, реалиста Мопассана, антифашиста Ремарка. Мы выросли на этом. Это неотъемлемый наш фундамент и багаж, наше наполнение. И мы уважаем и понимаем людей разных национальностей и культур, всех тех, кто интересуется своим национальным прошлым, и тех, кто чтит своих предков, родную культуру. И по факту мы бóльшие и западники, и «восточники», и граждане планеты Земля, чем многие современные европейцы и поборники якобы западных ценностей. Они, эти поборники, подобны ярким и красочным аквариумным рыбкам, что постоянно поднимаются к поверхности с открытым ртом, чтобы им кинули крошечку: то гамбургер с колой, то развлечения, то чувственные удовольствия, то материальные блага с учетом последних достижений технического прогресса, то оланклюзив у моря. И всё, им больше ничего не нужно. И у нас в стране появляется всё больше таких же аквариумных рыбок, не западников и не славянофилов, а существ с открытым ртом у поверхности. Опять же, я не ретроград, я за прогресс. Но я против того, чтобы мне в кумиры назначали супергероев, я против превращения людей в аквариумных рыбок. Человек, знающий имена своих предков, живших в допетровской, да хотя бы в дореволюционной России, никогда не будет аквариумной рыбкой.
Упомянув уже Фенимора Купера, не могу не отметить, что наши доблестные добренские пушкари, пешие и конные драгуны и дети боярские, по сути своей, очень похожи на героев романов Купера, на его пионеров-первопроходцев, или на героев Джека Лондона. В русской литературе есть «Тарас Бульба» Н. В. Гоголя, «Борис Годунов» А. С. Пушкина, есть более остросюжетные и менее глубокие произведения романтиков XIX века, есть исторические романы с нарочито «древнерусским» языком, повествующие о временах Василия Тёмного и Владимира Крестителя. Если что-то имеется в отечественной литературе о пионерах-первопроходцах, то о других, о сибирских и уральских. Но я не припомню достойного художественного произведения о пионерах-первопроходцах Засечной черты. Есть «Пётр Первый» Алексея Толстого, но там вскользь о них, там они в эпизодических ролях. А они, славные и забытые мужи Челюскины, Зелипукины, Катасоновы, Стариковы, Епифанцовы и Востриковы достойны быть центральными персонажами в историческом романе о Засечной черте.
От чего ещё хочется откреститься, так это от сословного эгоизма. Обвинят ведь и уже обвиняют в том, что интерес к своим корням — это попытка повернуть время вспять, возлюбить «своё» сословие в ущерб другим. Но это же очевидно, что так же как цыплёнка не засунуть обратно в скорлупу, невозможно общество вернуть ни к дохристианским идолам, ни к Домострою, ни во времена бородатых долгополых бояр, ни в предреволюционные времена. Сословный и национальный плавильный котёл — это реалии XX и XXI веков. И этот плавильный котёл потомкам неграмотных крестьян, а я думаю, что более 90% современных жителей России — это потомки неграмотных крестьян, позволил массово получать образование и реализовывать себя на самом высоком уровне и в самых разных сферах деятельности. Василий Шукшин в каждом третьем своём рассказе упоминает о такой возможности и таких изменениях.
Но культурный плавильный котёл — это серьёзная угроза, с которой нужно бороться. Когда сознательно обрубаются корни, тянущиеся из различных сословий, регионов, национальных культур к современному человеку, это вызывает протест. Когда подменивают, подтасовывают, вместо опыта твоих предков, их традиций, подсовывают нечто яркое, блестящее, эффектно упакованное, называемое западными ценностями, но по сути это никакие не ценности, это пустышка, направленная на оскотинивание, на затуманивание мозгов, это банальный культ потребления, такая подтасовка вызывает протест. А интерес к своим корням, и знание своих корней, это как раз и есть хорошее противоядие, хороший ответ культурному плавильному котлу.
Мне понравились слова Захара Прилепина, сказанные им нынешним летом на фестивале «Традиция»: «Нация, разучившаяся читать, забывшая собственную мифологию, строчку Есенина — или подменившая это суррогатом, — превращается в толпу, кучкующуюся на куске земли — и то по недосмотру соседнего народа. Тот, кто забывает о своих корнях, о своей родной литературе, обычаях и традициях, — потенциальный объект унификации, обречен раствориться во внесенной извне культурной матрице». Замечательная формулировка. Мы, современные люди, живём в своей точке на координатной сетке — здесь и сейчас. Ни в какое прошлое мы вернуться не сможем, и бессмысленно стремиться возвратиться в прошлое или возвратить его. Но без связи с ними, с нашими предками, с теми, кто жил и сто, и триста, и пятьсот и полторы тысячи лет назад, мы подобны беспомощным неразумным младенцам, лежащим в тёмной комнате. Наши предки с их обычаями, традициями, опытом, победами, понятиями о добре и зле, верованиями, их творчеством — они с нами, они помогут нам, поддержат нас. Другое дело, что нам самим нужно повернуться к ним, проявить интерес.
P. S. Генеалогическое исследование провела и родовое древо составила Карнаухова Светлана, группа «Генеалогия для всех» ВКонтакте. Сердечно благодарю за помощь и содействие Межову Наталью Викторовну, Аниканову Татьяну Ивановну, Фурсова Сергея.