Советская песенная классика: сталинский период

Казалось бы, почти все знают советскую песню, особенно периода Великой Отечественной. Помнят два-три имени, десяток-другой песен могут спеть за столом. Всю жизнь я и сам мог спеть, как всякий родившийся в СССР человек, «Катюшу», «Тёмную ночь» и «Эх, дороги…»

Но однажды неизвестный мне ангел подтолкнул меня систематизировать свои представления о песенной классике сталинских времён.

Потому что как у нас заведено: поэзию мы знаем по именам — вот здесь Есенин, тут Цветаева, там Маяковский и Твардовский, а там Исаковский и Долматовский. А музыку мы отчего-то, как правило, слушаем вперемешку: вот тут песни Гражданской, там песни Отечественной, а здесь — послевоенная песня. Ну или по исполнителям — Утёсов, Бернес, Отс.

Между тем, если слушать по композиторам — возникает совсем другое ощущение!

Скажем, слушая подряд лучшие песни Бориса Мокроусова — вдруг понимаешь, что он — нижегородский, и в мелодике его слышно течение Волги и Оки, и Сормовский завод откликается в его музыке, и рабочая походочка просматривается в интонации. А Новиков Анатолий — рязанский, и в песнях его: рязанские поля, и рязанские страдания. А Табачников — одесский.

А великий Александр Александров — не просто автор российского гимна, но и ряда бесподобных песен, в строении и подаче которых просматривается его церковное дореволюционное прошлое: и курс пения в церковно-приходской школе, и служба регентом в архиерейском хоре.

Создавая свою антологию, я признаюсь, был вознаграждён небывалым, удивительным образом. Выяснилось, что эпоха та хранит небывалое количество шедевров — зачастую самым откровенным и самым незаслуженным образом забытых. Я открыл для себя дюжину новых имён — и теперь эти имена навсегда со мной.

Каждый композитор представлен плюс-минус дюжиной лучших песен (от 8 до 16) — отобранных мной, и, на мой вкус, показательных.

Предваряя вопросы (а почему нет вот этого или того), ещё раз повторю: здесь представлены практически все композиторы, внесшие существенный вклад в песенное искусство сталинских времён: то есть, начавшие сочинять музыку до 1953 года. Поэтому композиторов более позднего периода (родившихся начиная с 1929 года) — здесь нет.

Антология включает более трёх десятков имён от Александрова-старшего (1883 г. р.) до Портнова (1928 г. р.). Никаких других принципов подбора не было. Песни, звучавшие в 20-е, 30-е, 40-е, 50-е. И ряд песен, написанных композиторами той эпохи уже в более позднее времена — для полноты картины.

Всем, кто сегодня разделит эту радость — благодарение и поклон.

Ваш Захар Прилепин

***

Советские песни любви

О новом проекте Захара Прилепина.

Писатель Захар Прилепин открывает музыкальную Атлантиду — советскую песенную классику. Вроде бы все это хорошо знакомое и звучит каждый год к Дню Победы. Но все это только иллюзия. Эхо. На самом деле, мы практически ничего не знаем о той музыкальной стихии, благополучно забыли, если не отреклись. Прилепин и восполняет этот пробел, восстанавливает память. На своем сайте он выкладывает подборку лучших на его взгляд советских композиторов. Александр Александров, Исаак Дунаевский, Константин Листов, Юрий Милютин, Дмитрий Покрасс, Даниил Покрасс, Борис Фомин, Юлий Хайт… Список продолжается.

«Однажды неизвестный мне ангел подтолкнул меня систематизировать свои представления о песенной классике сталинских времён», — так объяснил сам писатель свой проект. Было совсем недавнее время, когда не то, что разбрасывались, но уничтожались все камни, с лютой настойчивостью и ненавистью их толкли в труху. Настало для собирания, противостояния распаду и варварству, в том числе и по отношению к своей истории к культуре. Тем более что сейчас под эгидой очередного витка десталинизации назревает новая попытка вычеркнуть советскую историю из общего пути отечественной цивилизации, попытка замарать ее сплошными черными кляксами. Предыдущая удалась, вот и приходится сейчас очищать эту черноту, заниматься сшиванием растерзанной ненавистью истории и культуры.

Вот и Прилепин выступает в роли археолога, бережно предъявляющего на свет Божий бесценные артефакты былого, пытаясь предать им новую жизнь и новое звучание. Здесь и радость собственного открытия, которую писатель предлагает разделить: «Создавая свою антологию, я признаюсь, был вознаграждён небывалым, удивительным образом. Выяснилось, что эпоха та хранит небывалое количество шедевров — зачастую самым откровенным и самым незаслуженным образом забытых. Я открыл для себя дюжину новых имён — и теперь эти имена навсегда со мной».

Вовсе не преувеличение и не фигура речи, но через знакомство с антологией и сам открываешь для себя ранее знакомые шедевры, которые начинают блистать всей полнотой звучания и глубиной смыслов.

Такое ощущение, что это не просто музыка, а поиск и обретение гармонии, чего-то единительного, примирительного и человеческого света. Всего, что противостоит разладу и распаду. Особенно, военная песня. Война — это ведь тоже разлад, попытка нарушить человеческий и мировой лад. Послушайте, например, Василия Соловьева-Седого, и все станет понятно.

Отсюда и пронзительность, проникновенность, пробирающая до самой последней клеточки, потому как такая направленность — задушевная, душу любовно теребящая: «услышь меня красивая». Весь мир есть любовь и это все о любви, которой ничто не может противостоять. Эту убежденность и создает песня.

Ничего лишнего, предельная отточенность формулировок, которые вовсе не искусственные, а именно, что голос любви и жизни и все это в полном ладу с музыкой и до слез. Недаром, что, по сути, все это народное, потому как не надуманное, привнесенное, а корневое, будто из светлого колодца щедро хрустальную воду черпают, и она весь мир преображает своей чистотой.

Это радость встречи, соединения и улыбки: «встречай меня хорошая», «любовь неугасимая». Здесь пушкинское дыхание, та формула русского чуда, которую и он в свое время прочувствовал.

Происходит возвеличивание человека, который обретает поистине космические масштабы. Его один голос естественным образом превращается в полк-хор, возносящий звонкую песнь о гармонии и собирании человеком мира. Здесь и зажигание внутреннего света, хоть через тот же огарочек свечи, когда все человеческое существо начинает торжествовать «на солнечной поляночке».

Человеческое торжество — когда ты начинаешь понимать, что не пресловутая тварь дрожащая, не средоточие пороков и страстей, которыми можно все оправдать, в том числе и свое копошение гадом в них, а устремленный ввысь и этому полету нет никаких преград, потому как он в любви происходит.

Это на самом деле музыка Атлантиды и атлантов, но никуда не ушедшая, не ставшая музейной и архивной. Только тот самый огарочек свечи стоит затеплить, и мелодия вновь зазвучит и опрокинет все сорняковое, занозистое, разладное и низменное. Как у того же Пушкина, когда любовь, возникшая раз, никуда потом не денется: может полыхать костром и безудержной страстью, а может угольком чуть теплиться. А это как раз песни любви, о ней неугасимой, о законе сохранения любви.

Отсюда и военное, где тоже никуда не уходит душевность, а, наоборот, она на первом плане, как сила, противостоящая темному и разладному. Тут все тот же человек, с таким же солнечным и вовсе не звериным нутром, даже война не устроит там тьму. И смерть тоже. Она не всесильна и не может противостоять человеческой любви вселенских масштабов. Смерти нет, где ее жало?! Чувствуете этот пасхальный возглас торжества? А это все классическая советская песня, выросшая вовсе не на пустом месте. Она нашла и всколыхнула что-то глубинное, народное, душу отечественной цивилизации, биение сердца ее.

В ней человек вписан во весь мир, он его защитник и сохранитель. Пушки нарушают гармонию, как непогода, но их заглушают шальные соловьи и ведут свой бой, чтобы спящие воины пребывали хоть ненадолго в покое, поддерживали свою внутреннюю гармонию, не растеряли ее и с ней пошли на бой с разладом, понесли свой свет против тьмы. Те же «Соловьи»: брань через расширение территории мира, когда цепляешься за любой ее клочок и даже сон, в котором бойцу снится девичья горючая слеза. Этот сон преодолевает разлуку. В разлуке нет никакой трагедии, ведь это временное, а любовь — вечное. В тоже время «вешняя заря» и «подруга, яблонька моя» — в душе солдата, целый мир, которого не мало, он несет с собой по своим фронтовым дорогам. Плюс знание про взаимность и крепкий тыл, когда подруга ждет, она верная. Это заклинание тишины, близкое к молитве.

Родина, как подруга. Этих песен нигде не встречал, а девушек краше нет… Вражья стая, как непогода, в которую надо уберечь и укрыть свою подругу, создать для нее покров от дождя. Война, как какофония в этой вселенской гармонии, метель, но и она не собьет с пути. С другой стороны, любовь безгранична, ей ничто не может противостоять, никакая непогода, никакой разлад. «Прощай любимый город, уходим завтра в море». Родное, любовное, а с другой стороны — неизведанное, непредсказуемое, штормовое, несущее смерть, но и эта стихия заклинается любовью — «голубым платочком», который обязательно мелькнет и умиротворит стихию хаоса.

Чтобы преодолеть непогоду, нужно пойти в поход, взяв с собой сердце — большое, огромное, в которой весь город и весь мир. Это космос — «синий, звездный небосклон», как в песне Матвея Блантера «Ростов-город». Прошел дождь войны и снова солнце. Все для того, чтобы вновь спеть про родной город и скамеечку кленовую, в которой сосредоточен весь мир.

В этом мире все возможно и понятно, потому что он живет по любовной логике, и тут есть предопределенность в том, что враги от своей расплаты не уйдут. Мир понятный, стройный, гармоничный, как дом и храм, ориентированный и возносящийся вверх.

Или вот совершенно восхитительная «В лесу прифронтовом» Матвея Блантера, где самые гениальные строчки: «А коль придется в землю лечь, / Так это ж только раз». Что это, как ни торжество жизни над смертью, все тот же пасхальный возглас? А ведь именно им наполнена советская военная песня.

Настоящий чистейший хрусталь, родниковая вода — голос, слова, музыка и хор, который помогает этой чистоте и свежести течь, будто крови по жилам.

Происходит своеобразная тайная вечеря в лесу, в тишине на границе жизни и смерти, где бойцы превосходят себя, будто поднимаются над своей человеческой сущностью. Впереди страстная седьмица «и смерть в огне, в дыму», и несение своего креста: «что положено кому / Пусть каждый совершит».

Мир наполняет гармония, которую ничто пока не потревожит, и даже ветхий желтый лист, вальсируя, слетает «неслышен, невесом». Мир собирается в особую целокупность, нерасторжимое единство — круг любви и света. Это воинский дружеский строй леса жизни — его хор, готовящийся к сватке со смертью. При этом крайне важно, что логика этой жизни, света и любви даже в бою не трансформируется во что-то иное — все тот же вальс, только плотнее и крепче объятия, через это «сталь крепка». Впереди зима сражения, чтобы ей противостоять, необходимо нести внутреннюю весну в себе. И тогда этот строй, этот любовный вальс, не вниз падающим листом, а вверх к свету поднимется: «смерти больше нет», а все остальное и та же смерть будет восприниматься своеобразным недоразумением. Ну, упал, прилег, больше такого не повторится. Целое — хор не смолкнет, а значит, через эти голоса бойцов-друзей зазвучит и партия павшего.

Дорога к весне мира идет через войну и сражение, надо только прикурить от своей внутренней крепости, где квинтэссенция жизни: «свет и радость прежних встреч» — особая драгоценная ноша. Ее необходимо сохранить и перенести в завтра, чтобы на месте желтого листа появился новый и приготовился к своему вальсу света и любви. Таков круг жизни, и его боец познает перед боем.

Все это звучание коренной русской культуры, тысячелетний строй ее пути, для которого были найдены свежие слова и интонации, но наполненные все тем же светом рублевской «Троицы» и молитвенные. По сути, иконографический сюжет, только не в красках, а в музыке и словах. Возможно, речь как раз идет о попытке особой секуляризации веры в советский период, где храмом становится весь мир и сердца людей, совершающих тихую литургию света и любви пред битвой со злом. Так достигалось особое сверхчеловеческое состояние, которое в обычных реалиях невозможно даже помыслить. Так святость шагнула в мир. Схожим образом Сергий Радонежский отправлял своих иноков на Куликовскую битву.

Послушайте эти великие песни любви, евангельские по сути, а потом расскажите о том, что русская история сошла со своей привычной колеи, и что разверзся темный богоборческий период, открылся ужас и кошмар…

«Война — это когда порыву ветра или стае грачей, вернувшейся к своим весенним гнёздам, уделяешь больше внимания, чем раскатам дальнего боя», — а это уже слова нашего современника писателя Павла Крусанова из его романа «Яснослышащий». Они очень точно формулируют восприятие войны в советской песне. Синий платочек, скамеечка кленовая, да внутренний свет любви — вот, что на самом деле бесценно. Понимание всего этого дарует несказанную радость. Поэтому вполне можно понять ликование Захара Прилепина, открывшего и систематизировавшего советскую песенную Атлантиду, пытающегося одарить всех этим восторгом и светом чистейшей преображающей музыки.

Мы жили в этом городе,
Дружили в этом городе,
Ходили в этом городе гулять…

Андрей Рудалев
«СвободнаяПресса», 30.08.2019

***

От слушательницы:

Сердце же разрывается, слушая, в каком сильном счастье мы жили. Сколько же воспоминаний Захар разбудил разом — программой своей про композиторов-песенников советских. Одарил просто!

И сормовский Дворец наш культуры родной с хором народным мощнейшим (да не одним). 

Деревня и бабушка — весь свой век поющая (дали ей микрофон на свадьбе брата — в 80 с лишним лет! — так она им дирижировала: а нафиг он ей, когда голоса и певучести столько было — что на сто разных жизней хватило бы). Друзья родительские — учителя-врачи-спортсмены-военные, профессура из деревень вышедшая! — кто с аккордеоном, кто за пианино или акапельно, и кто кого перепоёт — Нижний, Керчь, Москва или Саратов, Черкасское или Покровка… А может Днепродзержинск? (хотя нет, папенька у нас больше по танцам был мастер да по крикам-свистам зычным молодецким, зато компании и гуляния закручивал и подкручивал лихо, как мяч баскетбольный).

И все эти песни, названные в программе и неназванные (но я ведь занырнула в сеть, а там как в царской кладовой!) — звучали вокруг меня с рождения, наряду с народными-бабушкиными и всякими-якими. И до сих пор во мне звучат, включаются сами, прекрасный творят произвол.

Да, композиторы, создатели советского песенного наследия, великого без преувеличения — от сохи фактически, корнями вековыми в земле, до пупа ея, соками самыми чистыми и живительными вскормленные. Но главное — не себя ведь вспахивали они, как многие сейчас композитыри — что нервишки свои тощие пощипывают и страдалищами измождёнными в вечность тычатся.

А те — титаны — сады прекрасные вокруг сажали и взращивали.

Музыку как землю возделывали, как женщину брали — с хваткой мужицкой стожильной, с трепетом животным и молитвенным одновременно, и знанием древним: что музыка, как и земля, и женщина — невнимание и нечуткость, конечно, простит равнодушно… Вот только недр своих не разверзнет и богатств настоящих не даст всяким походя-нахрапычам да ляпкиным-тяпкиным, красоту не родит.

А певцы какие исполняли песни эти, голоса какие — до слёз просто! Так глубоко и нюансово, надземно и подкожно… И токает-токает что-то между землёй и небом, дрожит меж языком и нёбом. Жизнь, наверное.