А с чего быть несчастным?
Захар Прилепин признаётся, что большую часть своей жизни пребывает в состоянии щенячьего восторга
В феврале на театральные подмостки выходят книжки Захара Прилепина.
Репертуар Гоголь-центра открыл 8 февраля нашумевший спектакль «Отморозки» по роману «Санькя». На днях в рязанском театре «Предел» выйдет премьера по его книге «Допрос». Создателей спектакля привлекли тема выбора в жизни каждого человека, сохранения достоинства в любых условиях, откровенность и непредсказуемость сюжета.
Захар Прилепин родился в Рязанской области, служил в «горячих точках», был омоновцем, журналистом. И сегодня считает себя счастливым человеком.
О счастье и несчастье – беседа корреспондента «Гудка» с писателем.
– Захар, вы писали: «Нам больше никто ничего не должен… Всё при нас. Счастье вырабатывается человеком, как энергия». Ваша позиция провоцирует на контрвопрос. Можно, я воспользуюсь известным заявлением Мандельштама своей жене: «А с чего ты взяла, Надя, что мы должны быть счастливы?»
– Тексты, в том и числе и такие, как цитированный вами, периодически пишутся в состоянии душевного аффекта. Это не значит, что описанное в них чувство неистребимо. Большую часть своей жизни я действительно пребываю в состоянии щенячьего восторга. Если попытаться в какой-то мере препарировать это ощущение, то, возможно, оно увянет. Но если подумать на эту тему, чего я, как известно, делать не люблю, то, перефразируя слова Мандельштама, я спрошу вас: «А с чего бы, Надя, нам быть несчастными?» Вот я – здоровый человек, с органами, которые во мне, слава богу, работают хорошо, с любимой женой, с тремя детьми, с прекрасной собакой сенбернаром, с огромным количеством блестящих, умных и талантливых товарищей, зарабатывающий деньги, имеющий, слава богу, живую матушку.
Я часто пытаю своих друзей по литературе, музыкантов и режиссёров – всю эту творческую элиту, которая пребывает в состоянии трагического мироощущения, много думая о смерти и спасаясь от этих дум в алкоголизме. Эта позиция меня искренне удивляет. Я действительно не понимаю, зачем это. Мы все молоды, здоровы, красивы. Что нам даёт право на несчастье?
– Ваша мама говорит вам периодически: «Помолчи, Захар»?
– Говорит постоянно. Мамы наши, кроме того, что они всегда самые любимые, они все в главных вещах похожи. И моя мама говорит мне все те слова, которые мама Ленина говорила Ленину, а мама Лимонова говорила Лимонову. Но внутренне она всё равно понимает, что вещи, которые я произношу, они правдивы.
– Она вами гордится?
– При мне – нет. Но я знаю, что она со всеми обо мне говорит. Я боюсь к ней приходить: там все увешано фотографиями меня и другими признаками моего существования.
– То есть неправы те, кто считает, что несчастное детство рождает великих писателей?
– А кто так считает? Опять, поди, Мандельштам? Нет, моё детство было счастливым.
– Вы готовы вернуться к первой профессии?
– В ОМОН? Меня туда уже никто не возьмёт обратно. Слишком многое было сказано и сделано. А так я, конечно, ностальгирую по тому ощущению. Мужское сообщество, лишённое рефлексии, где никто не задумывается о ненужных вещах, а все занимаются прямыми мужскими делами. Мне это всё дико нравилось. И это одно из самых приятных времяпрепровождений.
– Вы сказали, что пришли в литературу ради заработка…
– Нет. Ради заработка я ушёл из ОМОНа. Но не в литературу, а в журналистику. Я стал писать книги после того, как пару лет отработал в журналистике.
– Говорят, заработки литераторов смехотворны.
– Я нормально зарабатываю на книгах. Могу продать книгу за $30–50 тыс.
– То есть нищета литераторов – это созданный ими же миф?
– Нищета литераторов – это факт. Но есть 20–30 литераторов, которые зарабатывают эти деньги на своих книгах, в том числе и я.
– Для этого нужно приложить какие-то усилия?
– Я пишу хорошие книги, которые покупают. Если книжка продаётся тиражом 50 тысяч экземпляров, ты автоматически становишься востребованным писателем, которого перекупают друг у друга издательства. Я попал в это малое число. Просто карта у меня так легла. Мою первую книжку «Патологии» я отослал в издательство «Андреевский флаг», где она в течение года не могла выйти. А потом, когда она вышла, я стал получать премии. Потом есть вещи, сопряжённые с литературой. Как у литератора, у меня есть возможность публиковать свои колонки в разных глянцевых изданиях. Таким образом, вся эта структура, связанная с премиями, продажей прав за границу и на экранизации, даёт нормальный оборот денег, по крайней мере, мои дети не голодают.
– А мироощущение поменялось?
– С тех пор как я стал писателем?
– С тех пор как вы стали хорошо продаваемым писателем?
– Думаю, что нет. Лет с двадцати я не замечал по себе, что что-то во мне поменялось. Все вещи, которые в том возрасте были для себя сформулированы, они такими и остались. Меня спасает чувство самоиронии.
– Читаешь ваши эссе, и создаётся впечатление, что пишет человек, хорошо и долго поживший… Вы, как старик, принимаете любые формы жизни, и все для вас вроде бы братья. Нет присущего вашему возрасту яростного отстаивания своих взглядов.
– Если это вопрос, отвечу: да, пожил я, пожил. Что касается отсутствия во мне максимализма, то предположу, что приятие жизни во всей её странной красоте и есть этот самый максимализм. Мне симпатичны странные, неоднозначные, дикие, красивые люди. Вне зависимости от их политических убеждений. Что не мешает мне иметь с кем-то из них, возможно, разную политическую позицию. Я считаю себя антилибералом, леваком, социалистом, человеком, ненавидящим демократию, как чуму. Но мне отвратительно, когда люди готовы изничтожать не склонных разделять с ними убеждения, вытаптывать их и смешивать с грязью.
– Кого из собратьев по перу вы читаете с завистью и желчью?
– С завистью – никого. С желчью читаю иногда каких-то придурков, имён которых не припомню. А с радостью читаю талантливых людей, таких как Миша Тарковский, Александр Терехов, Алексей Иванов, Борис Ермаков… На самом деле список гораздо больше, но эти четверо пишут тексты, читая которые я получаю почти физическое удовольствие. Их творчество трогает меня до дрожи…
– Вот вы в своём эссе предлагаете всем переехать в Москву…
– Это шутка такая. Я здесь не живу и жить не собираюсь. Живу я в Нижнем Новгороде и приезжаю сюда периодически потрепаться с друзьями или по делам.
– Скажите о своих прогнозах относительно литературного процесса в России… Или лучше о кино поговорим, что ли…
– Я с симпатией отношусь ко всем режиссёрам, которые хоть как-то влияют на общество в России. И к Алексею Учителю, и к Павлу Лунгину, и к Дуне Смирновой. Я многого жду от молодых ребят – от Ивана Воропаева, от Пети Буслова, от моего хорошего друга Кирилла Серебренникова, от Фёдора Бондарчука. Мы все очень талантливые люди. У нас просто нет ощущения вертикали и горизонтали, неба и земли. Мы немного все растерянные. Нас всех немножко ломает, глючит, клинит. Мы не можем найти Смысла. Именно так, с прописной буквы. А так-то мы все одарённые. И в смысле культуры всё будет хорошо. На том и закончим.
Веста Боровикова, газета "Гудок" - 15.02.2013