Отморозки не знают цензуры
Может статься, «Отморозки» — это не только театр завтрашнего дня, но и то будущее, что ждет Россию. К Международному Дню театра Кирилл Серебренников и курс его студентов в Школе-студии при МХАТ выпустил спектакль по повести Захара Прилепина. Репортаж о самой тревожной и тревожащей премьере сезона смотрите и читайте на Infox.ru.
Живая жизнь
Вот уже лет десять как главной темой всех театральных дискуссий стало обсуждение того, что из нашего театра ушла живая жизнь. Спектакль Серебренникова не то что удивляет – ошарашивает своим правдоподобием. При этом по форме он вполне условен – беспощадный юношеский бунт героев Захара Прилепина втиснут в сравнительно тесное пространство мастерских Художественного театра – никаких подмостков там нет, зрители сидят на небольшой трибуне, а актеры существуют в двух шагах от первого ряда. И все же сила воздействия у спектакля такая, что в прологе невольно ловишь себя на мысли: шел на прогон в МХТ, но случайно попал на митинг на Манежной площади.
Из толпы орущей пацанвы выделяется Гриша Жилин (сделав вместе с Серебренниковым инсценировку своей повести «Санькя», Прилепин изменил все имена героев) – неглупый, но обожженный жизнью парень убежден, что у него отняли родину – и идет сражаться за социальную справедливость. Филипп Авдеев, играющий Гришу, наделил своего героя не только взрывной пластикой, подростковой злостью, но и склонностью к гамлетовской рефлексии. Поэтому допрос и избиение в милиции прерывается в сознании Гриши воспоминанием о похоронах отца – оперативник с дубинкой мгновенно превращается в шофера похоронного автобуса, отказавшегося вести гроб по деревенскому бездорожью и высадившего Гришу с матерью прямо в зимнем лесу. Со своей погибшей возлюбленной — бесстрашной революционеркой Катей (Екатерина Стеблина) — Гриша беседует почти как Гамлет с Призраком. А в финале, отправившись с другими «отморозками» штурмовать местную администрацию и готовясь встретить смерть, вдруг удивленно замечает, что впервые попробовал на вкус крестик: сначала он был холодный, а теперь – пресный.
Смотреть на этот заранее обреченный юношеский бунт, прерывающийся то любовной сценой, то веселой пирушкой по случаю Нового Года – почти как побывать на живодерне. Но и оторваться невозможно: энергия и естественность в студентах-третьекурсниках действительно животная. Но помимо этого, есть в них удивительная осмысленность. Они знают, про что и для чего они играют. Намеренно избегая оценок, с репортерской точностью запечатлевают одну из сторон жизни сегодняшней России. Ту же «репортерскую» тактику Серебренников избрал в спектакле «Околоноля» (по повести Натана Дубовицкого, реальное авторство которой приписывают Владиславу Суркову), где запечатлел тех, против чьей власти и бунтуют «отморозки». Собственно, режиссер и не скрывает, что «Отморозки» – вторая часть дилогии. Она не менее кровава, но оставляет более светлое ощущение: неумело бунтующие герои Прилепина куда менее отвратительны, чем хорошо образованные, вхожие во власть подонки из «Околоноля».
Из дискуссии после спектакля «Отморозки»:
Ректор Школы-студии при МХАТ Анатолий Смелянский:
Для сего мы решили провести это обсуждение? Как вы понимаете, сыграть повесть Прилепина — это не такой традиционный шаг, как сыграть костюмного Островского или костюмного Мольера. Поэтому здесь собрались Захар Прилепин, Кирилл Серебренников и я, пока еще исполняющий обязанности ректора этой Школы.
(Смех в зале).
Вопрос и зала: Почему такой материал — почему сейчас, почему здесь, со студентами?
Кирилл Серебренников: Эта пьеса писалась долго. Мы ее делали, и я понимал, что было бы безумием этот материал делать в стенах репертуарного театра — чтобы какие-то народные артисты изображали этих ребят. Благодаря счастливому стечению обстоятельств и Анатолию Мироновичу Смелянскому, предложившему мне набрать курс в Школе-студии при МХАТ, я понял, что, может, когда-то и смогу поставить «Саньку» – если те люди, которые учатся на курсе, смогут включиться в эту историю. Надо сказать, были годы, когда мне казалось, что эта история осталась в 90?х. Мы периодически созванивались с Захаром, что-то друг другу вяло говорили. И я понимал, что это будет не правда и не к месту. И вдруг, надо сказать спасибо родине — она вдруг сделала все, чтобы этот материал стал актуальным. Начались все эти истории на Триумфальной и на Манежной. Вновь появились молодые люди, которые выходят на площадь. И мне стало безумно интересно попробовать предложить этот материал нашим студентам. Не буду скрывать: первое чтение вслух вызвало у них шок. Они это назвали словом «жесть», а я делал вид, что все нормально: читка и читка — как Чехова прочли. Потом началась работа: сочинить ведь этих героев невозможно – их надо увидеть. Значит, надо пойти на площадь, пытаться с ними познакомиться, узнать, про что они думают. И тогда этот материал заработал — он обогатился документальными текстами – там использованы записанные студентами монологи. Когда актеры приходят к живым людям и пытаются их понять, это всегда интересно, потому что актер все видит через свою оптику: он не только присваивает походку и жесты, он может точно угадать и какие-то внутренние вещи. Мы специально делали спектакль, который не принимает ни ту, ни другую сторону — нас интересовали сами эти ребята. Это ведь традиция русского искусства – сочувствовать своим героям. Они могут быть в жизни совсем не такими приятными, но нам важно, что они живые, что в них есть чувство несправедливости, которое толкает их к страшным, иногда самоубийственным действиям.
Вопрос из зала: Когда произошла читка?
К.С.: Год назад. Хотя вот тут мне подсказывают: полгода — у меня тут день за два.
Вопрос из зала: Спасибо большое за историю, которую вы, Захар, написали и которую вы, Кирилл, поставили! Мы все в Интернете уже не год и не два обсуждаем то, что происходит: митинги, открытые письма. Пытаемся хоть что-то понять. Вот эти ребята, которые кричат в спектакле – как вы думаете, Захар, их слышат те, кто красные ковры стелет и кто по ним ходит? Наша страна — куда, по-вашему, она движется?
Захар Прилепин: Я хочу, чтобы мои коллеги сохранили работу – и поэтому я не буду отвечать на этот вопрос.
К.С.: Зря. Мы же здесь без цензуры
Из зала: Не надо треножить самих себя
З.П: Ну, давайте, поговорим. Как известно, Кирил совершил гениальный – я это серьезно говорю – ход. Он поставил одновременно «Околоноля» и «Саньку». Вот такое было четыре года подряд «околоноля», а потом вдруг раз – и «Санька». Это повышение температуры абсолютно естественно и будет происходить в России периодически, до тех пор, пока она является живым организмом. Живой организм около ноля не существует — у него 36,6. Или 40, или даже 41. Гибнет один Гриша Жилин — нарождается другой. Все, что происходит со страной, как мы все понимаем, влечет за собой множество самых тяжелых вопросов, но пока еще не имеет ответов. И вот эти вот молодые люди, которые были здесь на сцене, они каким-то образом очень четко уловили этот нерв раздражения и непонимания. Кирилл пытается как-то нивелировать ситуацию, говорит: «Мы понимаем правду и тех и других». Но мне-то приятнее все эти пацаны, которые бушуют и кричат «революция!». Все правильно здесь было показано, только радикализма немного не хватает. Надеюсь, что когда это выплеснется на улицу, мы постфактум уже и спектакль доделаем – и там, наконец, перебьют всех, кого стоило бы перебить. Тут в зале сидит мой старший товарищ, Эдуард Вениаминович Лимонов. Он не плакал лет пятьдесят, а я, может, лет пятнадцать. Последние две недели я плачу на этом спектакле. Не потому, что я такой чувствительный, а потому что я знаю десятки реальных судеб молодых нацболов, которых я видел. Только что Эдуард Лимонов говорил, что около 180 человек сидело в тюрьме просто по уголовным срокам — я их увидел сегодня в спектакле. Ребята – артисты — проделали колоссальную работу – они ходили на митинги, ходили в бункер, они общались с нацболами. Эти ребята настолько талантливы, что они «сняли» все на уровне мимики. Я видел этот спектакль в Германии — ребята показывали его на фестивале: первый раз в зале сидели немецкие и французские актеры — там был фурор. А на втором спектакле — ползала советских эмигрантов. Они говорили: «Что это такое? Буржуев – топить в Волге?! Что вы сюда привезли, как вы могли?» Я подумал: слава богу, что эти люди уехали.
Вопрос из зала: Я хочу Захара поздравить — диалог между писателем и актерами произошел. Он начался этим спектаклем и, я надеюсь, будет продолжение. Будет?
З.П.: Думаю, оно будет просто на улице. А будем ли мы продолжать работать с Кириллом – зависит от того, сохранит ли Кирилл свою работу в МХТ.
К.С.: Мы показывали этот спектакль кафедре Школы-студии. И я нервничал, боялся, что руководство будет шокировано. Но сидел Анатолий Смелянский, сидел Олег Табаков, профессура. Знаете, выяснилось, что не надо так волноваться за людей и их желание усидеть на местах: практически вся кафедра приняла нашу работу, инициатором нашего сегодняшнего показа является МХТ и Школа-студия. Олег Павлович и Анатолий Миронович сказали: «Надо бы устроить обсуждение — чем живее будет диалог со зрителем, тем лучше». А чего бояться?! Бояться можно только лжи и сумасшедшего с бритвою в руке.
Из зала: А вы не замечаете, что происходит в стране?
К.С.: Мы делаем нашу работу, стараемся делать ее хорошо. Для нас важно, чтобы пришли люди и состоялся диалог. А остальное – домыслы, мы не отвечаем за чужие сны.
З.П.: Я хочу добавить. Повесть «Санькя» была написана 6 лет назад, и за это время много раз возникала идея ее экранизировать, но в итоге так и не получилось. То, что сделал Кирилл – это не то чтобы идеальное прочтение, потому что в итоге получилось больше, чем в тексте. И это, безусловно, мужественный поступок.
К.С.: Не надо только представлять нас героями. Герои те, кто выходят на площадь и не боятся отстаивать свои права, рискуя получить дубинкой по голове. Мы к ним можем относиться по-разному, но они совершают реальные поступки. Я был на площади: вот так человек поднимает над головой «Конституцию РФ» — и тут же, катапультой, оказывается в милицейском уазике. Вот это страшно. А говорить правду – не страшно. Мы всего лишь художники. А художник, по прекрасному выражению Хайнера Мюллера, он и здесь, и не здесь, и с теми, и с другими. Он – над. Наша задача – поставить зеркало, чтобы зрители увидели в нем свое время.
Вопрос из зала: Какая судьба будет у этого спектакля? Мы сейчас его посмотрели, в мае вы сыграете на «Винзаводе». А потом?
К.С: В России театр неподцензурен. Театр – последняя, может быть, единственная зона свободы. Здесь нет цензоров – все цензоры внутри. Потому что театр рассчитан на маленькую аудиторию. Ну, сто тысяч человек посмотрят этот спектакль – больше все равно невозможно. Поэтому никто театром особо не интересуется, и этим можно пользоваться. Оставаться честными и не скурвливаться.
З.П.: Я все время вспоминаю, как Сталин на полях произведения Андрея Платонова написал: «Сволочь!» Но я не могу представить ни Владимира Владимировича Путина, ни Дмитрия Анатольевича Медведева, которые пишут на полях «Саньки»: «Сволочь». Или приходят в зал МХТ и кричат с мест: «Сволочи! Прекратите!» Это невозможно – им на фиг это не надо. Если у вас нет миллиона долларов или танковой дивизии, на хер вы со своими спектаклями не нужны никому в этой стране. Поэтому давай, Кирилл, развлекаться, дальше.
К.С.: Спасибо огромное, что вы пришли и пообщались с нами в прямом и переносном смысле. И расскажите всем, что спектакль будет играться на «Винзаводе» 13, 14, 15, 16 мая – там и будет настоящая премьера.
Алла Шендерова, Infox.ru - 4 апр ‘11