«Не по плису, не по бархату хожу»
Захар Прилепин написал свой главный роман — о невыразимой красоте жизни, пусть и в аду соловецкого лагеря
За десять лет, прошедших с первой публикации, Захар Прилепин, этот брутального вида нижегородский мужчина, стал для отечественной культуры заметной и важной фигурой, прилежно отработал все причитающиеся ему авансы и вышел, казалось бы, на такую писательскую траекторию, когда ждать от автора чего-то принципиально нового не приходится. И тут появилась «Обитель» — лучший на сегодняшний день прилепинский текст и во многом для него новый. Не в плане новаторства — стиль, ритм, манера узнаются безошибочно. Другое дело, что в «Обители» Прилепин как-то незаметно подошел к вершине собственного мастерства.
Во-первых, размах: автор играючи взял стайерскую дистанцию в семьсот страниц. Разогнал текст в начале и, как по накатанной, добежал с читателем до финала, промчавшись в последних страницах на какой-то совсем уж фантастической скорости. И это притом что всегда казалось: короткая форма дается Прилепину лучше. Тот же «Санькя» мучительно плутал со страницы на страницу, а недавняя «Черная обезьяна» и вовсе вышла какой-то невнятной и путаной. Зато сборники рассказов — от «Греха» до «Восьмерки» — с разной степенью убедительности говорили о наличии у автора недюжинного таланта. Дело даже не в объеме текста — с чрезмерно рефлексирующими героями у Прилепина пока складывалось как-то не очень. А вот то, что он талантлив на сюжеты, на способность выдерживать ритм, нагнетать саспенс, сомнению никогда не подвергалось. В «Обители» Прилепин это продемонстрировал по полной.
О чем, собственно, «Обитель»? О нескольких месяцах из жизни недоучившегося московского студента Артема Горяинова, отбывающего срок за бытовое убийство. Место действия — Соловки. Время — конец двадцатых годов прошлого века.
Казалось бы, Соловки и Прилепин — из этого сочетания точно должно было получиться что-то вроде манифеста, программного политического заявления, разоблачения или оправдания. Но Прилепин-публицист на территорию Прилепина-писателя не лезет. «Обитель» ничем не напоминает о солженицынском наследии. По сути, это авантюрный, приключенческий роман — Горяинов лихорадочно перемещается от одного эпизода-приключения к другому, перепрыгивает с одного уровня лагерной иерархии на другой. Вот он гнет спину на работах в двенадцатой роте, а вот уже пьет водку с начальником лагеря Федором Эйхманисом. Вот дожидается расстрела в кабинете чекистки Галины, а теперь с нею же пытается сбежать из лагеря. Эта приключенческая матрица оказывается для Прилепина максимально удобной и комфортной: он все-таки безусловный гений сцены, эпизода, действия.
«Обитель» хочется сравнивать с «Зоной» Сергея Довлатова: отстраненное саркастическое наблюдение за происходящим в лагерном периметре очень даже подходит той форме, которую выбрал себе Прилепин. Отличие Довлатова-вохровца от Горяинова-заключенного в том, что последний — персонаж типично прилепинский: резкий, хамоватый, горластый, не сидящий на месте, даже когда все в его лагерной жизни налаживается. К тому же и напрочь лишенный чрезмерной склонности к рефлексии.
Колорита приключениям Горяинова добавляют и сами Соловки. Во-первых, население лагеря: живое еще поколение Серебряного века. Вокруг Горяинова — бывшие белогвардейцы, чекисты, контрреволюционеры, красноармейцы, священники, первые блатные, крестьяне времен общины, артисты времен Вертинского — не самые привычные для лагерной прозы типажи. Во-вторых, природа Соловков — еще не ГУЛАГ, а скорее большой советский эксперимент. Соловки были в какой-то мере местом перековки и перевоспитания, а не медленного мучительного уничтожения — театры, местная газета, заповедник, чуть ли не салонные посиделки в кельях, научные изыскания на самом берегу моря. В этой кипучей смеси из нетривиальных образов и лагерных баек Прилепин словно рыба в воде. По максимуму кинематографичное, его повествование приобретает даже некую стыдливую привлекательность: кажется, что Прилепин написал книгу из разряда «Как наш бравый молодец чертей вокруг пальца обвел». Это ведь правда смешно: в какой-то момент Артем Горяинов избегает верной смерти, вызвавшись участвовать в лагерной спартакиаде.
Но «Обитель» — это, конечно же, не комедия о зэках и вертухаях. За бравурными похождениями Горяинова скрывается самый натуральный ад. И чем дальше, тем страшнее становится в этом аду: понимаешь, что на «Обитель» можно смотреть еще и как на послесловие к Гражданской войне и пролог к временам, которые вот-вот «взовьются кострами». В центре «Обители» — человек, которого Прилепин никогда, даже в автобиографических рассказах, не идеализировал. Этот человек горазд и каяться, и мучить себе подобного холодом, голодом и железом. Один за другим персонажи «Обители» (даже те, кто поначалу был мил и вызывал искреннюю симпатию) открывают душу или прошлое и демонстрируют: ничего хорошего там нет. Роман неплохо рифмуется с недавним фильмом «Трудно быть богом» в том плане, что человек-то, оказывается, хуже, чем о нем думаешь и хочешь думать. Но там, где у Стругацких и Германа свинцовая безнадежность, у Прилепина бьет через край его собственная жизненная сила. Он словно сам вместился в текст со своей мощной шеей и широкими плечами. О красоте жизни в аду пишут многие, но у Прилепина — исключительный талант: он этой красотой заставляет наслаждаться. Повествование построено на постоянных контрастах: холодно — тепло, горько — невыносимо сладко, слезы — смех с акцентом на вторую долю. И даже безнадежный финал «Обители» буквально за несколько абзацев сменяется ласковой умиротворенностью. «Человек темен и страшен, но мир человечен и тепл» — и это, действительно, цитата из книги про ад.
Дмитрий Яковенко, "Эксперт" №22 (901) от 26 мая 2014