Перезагрузим Золотой век?
В книжных магазинах появилась книга Захара Прилепина «Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы» (М.: АСТ «Редакция Елены Шубиной», 2017).
Говорить о ней сложно, потому что Прилепин стал фигурой не только литературной, но и политической. Это не умаляет его значения как писателя. Может быть, как раз — наоборот. Лично мне интереснее писатель, который перерастает чисто литературные задачи и вторгается в жизнь. Поэтому Горький мне интереснее Бунина, а Толстой — Тургенева. Поздний Блок и поздний Маяковский интереснее ранних, когда один был только символистом, а второй — футуристом. Солженицын, который, по убеждению ревнителей высокой словесности, «не художник, а публицист», мне интереснее тех, кто так считает.
Так или иначе, книга вышла. Книга яркая. Тема важная. Сделана интересно.
Но, прежде всего, непонятен жанр. Что это? Коллекция биографий десяти литераторов Золотого века? Державин, Шишков, Давыдов, Глинка, Батюшков, Катенин, Вяземский, Чаадаев, Раевский, Бестужев-Марлинский. Плюс Пушкин, бегло очерченный как «милитарист» в послесловии и эпизодически присутствующий в каждой из статей. Нет, это не просто коллекция биографий. И даже совсем не коллекция биографий. Тогда что? Филологические «штудии» (есть разбор стихов, цитируются известные литературоведы)? Нет, и не «штудии». А что? Публицистическое высказывание на тему «имеет ли русский писатель право воевать и убивать?» Да, пожалуй… Гимн литературному милитаризму, как его понимает автор? Это есть. Книга о патриотизме? Да, безусловно. Концептуальное высказывание о Золотом веке, который, по мнению Прилепина, был не таким, как его представляли Булат Окуджава и Натан Эйдельман, а суровым и кровавым, но и честным, без страха и упрека, что его выгодно отличает от Серебряного века, где черт ногу сломит во всех этих завихрениях и «прозрениях», а Россию-то мы в результате… сами знаете это неприличное слово.
Да, можно и так сказать.
И, знаете, мне это нравится. Мне по душе, что книга вызывает такое количество вопросов. Вот, например… Мы постоянно живем войной. Сводки с фронта стали почти обязательны в теленовостях, как прогноз погоды. Так почему не поговорить о войне на материале XIX века? Писатели ведь действительно воевали. Именно воевали, а не смотрели войну по телевизору. И убивали, и «подавляли восстание в Польше», и «аннексировали Финляндию», и «ехали служить на Кавказ». Это же правда. Прилепин об этом сто раз говорил в статьях и интервью. Но одно дело говорить, другое — доказывать.
Сам Прилепин в интервью признался, что толчком к написанию книги стало «высказывание Николая Сванидзе о том, что Прилепин скучает по войне, а русские литераторы так себя никогда не вели, не надо никакую войну путать с Отечественной». Услышав это, Прилепин «огорчился». «Думаю: «Ну что это, он же историк, почему же он такие нелепые вещи произносит публично. Надо написать».
Тут, конечно, есть элемент ёрничества, но только элемент. Да, книга Прилепина в некотором роде и есть семисотстраничное высказывание Прилепина о высказывании Сванидзе.
Серьезные филологи и историки начнут морщить носы и зажимать их носовыми платками. Фу, как нехорошо! Какое это имеет отношение к филологии и истории? Это поле для благородных ристалищ, а не для сведения публицистических счетов. Но Прилепин не филолог и не историк. Он — писатель. А у писателей бывает и так. «Отцы и дети» были «репликой» Тургенева на модное слово «нигилизм», а роман «Что делать?» Чернышевского, написанный в Петропавловской крепости, был репликой на роман «Отцы и дети». А «Бесы» Достоевского были «репликой» на нечаевский процесс и на того же Чернышевского…
Можно и более современные примеры привести. «Прокляты и убиты» Астафьева безусловно были «репликой» на всю советскую литературу о Великой Отечественной войне, включая и ту, что мы считали самой честной, но и она, по Астафьеву, не сказала последней самой страшной правды.
Астафьева не поняли… Стали говорить, что он «очерняет». Зачем он, например, показывает, как расстреливают деревенских новобранцев, которые, не соображая, что совершают дезертирство, ушли погостить в свою деревню? И так далее. Но всё, что писал Астафьев, было правдой. Вопрос — для чего?
Книга Прилепина вызывает у меня такой же вопрос. И даже несколько вопросов. Зачем? Для чего? Для кого? Почему в подзаголовок вынесено слово «ополченцы»? И наконец, зачем нам «перезагружать» отношение к Золотому веку и актуализировать его до такой степени, как делает Прилепин, сравнивая адмирала Шишкова с Александром Прохановым. Может, стоит оставить его, как есть, как было, и пусть там «колокольчик однозвучный утомительно гремит», а Татьяна пишет письмо Онегину, а тот со странным чувством всматривается в мертвое лицо убитого им друга, а не бежит по-бойцовски в штыковую атаку, технику которой Прилепин захватывающе описывает в одной из статей неважно о каком поэте. Ведь война «сама по себе искусство». Согласен. Много есть разных искусств.
Но меня мои учителя, которым я благодарен и от которых не отрекусь, все-таки воспитали на другом Золотом веке. На искусстве жалости и сострадания. Да, на письме Татьяны… Да, на «небе Аустерлица»… Да, на дрожащих руках Раскольникова…
И Сванидзе тут совершенно ни при чем.
Павел Басинский
«Российская газета» № 7197 (31), 12.02.2017