Захар Прилепин: Поиски национальной идеи приводят нас в тупик
Захар Прилепин в первую очередь, безусловно, писатель. Его блестящая проза «Патологии», «Санькя», «Грех» и теперь уже много других текстов – тому подтверждение. Он поэт и музыкант. Мне это нравится меньше, но это есть. А ещё он деятельный человек, который не только называет себя национал-большевиком и исповедует, по его словам, взгляды «красного оттенка», но и устремляется в самый центр событий: выезжает в составе ОМОНа в командировки в Чечню, участвует в «Марше несогласных». Он сторонник коалиции «Другая Россия» и не боится говорить о том, что взгляды его на политику в России, скажем прямо, не всегда совпадают со взглядами государственными.
– Захар, как вы относитесь к принадлежности какому-то определённому литературному течению? Вас, например, называют почвенником. Такие ярлыки накладывают отпечаток на то, где вы будете публиковаться, с кем общаться?
– Когда я приходил в этот литературный мир, мне казалось, что я свободный человек в свободной стране и могу всё, что угодно.
Одним из первых начал публиковаться и в «Нашем современнике», и в «Новом мире» и в «Завтра», и в «Новой газете». Я имел колонки и там и там. Мне казалось, что это совершенно нормально, я не буду разговаривать только с теми людьми, которые и так знают, что я хочу сказать. Я буду разговаривать с теми людьми, которые вообще не хотят этого слышать ни в коем случае. Я буду произносить им то, что считаю нужным произнести. Мои сотоварищи по красно-коричневому лагерю мне говорят: «Захар, почему ты публикуешься в «Новой газете?» Ну почему нет? Где хочу, там и публикуюсь. В «Новой газете» вышла на разворот моя статья о Шанхае, о китайском чуде – о том, как они всё это сделали, пока нам 20 лет объясняли, что нужно подождать, пока пройдёт первичное накопление капитала. Пока оно происходит, в этот момент нужно затянуть пояса, нужно подождать, пока у нашей буржуазной элиты вырастут дети, они отучатся в Оксфорде, они принесут нам счастье, не нужно никуда торопиться... Пока нам эти мантры произносили и мы внимательно слушали, китайцы рванули за 20 лет так, что даже не видно хвоста, они в дымке потерялись. Они имеют половину мировых валютных запасов, владеют большей частью мирового производства.
Я в «Новой газете» это рассказал, потому что зачем я это буду рассказывать в газете «Завтра»? Что я буду это рассказывать в газете «Советская Россия»? Там им не надо это совершенно. Я буду рассказывать там, где я хочу рассказать. Например, Пётр Алешковский мне говорит: «Захар, уходи от этих своих ублюдков, брось ты эту газету «Завтра», свой нацбол, иди к нам, у нас тут приличные люди, хорошо сидим, разговариваем». Я прихожу в другой коллектив, условно говоря, в газету «Завтра». Они говорят: «Захар, ты что, дурак? Ты зачем куда-то пошёл, что ты там делаешь?» А мне всё равно. Я ещё раз говорю: я свободный человек, я свободный русский писатель. Я что угодно могу сказать и написать где угодно. Меня это совершенно не волнует. Взлом этой ярлыковой системы был для меня одной из внутренних задач. Спасибо, что вы меня об этом спросили. Меня никто об этом никогда не спрашивал, а это важный момент.
– Каким вы видите будущее исходя из того, что ваши оппоненты либералы его рисуют очень мрачным: кризис, скачки цен на газ, нефть, всё в таких тёмных красках, которые вы не любите?..
– Касательно будущего ситуация амбивалентная. Я его тоже вижу исключительно в мрачных тонах. Это совершенно очевидно для меня. Вся современная литература пропитана такими апокалиптическими представлениями о будущем. Мне совершенно понятно почему. Взять Александра Терехова, Михаила Елизарова, Александра Проханова – кого угодно. Или последнюю повесть Распутина, написанную 10 лет назад. Они никаких выходов не предполагают.
Литература – это поле тотальной правды. Там никого ничем не обманешь. Сколько у нас было государственных заказов на создание детской литературы, или создание образа милиционера, или хорошего грамотного управленца, менеджера, человека, который построил свой бизнес? Были такие заказы, а литературы такой не сложилось. Её нет, потому что не обманешь. Вот какая бы ни была эта проклятая, убогая советская власть, Аркадий Гайдар тогда имел возможность написать свои детские повести, потому что он имел для этого основания, чтобы в пространстве это звучало, чтобы их перечитывали до сих пор. Сегодняшняя Россия не даёт такого пространства ни для прозы, ни для детской литературы. Так что оптимизм с точки зрения социально-экономической – нулевой.
Но это не отменяет моего радостного настроения, желания плодиться в нашей замечательной стране, жить тут дальше и говорить на русском языке. Поэтому все мои оптимистические представления о будущем лежат исключительно в иррациональных категориях. Я знаю, что будет хорошо, но как – представления не имею. Потому что шансов никаких нет. Но мне кажется, что-то должно произойти. Какое-то сочетание 500 факторов, из которых мы можем предсказать только 3, вот сойдутся и вдруг всё пойдёт иначе. Этой верой я живу.
– И что же нам теперь всем делать?
– Мне кажется, что самое малое, что мы и мои сотоварищи можем сделать, – донести до максимального количества людей, что самое главное – отдавать себе отчёт в происходящем. Мы понимаем, что государство, откуда ежемесячно вывозят за границу 8–10 млрд долларов, пропитает собой всю мировую экономику. А если оно питает всю мировую экономику, значит, у нас какая-то неправильная элита и она не имеет никакого отношения к России. Если мы как-то с этой мыслью смиримся и не будем себя уговаривать, что с другими будет ещё хуже, если этой отмазкой не будем пользоваться, то мы сделаем маленький шажок к пониманию каких-то вещей. Или вторую мысль возьмём на вооружение: ты выходишь на площадь. Болотную или площадь Революции. Если ты пришёл просто постоять, повеселиться, то это одно. А если ты выходишь туда с твёрдым убеждением, что тебя могут посадить на 15 суток, это уже даст другую атмосферу. На этой площади, когда кто-то позвонит шефу: «Шеф, всё пропало, эти люди не собираются расходиться!» – и всё. Шеф уже будет какие-то другие решения принимать. Возможно, ошибочные. Но это два простейших ощущения: отдавать себе отчёт и быть готовым принести минимальные жертвы за те знания, которые ты имеешь. Это уже будет очень много. Эти две вещи я пытаюсь донести. Мне кажется, что они для кого-то становятся очевидными.
– Что больше всего в российской действительности вас волнует? Что вы поставили бы на первое место?
– Меня волнует, что в России идут бесконечные поиски национальной идеи. Они бесконечно будут приводить нас в тупик. Потому что мы никакой идеи не придумаем, потому что она уже имеет место. Российская национальная идея – это негласное узаконенное лицемерие. Мы так или иначе живём с этой идеей узаконенного лицемерия. Полное отделение властной риторики, властной практики от жизни. Это люди, чья колоссальная часть интересов находится вне интересов России, российского будущего, матрицы русской истории. Конечно, мне по-человечески это непонятно. Есть люди, представители верхних эшелонов власти, которые, насколько я понимаю, имеют колоссальные богатства. Я вот думаю: вам дана власть над самой большой страной мира, вам даны возможности перейти, сделать шаг и стать представителем мифологии, представителем истории с прописной буквы. Куда вы это «бабло» всё набрали? Что вы собираетесь с ним делать? Мне это совершенно непонятно. Физиология новейших российских элит с их сугубо материалистической подкладкой – мне это кажется самым обидным. Даже наши монархи и князья и даже советские вожди – они зачастую руководствовались какими-то рациональными вещами, связанными с их совершенно безумными поступками. Константинополь надо захватить, ещё что-нибудь учудить: то в космос, то под землю, то в моря и океаны – всё, что угодно. В этом есть какая-то подкладка рациональная. А нынешняя ситуация меня вводит в совершенный тупик. Мне кажется, что смена элит – это главнейшая задача.
На этой чудесной ноте, что в России всё будет прекрасно, мы закончим. Всё будет хорошо, мы исправимся, станем лучше, чище, а элита саморегенерируется.
Ольга Полынская, "Версия" - № 35 от 09.09.2013