Прилепин, однолюб и знаток женщин
Накануне Дня семьи и верности наш корреспондент встретилась с писателем Захаром Прилепиным. Отец четверых детей и убежденный однолюб рассказал «Вечерке» о том, что значит для него понятие «семейные ценности».
Наш разговор начался с вопроса о том, по-прежнему ли Прилепин верит в то, что честный жизненный путь человека рано или поздно вознаграждается.
— В одном из интервью вы говорили, что ничего никогда не просчитывали, делали то, к чему душа лежала, любили одну женщину… Прекрасная семья, признание читателей — награда за это?
— Да, есть эти законы, и они работают. И подтверждение верности своему жизненному выбору я продолжаю находить. Например, что касается семейных ценностей.
Недавно одна журналистка спросила: «Мне удивительно, насколько точно вы описываете женский характер. Вы так много знали женщин?» И я вспомнил слова одного из моих учителей, писателя Леонида Абрамовича Юзефовича. Он как-то обмолвился, что мужчина, проживший 20 лет с одной женщиной, знает женщин лучше, чем тот, кто по году прожил с двадцатью женщинами.
— Считаете, это действительно так?
— Я стал оглядываться, смотреть на своих товарищей — на тех, которые прожили, скажем, с десятью женщинами за какие-то годы. И вдруг понял, что могу давать им любые советы по поводу женщин, и чаще всего верные. Потому что лучше разбираюсь в женской психологии, чем они со своим богатым опытом. Он у них какой-то стихийный, деструктивный и в итоге не делающий их мудрее. С каждой неудачной встречей, браком ты не только не приобретаешь опыт, а, наоборот, теряешь часть опыта, который у тебя был. И ты с этим идешь по жизни дальше и в конечном итоге можешь прийти к полному цинизму. Такие люди уверены, что все в мире ложь, дружбы нет, любви нет, дети — лишнее, они только повторяют наши ошибки и так далее.
И вот к этому прийти и считать, что ты достиг каких-то высот?.. И ты стоишь на своем пустыре и думаешь, что весь мир пустырь. Потому что ты сам — пустырь.
Поэтому я стараюсь какие-то вещи сказать людям вовремя — те, до которых сам додумался, которые мне сказал Юзефович, которые говорили мои дедушки и бабушки. А они друг с другом тоже прожили всю жизнь и не изменяли друг другу никогда. Но я никоим образом не оспариваю, что у людей может быть другой, не менее прекрасный и удивительный образ постижения.
— Например?
— Например, писатель Хемингуэй с его многочисленными женами. Но и он в конце жизни сказал, что надо было жить с одной, первой, женой и больше браков не заводить. Потому что ничего в итоге не приобрел из того, что хотел приобрести, а только потерял. Лев Толстой вообще сбежал из дома, от жены. Но сначала он написал все свои великие произведения… Нет, я не претендую на мудрость всего мира, просто говорю вещи, которые другие либо не говорят, либо еще не знают, либо стесняются сказать. В то время как противоположная моей точка зрения слышна отовсюду.
На экранах телевизоров — сплошь люди, проповедующие свободу и легкость бытия. Иногда они сбиваются в странные пары, и детей, если и заводят, то каким-то совершенно немыслимым образом. Поэтому я просто стараюсь сбалансировать этот мир, сказать, что есть и такой путь. Которым, кстати, иду не только я. Среди моих знакомых, в том числе людей известных, немало тех, у кого крепкие, дружные, а иногда и многодетные семьи.
— Вы с женой Машей вместе 20 лет. Наверняка она ваш первый читатель и главный советчик. Но, может быть, она еще и главный помощник в творческих делах?
— Знаете, есть такое понятие «жепис», жена писателя. Это когда жена ведет все твои дела, ругается с твоими издателями, она твой редактор, твой агент. У Льва Толстого была такая жена. У Леонида Леонова была такая жена.
И этих женщин я уважаю.
Но у меня совсем не такая жена. Мне такая и не нужна.
Я своими делами занимаюсь сам. И чтобы вовлекать в это жену, взваливать все на ее плечи — нет.
— Когда пишете, домочадцы ходят на цыпочках?
— Нет-нет. Никто даже не знает, когда я пишу. Когда написал «Обитель», жена сказала: «Слушай, я, конечно, удивлена — такой огромный роман, такая работа! Когда ты успел написать так много текста?»
— Вспомню еще одну вашу фразу: «Важно, чтобы дети никогда не усомнились в том, что их отец — мужчина».
— Да, чтобы они никогда не испытали жалости, снисходительности в твой адрес.
В самом низком значении этих понятий, есть ведь и высокое. Ужасно, когда ты пытаешься быть королем положения, а дети просят: папа, уйди, пожалуйста, потому что нам за тебя стыдно.
Но это непрестанная работа над собой.
— Маше довелось ждать вас, тогда командира подразделения ОМОНа, из второй командировки в Чечню. В предисловии к «Обители» вы вспоминаете себя того времени — «веселый, свободный, камуфляжный». А сегодня вы себя как ощущаете?
— Я точно не ощущаю себя свободным в той степени, в которой был свободен тогда. Пять лет одной дочке, другой — десять. Два сына.
Я нахожусь в постоянном кругу забот и обязательств, что воспринимаю спокойно. Жена, когда я уезжал в Чечню, еще за год до этого работала, поэтому не растеряла свои связи и навыки.
А сейчас я смотрю на них: они все… голые такие. Что они без меня?
Марина Бойкова
«Вечерняя Москва», 07.07.2016