Захар Прилепин: «Года с 2005-го количество дней, когда я был трезвый до вечера, можно было пересчитать по пальцам одной руки»

В новогоднем номере журнала о современной культуре «ШО» публикуется интервью с одним из наиболее самобытных российских прозаиков

«Есть одна простая задача — как минимум быть равным самому себе. А лучше быть больше себя»

— Сейчас не очень принято говорить о писательстве как о чем-то возвышенном, магическом. Пишет человек и пишет. Что для тебя процесс создания текстов?

— К написанию своих текстов я отношусь спокойно, а к написанию чужих (хороших) — возвышенно. Человек, который не понимает, читая, к примеру, поэта Бориса Рыжего, что имеет дело с чем-то неизъяснимым и божественным, а говорит: «Я тоже так могу», чужой мне человек, он деревянный для меня. Но если о себе буду говорить, что с богами беседую, я проводник господней красоты, то место мне в психбольнице.

— Что мешает непосредственно писательству? Хемингуэй полагал, что выпивка, женщины, деньги и честолюбие.

— Тут имеет место парадокс. Если б у Хема не было всего перечисленного — не было бы и Хема. Ну да, мешает. Даже не честолюбие, а зависть и злоба. Но нищета, невостребованность, неудовлетворенность и отсутствие честолюбия — тоже слабые помощники.

— Предновогодний вопрос: алкоголь для Захара Прилепина — допинг или успокоительное?

— До недавнего времени я был самый пьющий среди своих товарищей. Года с 2005-го количество дней, когда я был трезвый до вечера, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Ну двух... Где-то месяц назад совершенно беспричинно мне надоело это состояние. В один день прекратил и пить, и курить. По физиологическому типу я точно не алкоголик и стать им не могу. То есть я в краткие сроки выпил куда больше, чем необходимо среднестатистическому человеку, чтобы спиться, но ничего особенного не произошло. Даже не напортачил за это время. Ну забыл про пару поездок за границу, один раз потерял паспорт. Вот, собственно, и все. Зато написал за это время 10 книг, создал пару предприятий, объехал полмира и провел тысячу встреч.

— Многие авторы повторяют, что «писатель ничего никому не должен», «пишет не для читателя». Лукавят? Живет ли читатель в твоем авторском мире?

— Все-таки не живет. Я его слышу, благодарен ему, но ни секунды не думаю о том, что от меня хотят и ждут. Мне вообще нет никакого дела до этого, честно. Я должен, безусловно, должен. Но не читателю, а своему представлению о чести, таланте, мужестве, любви. Есть одна простая задача — как минимум быть равным самому себе. А лучше быть больше себя.

«Романы читают больше. Я сам тоже люблю толстые, огромные сочинения»

— Недавний твой роман «Черная обезьяна» вышел в финал ряда авторитетных премий. Со сборниками рассказов такое происходит реже. Насколько сегодня романоцентрично сознание издателей и читателей?

— Это не смертельная романоцентричность. Кстати, больше всего премий я получил за книжку «Грех», которая есть не что иное, как сборник рассказов, объединенных одним героем и одной интонацией. Но романы, да, читают чуть больше. Честно говоря, я не особенно разбирался, отчего так получилось. Я сам, признаться, тоже люблю читать толстые, огромные сочинения. Создается ощущение, что ты занят чем-то важным, и еще есть чувство, будто проживаешь целую, необъятную чужую жизнь. Вот, к примеру, «Благоволительницы» Джонатана Литтела — совершенно гениальная штука, она хранится в моем сознании как кусок собственной жизни. Равно как и романы Александра Терехова. А в рассказе есть что-то болезненное. Он как укол: остро, сладко или больно — если это хороший рассказ, но эмоция слишком короткая и чуть обиженная, будто у тебя что-то отняли.

— Недавно ты стал музыкантом. У тебя своя группа Elefunk. Многие авторы занялись музыкой: Елизаров, Гришковец. Сегодня это тренд? Или в музыке легче и быстрее доносить некоторые вещи?

— Это никакой не тренд, конечно, просто так сложилось в силу каких-то конкретных причин. Чаще это связано со статусом писателя в современной России. Писательство имеет очевидные пределы влияния — оно ограничено количеством читающих людей. Девять из десяти россиян предпочитают слушать, а не читать. В этом люди пишущие отдают себе отчет уже лет сто. Игорь Северянин напевал свои стихи на мотив модных опереток, следом появился Вертинский, Есенин тоже любил свои стихи петь и как минимум два собственных стихотворения положил на музыку и исполнял их под гармонь. Оглушительное воздействие эстетики шестидесятников связано как раз с тем, что какие-то мысли, тексты можно и нужно было напеть.

— Захар, сейчас по твоим произведениям появляются спектакли, фильмы. Участвуешь в этом процессе как автор?

— После ряда неудач процесс сдвинулся. В свое время «Патологии» собирался экранизировать Андрей Панин, а «Саньку» — Петр Буслов. Панину, судя по всему, дали понять, что о Чечне фильмов снимать не надо — там мир, дружба, Кадыров. Соответственно, Буслов тоже догадался, что на фильм про молодых экстремистов ему добро не дадут. Причем Панин и Буслов и права у меня выкупили, и сценарий написали, и кастинг провели. Оставалось только скомандовать: «Мотор!».

Сейчас вот Алексей Учитель завершает монтаж фильма по моей повести «Восьмерка». Кажется, что фильм получился стремительным и стильным, хотя вопросы у меня к Учителю есть. Я попросил Алексея Ефимовича убрать кое-какие надуманные вещи и очень надеюсь, что он меня послушается. Потому что две-три неточные детали могут испортить целую работу. В «Восьмерке», к слову сказать, я сыграл небольшую роль. Это второй мой актерский опыт, до этого снялся в сериале «Инспектор Купер», в двух сериях. Когда спрашиваю у людей, кого сыграл, они почему-то сразу угадывают: убийцу. Такое вот амплуа у писателя-почвенника...

Полный текст интервью с Захаром Прилепиным читайте в журнале о современной культуре «ШО» (№ 1-2, январь-февраль 2013 года).

Платон БЕСЕДИН, Журнал «ШО» - 20.12.2012

Купить книги:



Соратники и друзья