Писатель Захар Прилепин о русском народе и российских законах
Писатель Захар Прилепин рассказал «ДП» о том, что русский народ — инструмент Господень, об императоре В. В. Путине и о том, почему в нашей стране пока не обязательно жить по закону.
— Я не припоминаю в истории русской литературы прозаика с таким разнообразием интересов и профессиональных занятий. История литературы, телевидение и другие медиа, кино, музыкальные проекты, филантропия, политика, наконец. Вас это не тяготит?
— Нет. Если ты открыт жизни, она одаривает тебя возможностями. В России 150 млн человек. Меня читали 1,5 млн, и я хочу прийти в каждый дом и сообщить людям то, что я хочу. Ощущения, что меня много, нет. Сил хватает на все.
— Как развивается ваш бизнес по производству одежды?
— Это не бизнес. Это была шутка в адрес оппонентов. Я хотел показать, что ватник — это нормально, это модно. Я хотел показать, что могу исповедовать традиционалистские, семейные, милитаристские взгляды — и быть успешнее, чем вы все вместе взятые. Поэтому, когда Егор Зайцев сказал: давай сделаем это, я сказал: давай. Заработал я на этом дай бог 20 тыс. рублей. Просто я хотел, чтобы это было.
— Во что вы инвестируете?
— В детей, во что еще. У меня нет лишних денег. Вы считаете, что я очень богатый, что ли? Я зарабатываю ровно столько, сколько трачу. У меня есть дом, четверо детей, няня, водитель. Я могу заработать за день больше, чем среднестатистический россиянин зарабатывает в месяц, но любой начальник ГАИ богаче меня в 257 раз.
— За помощью к вам незнакомые обращаются часто?
— Каждый день. Протез, лечение бесплодия — все что угодно.
— Как реагируете?
— Кому могу — помогаю. Но по этому поводу не комплексую, могу и просто послать: с чего я должен тебе помогать? Много невменяемых обращается. Чаще всего отвечаю, что лишних денег у меня нет, а если появляются, я их везу в Донбасс. Было время, когда я тратил на Донбасс 200 тыс. своих рублей и 20 млн чужих в месяц.
— Сколько рабочих мест вы создали?
— Очень много. Жена тут недавно подсчитала — и я ужаснулся. 40–45 человек получают зарплату из моих доходов. Два СМИ, которыми руковожу, — это около 200 человек. «Первая Медиагруппа» в Нижнем Новгороде — это просто мне принадлежит.
— Какое впечатление на вас Путин произвел, когда вы с ним встречались?
— Недавно Эдуард Вениаминович Лимонов написал: «Император встретился с народом России». Это очень точно. Владимир Владимирович — император. Человек длинной воли, который задумывает вещи, которые реализуются спустя 5, 7, 12 лет. Безусловно, исторический персонаж, на которого оказывает влияние инерция развития страны, и не важно, сознательно он ей подчиняется или нет. Сама логика развития России может приходить в противоречие с соображениями тех, кто находится у власти. Медведев точно не планировал объявлять войну Грузии и вводить туда войска. Есть вещи, которыми люди не могут управлять. Если бы Ельцин не разрушил свой мозг и прожил бы еще, он бы поступил ровно так же, как Путин, — присоединил бы Крым. И то, что Путин, ученик Собчака, человек неолиберальных взглядов, чувствует незримые энергии, которые руководят Евразией, подчиняется этим энергиям и даже их возглавляет, вызывает у меня огромный интерес к этой фигуре.
— Известно, что во время встречи с Путиным вы попросили его — или потребовали, если угодно — амнистировать ваших осужденных товарищей. Каков результат этого обращения?
— Никого не амнистировали, продолжают сажать. Только что закрыли моего помощника по «Первой Медиагруппе». Посадили на 3 года. Я ходил по разным кабинетам, задавал вопросы. Мне отвечали: да–да, произошла недоработочка, мы все исправим, но выяснилось, что все это решается на другом уровне и никто не в силах на это повлиять. Есть какие–то ненавидящие нас люди, которые находятся на незримом для меня этаже власти. Я не знаю, что это за люди. Олегу Миронову, который распылил газ на концерте Макаревича, собираются добавить 6 месяцев срока. Никто не пострадал от этого газа, уже и Макаревич отказался от претензий, но какая–то сука добавляет ему полгода. И Путин не забивает себе голову такими вещами. У него другая повестка и другие соображения о морали. Но дело не в Путине. Был бы сейчас во главе государства кто угодно, я бы тоже не смог от него ничего в этом смысле добиться.
— Вы не чувствовали конфликта интересов, когда делали сборник «Книгочет», состоящий из интервью с русскими писателями? Вы же прямой конкурент тех, с кем беседовали, а литературный рынок очень маленький.
— Это не так. У нас огромные пространства, и места хватит для всех. Мне никто не может помешать, и я никому не завидую.
— А если вы беседуете с писателями, чья эстетика и взгляды вам не близки?
— Я общаюсь не с ними, а с теми, кто читает наши разговоры или смотрит их по телевизору. Аудитория должна услышать наши доводы и контрдоводы и выбрать чью–то правоту. Думаю, что мою.
— Многообразие ваших занятий не мешает вам писать?
— А писать много не надо. Если что–то я должен сказать, я это говорю, потом молчу. И слава Богу, что у меня нет той возможности, которая ужасная советская диктатура (говорит иронически. — С. К.) даровала писателям, когда те могли ничего не делать, жить в Переделкино и получать свое безумное бабло за переиздания. Мне моя власть никаких денег не дает, никак со мной не общается, поэтому бесконечное количество времени я посвящаю вещам, с литературой не связанным. Но это мне дает все возможности, чтобы написать «Семь жизней» или «Грех». Так что власть кормит меня тем, что она меня не кормит.
— На государственную службу не предлагали пойти?
— Впрямую — нет. Думаю, есть досье, которое ведется еще с моей службы в ОМОНе, где сказано, что я не поддаюсь адаптации. Со мной напрямую никто дела не хочет иметь, со мной договориться нельзя. Я давно мог бы работать в законодательной и исполнительной власти на серьезных должностях. Такие намеки были.
— Почему отказались?
— Я дороже стою. За то, что ты продаешься, хорошо платят, но потом гораздо лучше платят за то, что ты не продаешься.
— Я не заметил спорта во всех его проявлениях в вашей прозе, в ваших занятиях. Вас не интересует этот феномен?
— В ОМОНе мы как работали: три спортивных дня — футбол, качалка, рукопашка — и один рабочий. Я 6 лет этим занимался, и мне этого выше крыши хватило. Я не смотрю никакой спорт. Вчера в баре впервые за 15 лет увидел по телевизору хоккей. Есть вещи важнее, чем носиться с шайбой. Для меня Донбасс важнее всех видов спорта, вместе взятых.
— Если говорить о Донбассе, вы можете признать правоту другой стороны — Украины?
— Могу. Но я же не украинец. Поэтому я признаю правоту своего собственного государства.
— Донбасс — это ваше государство?
— Донбасс и та часть Украины, которая, безусловно, войдет в контекст России исходя из соображений украинской независимости. Я — за–украинец. Я за Украину как образование этническое, религиозное, культурное. Я считаю, что, не став частью европейского и американского проекта, а став частью российского контекста, жители Украины так ее сохранят. Потому что Украина создана Россией, поддержана Россией. А люди, которые говорят, что никакой Украины нет, — они враги России. Каждое высказывание, что Украины не существует, прибавляет одного бойца в АТО. А любое высказывание, что Украина существует и мы будем с ней договариваться, добавляет на Украине сомневающихся. И мы с ними договоримся, потому что они понимают: либо мыть унитазы в Европе, либо жить с Россией и рожать новых Тарасов Шевченко, снимать свое кино. И то же самое с Молдавией и другими бывшими советскими республиками. Не будет никакой национальной истории у страны, если она не будет в контексте России. Россия — залог их существования.
— Когда вы говорите «мы договоримся», кого вы имеете в виду?
— Мы — это разумные люди. Народ в России оказался умнее и власти, и интеллигенции. Негласный общественный договор начинает незримо влиять на какие–то вещи. То, что сегодня происходит, невозможно было представить. Вся эта аристократия и глянцевая власть оказывается ни при чем, а эти самые 86% начинают влиять на повестку дня и далее будут влиять. Я взял на себя миссию человека, извините за пафос, который говорит от лица народа, хотя, возможно, я ошибаюсь. Но я уверен, что какие–то вещи, которые я произношу, — это неизъяснимо русское. Потому что русские — это толерантный, политкорректный, веротерпимый народ, который один имеет потенциал договориться со всеми народами, живущими в Евразии. У нас есть для этого все основания, и у нас есть то, что можно предложить миру, — консервативные ценности: традиции, православие, гендерные отношения. И мы это миру предложим. У нас есть один минус — мы сами этому плохо соответствуем. Мы плохо плодимся, плохо верим. Но представление о том, что должно быть, у нас есть. Мы знаем, как нужно, но только сами еще это не умеем. И если сами это продемонстрируем — все к нам потянутся.
— А нам зачем это демонстрировать?
— Это способ нашего самосохранения. Понравиться другим — не самоцель. Но просто русские люди не могут жить в другом контексте. Наши ценности — это нормальные гендерные отношения, мужество, достоинство.
— Вы говорите о мужестве и достоинстве народа, который в 1991 году безропотно позволил демонтировать собственное государство?
— Это от колоссального идеализма. Народу этому сообщили, что он вор, предатель и создатель ГУЛАГа, и он сказал: раз мы такие плохие, давайте все разрушим. Такую разводку нельзя было предложить ни одному народу в мире. Никто бы в это не поверил. Мы дети фильмов «Застава Ильича» и «Ирония судьбы». Раз все плохо — мы должны умереть, нормальное русское самурайство. Но с тех пор мы немного повзрослели и поняли, что мы не большие грешники, чем все остальные. Я не вижу в этом никакого пафоса, я и вправду думаю, что русский народ — богоизбранный. Он инструмент Господень. Господь может этот инструмент использовать, а может не использовать, но народ должен быть готов.
— Дальнобойщиков, у которых вы, будучи омоновцем, 20 лет назад забирали груз, вспоминаете сегодня?
— Никого я не грабил, это неправда.
— Я могу показать интервью, где вы об этом говорите.
— Они везли в своих фурах с Кавказа по 10 т фруктов в каждой машине. Без всяких документов, абсолютно незаконно. Этот груз вообще можно было конфисковать и уничтожить. Если они отдавали немного для моей голодающей семьи, один арбуз и восемь киви — они не беднели. Все эти вещи заложены у них в бюджете. Яхт и особняков я на этом не нажил, а дети мои могли есть фрукты. Если вы хотите, чтобы я переживал по этому поводу, то этого не будет. В России строгость и абсурдность законов смягчается их неисполнением. Если власти хотят, чтобы все было по закону, пусть начнут с себя, перестанут скупать дома в Лондоне и вывозить туда своих детей, жен, любовниц, собачек и хорьков. Россия долгое время жила по правилам теневого рынка, а я всегда жил одной жизнью с моим народом и этого совершенно не стесняюсь и про это искренне и честно рассказываю.
Сергей Князев
dp.ru, 28.04.2016