«Гражданская война с участием полиции невозможна. Они не будут воевать против своей страны»

В Петербурге вовсю идут съемки фильма «Восьмерка» - Алексей Учитель взялся экранизировать одноименную повесть одного из самых ярких нынешних писателей Захара Прилепина. Именно с Прилепиным мы поговорили о кино и, конечно же, о том, откуда и куда катится Россия.

- Захар, «Восьмерка» это ведь уже не первая попытка экранизировать ваши книги?

- Не первая. Все началось с Андрея Панина, который пытался экранизировать роман «Патология». Потом Петр Буслов покупал права на роман «Санькя». Затем было еще несколько попыток, связанных с «Санькой». Пытались перенести экран и рассказы. Но по тем или иным причинам – политическим, социальным, финансовым - все заканчивалось ничем. Хотя в случае с «Патологией» и «Санькой», чего скрывать, причины были исключительно политические. Когда Панин подбирался к «Патологии» продюсеры мне сразу сообщили, что про Чечню снимать не стоит, потому что «мир, дружба, Кадыров» - одним словом, тема закрыта. С «Санькой» та же самая история.

- Но при этом книги печатаются…

- Да, но одно дело роман про экстремистов-радикалов, которые хотят смены власти в России. Ну, прочитает его, допустим, 100 тысяч человек, хорошо - 500 тысяч человек. Но совершенно другое дело фильм Буслова, который посмотрят 10 - 15 миллионов человек. На это государство не готово давать деньги. И я могу понять это государство.

- Но с «Восьмеркой» проблем нет, съемки идут вовсю.

- «Восьмерка» - это про 90-е годы. А это десятилетие сегодня в тренде. Как известно, власть любит все свои неудачи валить на предыдущую эпоху. Прежде все валили на советскую эпоху, теперь проклятые 90-е во всем виноваты.

- Насколько я знаю, Учитель немного сдвинул время действия.

- Да, у меня действие происходит в году 97 - 98-м, а Алексей Ефимович предложил перенести время действия на год-полтора позже, когда обнулилась эпоха. Я согласился, поскольку для меня это не принципиально, а для режиссера важно было создать некую мифологию времени.

Но, конечно, те девяностые бандитские годы, которые я описываю, к нулевым практически уже окуклились.

- Проект поддержали кинопродюсеры Сергей Сельянов и Константин Эрнст, люди, у которых безусловное чутье на тренды. Вы тоже уверены, что история из 90-х будет интересна молодым зрителям, которые в массе своей и ходят в кино?

- Ну конечно, ведь мы все оттуда. И молодые люди, которые ездят на Селигер и бегают в составе «Молодой гвардии» и «Наших», в то время были детьми, подростками, они его прекрасно помнят. И вообще, как известно, всегда необходима какая-то минимальная дистанция, чтобы разобраться со своим ближайшим прошлым. О революции, двадцатых годах XX века писали в тридцатые годы. Литература о Великой Отечественной войне появилась спустя десять-двенадцать лет после ее окончания. Это нормально. А вот сегодняшние попытки выяснить отношения с советской властью вызывают некоторую оторопь. Рассказывают про каких-то советских чиновников, про советских бандитов в расчете на то, что мы должны всему этому ужаснуться. Бред какой-то.

Что касается 90-х годов, то это время укоренения во власти тех людей, которые сегодня нами управляют. И сейчас через произведения искусства происходит фиксация того момента, когда люди из полубандитской, совершенно зверской, скотской среды новорусских негодяев и богатеев становились теми людьми, которых сегодня называют элитой.

Это то время, когда омоновцы, молодые люди, которые воспринимали себя в качестве опричнины, призванной снести головы негодяям, жуликам и ворам, вдруг поняли, что они попадают в услужение к этим жуликам и ворам. И что они будут не рассевать это песье племя в пух и прах, а будут ему служить.

Помните, недавно был скандал – ряд бойцов московского ОМОНа заявил, что они работают на криминальный бизнес? Когда я уходил из ОМОНа в 99-м году, это слияние власти, криминалитета, чиновничества в единую структуру только начиналось. Я в «Восьмерке» описываю начало этих процессов. А сегодня все уже устоялось, зацементировалось. Посмотрите на дома, в которых живут начальники МВД, посмотрите на любые пьянки в банях, где все вместе сидят и пьют депутаты, воры в законе, начальники ГУВД и МВД. И понятно, что это уже короста, которая срослась воедино.

- Излечиться от этой коросты как-то можно?

- Я думаю, что только революционные изменения в России способны взорвать эту ситуацию – настолько эта спрутообразная система расползлась, везде пустила свои корешки, длинные, толстые, въедливые. И, главное, она не способна к реформации, к трансформации. Она существует в таком виде, в каком существует. Ее можно лишь вырывать с корнем из земли, рвать на части и разбрасывать в разные стороны.

- У нас обычно говорят – придут новые, и начнется все по-новой - освоение своего места под солнцем.

- Знаете, если так рассуждать, то и Петру Первому не стоило бы заниматься преобразованиями. Вообще никому – ни Ивану Грозному, ни Николаям, ни Александрам, ни большевикам. А надо было оставить все как есть и жить при рабовладельческом строе, а лучше в пещерные времена, потому что «ну, придут, и будет точно так же!». Все это чушь собачья. Придут совершенно другие люди. С другими установками, с другими требованиями, с другими жизненными позициями. Да просто молодые люди придут. Потому что сегодня у власти находятся те, которые находились во втором эшелоне советских начальников. К моменту раздела Советского Союза им было 35, 37, 40 лет, и тогда они не успели ухватить самые жирные куски. А теперь они вмерзли во власть, и лет 30 никому ее не собираются отдавать. У нас же совершенно отсутствует циркуляция свежей крови во власти. Ну, может быть, сын Михаила Боярского попадет на какую-нибудь должность в качестве советника советника, вот и все.

- А на эволюционное развитие рассчитывать не стоит, смену поколения?

- Ну конечно! Лично я не хочу участвовать в политике, но я знаю огромное количество людей, которым 27, 35, 40 лет, потенциальных политиков, и что, они должны подождать три десятилетия, пока нынешние власть имущие перевымрут, и может быть, тогда их призовут заниматься политической деятельностью в России? Я не к тому, что у нас у всех такие амбиции, но вектор направленности действующей власти не совпадает с вектором развития России, он совершенно очевидно направлен на деградацию страны. Сегодняшние ее руководители изъедают Россию, как жуки-древоточцы.

Знаете, в прошлом году я встречался с Путиным и задал ему вопрос про его ближайшего друга по фамилии Тимченко: как же так - ваш товарищ торгует нефтью, при этом является гражданином Финляндии? На что Путин ответил, что его не волнует личный бизнес Тимченко, потому что он не сует нос в чужие дела. Но дело в том, что Тимченко продает треть государственной нефти. При этом является гражданином Финляндии, а налоги платит Швейцарии. У нас все доведено до абсурда. В любой нормальной европейской стране это послужило бы причиной для глобальных массовых манифестаций. Я только что был в Норвегии. Как известно, Норвегия нефтяная страна и благодаря этому становится все богаче и богаче, в отличие от России. Почему? Да потому что там налог у всех нефтяных олигархов 38% от дохода. И в результате там не существует богатеев в нашем смысле. К тому же вся структура власти абсолютно прозрачна. Был у них недавно огромный международный скандал, когда некий человек из мира большого нефтяного бизнеса решил вывести деньги и купил себе страусиную фабрику в Африке. Так его едва не распяли. Российский нефтяной олигарх может купить хоть весь африканский континент целиком, и все скажут: «Ну а что делать?» При этом все говорят: «Надо жить по-европейски». Какая Европа, если на любое известие о массовой коррупции в российских верхних эшелонах мы только разводим руками и говорим: «Ну что поделаешь!» Да ничего не поделаешь, надо гнать их к чертям. Нельзя же, в конце концов, сливать столько денег за пределы страны. У нас только в апреле после митингов на Болотной, 58 млрд долларов ушло из страны! Ужасно…

- Насчет митингов на Болотной, вернее, омоновцев. Будучи на съемках «Восьмерки», познакомилась с двумя-тремя бойцами реального ОМОНа – милейшие ребята оказались. Я даже как-то иначе стала смотреть на все эти митинги.

- Это нормальная реакция. Кира Учитель, жена Алексея Ефимовича, была свидетелем событий 6 мая в Москве. И она рассказывала: «Вначале вижу этих людей в касках – ужас! Потом пошла по другой дороге, вижу: сидят бойцы на какой-то набережной, уже без касок. У них течет черный пот, и в глазах у них такая тоска смертная!» Никакой эйфории, никакого удовольствия от того, что они разогнали народ, у них нет. Они выполняют дурную, грязную работу - ничего не поделаешь. Я знаю, что для многих из них эта работа неприятная, и им приходится решать внутренние проблемы. Кто-то даже увольняется. Какие-то ребята втайне меня спрашивают: «Революция-то будет? Мы первые побросаем все дубинки и будем стрелять в другую сторону». Есть среди них много людей всерьез раздраженных, и я уверен: да, будут столкновения, вроде того, что было 6 мая в Москве, но гражданская война с участием полиции, спецподразделений, невозможна точно. Они не будут воевать против своей страны.

- Вернемся к кино. В одном интервью Алексей Учитель определил жанр фильма – «криминальная мелодрама». Вы с этим согласны?

- Что ж, прекрасно. Да пусть называется как угодно - криминальная мелодрама, мелодраматическое фэнтези, триллер, трэш с элементами порно. Для меня жанр не имеет никакого значения, я и свои-то литературные тексты с точки зрения жанра никак не определяю. И тем более не собираюсь это делать в отношении кино. Потом, думаю, что и сам Алексей Ефимович до сих пор не знает, что он снимает, и что-то станет более не менее ясно уже после выхода фильма.

А вообще, в российском кино эти жанровые градации очень неустойчивые, плавно перетекающие из одного жанра в другой. Например, у нас есть совершенно гениальный фильм конца 80-х «Холодное лето 53-го». Американцы его посмотрели и сказали: «Слушайте, нам это не нравится! Если вы хотели снимать боевик, то и снимали бы боевик. Если хотели снимать человеческую трагедию, то и снимали бы человеческую трагедию. А что вы наснимали – совершенно непонятно». В Америке жанровая система уже давно устоялась. Мы еще, слава богу, можем себе позволить делать человеческое кино на основе какой-нибудь криминальной истории. Что такое «Бумер» Буслова? По сути, это «Калина красная» нового образца. Что это? Криминальный фильм? Боевик? Роуд-муви? Это просто хорошее русское кино. Поэтому я противник любой жанровой структуры, она ничего не объясняет, а только упрощает.

- А вы можете объяснить тотальный зрительский восторг в отношении сказок вроде «Пиратов Карибского моря», «Мстителей»…

- Да потому что народ находится все время в затаенном состоянии шока, опасности, и хочется либо сбежать куда-то от реальности, либо взбодрить себя, развеселить, и поэтому смотрит либо сказки, либо кино, на котором можно поржать. Не будем кокетничать с массовым зрителем, и наделять его планетарным смыслом. Он стремится к упрощению, становится все глупее и глупее. Ему нравится деградировать, лежать тупо в луже и получать от этого удовольствия. Чего греха таить, 99% наших фильмов, которые срывали кассу последние лет десять, просто дрянь, пакость, которой не должно было возникнуть в России никогда. Не стыдно за пять-семь фильмов – среди них «Высоцкий» Буслова, «Бумер» опять же Буслова. За все остальное пороть розгами надо!

В данном случае я выступаю как патерналист - культурная планка должна задаваться максимально высоко. Как бы мы ни относились к Советскому Союзу, но весь Советский Союз смотрел фильмы Сергея Соловьева, Марка Захарова, Вадима Абдрашитова, Эльдара Рязанова, весь Советский Союз прочел Распутина, Солженицына, Анатолия Рыбакова, Аксенова. И это была страна с колоссальным осознанием действительности, с интересом к бытию как таковому. Нынешняя страна стремится повернуться затылком к происходящему и уйти в сферу какой-то чуши, какой-то сказки. А вот если бы она посмотрела «Дикое поле» Михаила Калатозишвили, «Портрет в сумерках» Ангелины Никоновой, «Шапито-шоу» Сергея Лобана, посмотрело бы еще пять-десять очень важных картин, и прочла десять-пятнадцать книг, которые доказывают, что у нас существует до сих пор колоссальный культурный подтекст, страна была бы другой. Но у нас отвели массового зрителя-читателя в сторону от культурного поля. В результате читают и смотрят хорошие фильмы и тексты пять-семь процентов населения, остальные лежат в поросячьей жиже и довольны происходящим.

- И Чехов никак не мог понять, почему бульварные романы читают, а его - нет. И Пушкин уступал Булгарину, которого раз в шесть больше издавали.

- Да, так было, но это же не значит, что так должно быть. Да, крестьянство находилось в диком состоянии, 80% населения едва умело читать. И реальность была такова, какой ее описывал Чехов в повести «Мужики». И это, кстати, привет тем людям, которые до сих пор вопиют о прелестях царского режима и всей той жизни и обливаются горючими слезами: «Ах, была великая Россия!» Черт знает что тогда творилось в России – 9/10 страны лежало во тьме и мерзости. Поэтому революция и случилась.

Потом, давайте все-таки не забывать, что во времена Чехова настроение общества, суть страны определяло не дикое крестьянство, а аристократия и интеллигенция. А сегодня все ориентировано на тех, кто лежит в поросячьей жиже.

- Советская Россия была литературоцентристской страной, именно литераторы владели умами. Сегодня на что влияет литература?

- Сегодня литература влияет на пять-семь процентов мыслящего населения. Этого, с одной стороны, мало. Но с другой стороны, сейчас совершенно очевидно происходит слом модели, которая сложилась в 90-е годы, что доказывают последние события, когда Дмитрий Быков, Борис Акунин и Людмила Улицкая выходят на площадь и ведут за собой пятнадцать тысяч человек. Ситуация совершенно немыслимая для любой западной страны. В Англии мне говорят: «Вы можете себе представить, что Джулиан Барнс (английский писатель, лауреат Букеровской премии. – Прим. ред.) выйдет на площадь, и десять тысяч человек будут слушать, что он там думает про парламент и английскую королеву? Да невозможно, никого не интересует, что он думает». То же самое во Франции, в США, Испании, Италии. А в России вот так. В России долгое время верили писателям, потом на время разуверились, стали верить гипнотизерам, генералам, чиновникам. И, в конце концов, поняли, что если чиновники - это люди, последовательные в своем цинизме, то писатели – это люди, последовательные в своих заблуждениях. Поэтому лучше ориентировать на писателей. Впрочем, это что касается Москвы - Петербурга, а вся провинциальная Россия, конечно, выключена из этого процесса.

Я тут случайно проезжал город Бор (в Нижегородской области. – Прим. ред.), в котором проживает 84 тысячи человек. Зашел в книжный магазин – каморку два на два метра, в которой стоит книг, наверное, штук двадцать шесть: Донцова, Маринина и почему-то Санаев сюда затесался со своим «Похороните меня за плинтусом». Я был в полном шоке, когда выяснил, что это единственный книжный магазин в городе. Вы представьте себе – не читает целый город! Я спрашиваю: «А у вас есть хотя бы постоянный читатель?» Они мне отвечают: «Да, человек пять-шесть».

И тут же случается совершенно литературный анекдот, но это чистая правда. Входит в магазин бабушка и спрашивает: «Нового Акунина не привезли?» - «Нет, еще не привезли». Она продолжает: «А этого хулигана Захара Прилепина не привезли?» А я стою за ее спиной и говорю: «Это я Захар Прилепин» Она поворачивается ко мне: «Прекратите! Вы рассказывайте это тем, кто книги не читает! Я знаю, как выглядит Захар Прилепин!». Рядом стоит моя жена: «Я тоже Прилепина». На что бабушка гневно сказала: «Уйдите отсюда!» - отвернулась от нас и стала демонстративно разглядывать какие-то корешки. Мы не стали ей ничего доказывать и ушли. Вот, эта бабушка и является едва ли не единственным носителем русской литературной традиции в городе Бор с населением в 84 тысячи человек, которые прозябают в неведении.

Елена ГАРИНА, 812'online - 22/06/2012

Купить книги:



Соратники и друзья