Труды и дни настоящего мужчины
Эта книжка настораживает, как только берешь ее в руки. Во-первых, определение жанра как "роман в рассказах" напоминает нам о том, что основные литературные премии присуждаются именно романам. Во-вторых, сразу очень много Прилепина. Фамилии автора оказалось маловато, всю обложку украшают портреты писателя: на лицевой стороне фас со значительным взором, на тыльной - его мужественный профиль. А еще тут цитата из Дмитрия Быкова, добавившего к своим с трудом обозримым занятиям еще и написание предисловий. Но все настороженности с лихвой побивают сами рассказы.
Повествуют они о разных этапах жизни много повидавшего автора. О том, как он был могильщиком, вышибалой в ночном клубе, омоновцем в Чечне, о том, как он любил и любит, о том, какое счастье быть отцом, и т.д. Понятно, что содержание эпизода определяет манеру изложения: рассказ о вышибале брутален, о растущих сыновьях сентиментален. Но все они объединяются грандиозной самовлюбленностью автора. Он любит себя бьющим кому-то морду, пьющим до потери сознания, возящимся с сыновьями и щенками, да всяким он себя любит. Это несколько неожиданно, потому что две первые книги Прилепина не предвещали такого преображения. У меня есть одно предположение, но чтобы его высказать, я вынужден процитировать собственное интервью с Захаром Прилепиным ("Культура", № 48, 2006 г.):
"- Вы спокойно произносите: я - писатель?
- Да, конечно.
- Это серьезная идентификация. Тот, кто легко это произносит, вызывает некоторое подозрение. Что позволяет вам не бояться такого определения?
- Я думаю, любой человек, принадлежащий к русской литературе, осознавал это в силу наличия внутреннего слуха и вкуса, доверия к своему слуху и вкусу. Очень важен и внешний успех, не стоит этого скрывать. Получение ряда премий, попадание в шорт-лист "Букера", лестные высказывания живых литературных классиков, конечно же, содействовали тому, что я спокойно называю себя писателем".
Надо отдать должное, Прилепин не позер и не кривляка, его прямота подкупает. Качества, явленные им в этой книге, обусловлены осознанием себя писателем на основании доверия к своему слуху и вкусу. Именно в этом закавыка.
В Прилепине сошлись настоящий мужчина и писатель. Настоящий мужчина пьет так пьет, бьет так бьет, любит так любит - женщину, детей, собак, жизнь, Родину. Писатель, как и многие его собратья, ищет новую искренность, пытается зафиксировать бьющую через край витальность, при этом он применяет лобовой прием, не боясь быть ни жестоким, ни сентиментально-сюсюкающим. Вот к примеру: "Я не думаю о бренности бытия, я не плакал уже семь лет - ровно с той минуты, как моя единственная сказала мне, что любит, любит меня и будет моей женой. С тех пор я не нашел ни одной причины для слез...
И я глажу милую по спинке, а детей по головам, и еще глажу свои небритые щеки, и ладони мои теплы, а за окном снег и весна, снег и зима, снег и осень. Это моя Родина, и в ней живем мы".
А вот кое-что покруче: "Развернув позера за плечо, я сделал то, чего никогда не позволял себе делать с посетителями клуба, - ударил его в лицо, в челюсть, хорошим, плотным ударом. Поймал его за плащ, не позволил упасть. Схватил за волосы, они были сальные и скользкие, выровнял голову и ударил снова, метясь по зубам...
Молоток (кличка коллеги. - С.Ш. ) еще раз ударил позера - по животу, и мне показалось, что изо рта позера что-то выпало.
Руки его ослабли, он не устоял на четвереньках и упал лицом, щекой в лужу, выдувая розовый пузырь, который все время лопался.
Я присел рядом, прихватил его покрепче за волосы на затылке и несколько раз, кажется семь, ударил головой, лицом, носом, губами об асфальт. Вытер руку о его плащ, но она все равно осталась грязной, осклизлой, гадкой". Придя домой, Захар был вынужден долго мыть руки, что мешало ему подойти к плачущему сыночку. Да, маленькая деталь: противный позер, получивший поделом, был в стельку пьян. (Интересно, видел ли автор французский фильм "Необратимость", если нет, это обязательно стоит сделать.)
Таковы слух и вкус Прилепина. И его брутальность, и сентиментальность, и жизнелюбие оказались больно уж рациональными и исчисленными. А вот нарциссизм, не ведающий предела, настоящий, очень даже органичный. Как мы знаем, суть мифа о Нарциссе состоит в том, что, однажды увидев собственное отражение, Нарцисс не смог оторваться от лицезрения самого себя и умер от любви к себе. Существует предположение, что одним из источников этого мифа послужило сближение имени Нарцисса с греческим глаголом, в переводе означающим "цепенеть", "столбенеть". Автору "Греха" стоило бы призадуматься об этом: столбняк на взлете - зрелище средней руки.
Сергей ШПАЛОВ